Что-то пиликнуло. Алексей Иванович взглянул на часы, извинился, как будто присутствовал на какой-то деловой встрече, и вышел. Мы с мамой остались одни, а я подумала, не уловка ли это.
– Мам, я не убивала, – повторила я снова. – Я… вы не так меня воспитали.
– Конечно, Алиночка, я знаю.
Знает… интересно, как долго она будет уверена в этом? А что, если…
Но не успела я додумать мысль, как «что если» воплотилось в реальность. Алексей Иванович вернулся в комнату допросов, а с ним – двое охранников. Дверь за ними захлопнулась, как крышка гроба.
На этот раз Алексей Иванович не стал садиться напротив – он встал рядом с моим стулом и навис надо мной, словно грозовая туча.
– Алина, так это вы убили Григория Королева – да или нет? – его голос потрескивал от напряжения.
Усилием воли я подняла голову. Беличьи глаза вцепились мне прямо в душу. Я нервно забарабанила пальцами по столешнице.
– Нет, – сказала я как можно тверже. Вот, смотрите мне в глаза, смотрите – я не виновата!
– Тогда объясните мне, – Алексей Иванович низко склонился надо мной. – Объясните, почему под вашей кроватью лежал окровавленный нож.
12 сентября. Ночь
Я не делала этого.
Я не помню…
Меня подставили?
Перерыв мою комнату сверху донизу, полицейские обнаружили под кроватью, в щели между стеной и полом, нож наподобие того, каким орудуют профессиональные повара. На его широком лезвии засохла кровь. Кровь Колобка. И простите – это совсем не смешно.
Еще они нашли частицы ДНК на моей куртке – чешуйки кожи тоже принадлежали Колобку. А в истории браузера моего ноутбука они откопали адрес Колобка, будто бы я искала, как до него быстрее добраться. В одиннадцать тринадцать ночи, когда я уже спала!
Но меня никто не слушал. Меня упекли в камеру до суда, в которую по очереди приходили полицейские, психологи и адвокат, нанятый родителями. Всем что-то было нужно от меня. Ответы на дурацкие вопросы, каракули в блокноте и снова ответы на вопросы.
Я не убивала. Я не убийца. Я не виновна. Я повторила это уже сотни раз, но их лица остались бесстрастными. Едва ли кто-то поверил мне – даже за адвоката не могу поручиться.
Ближе к ночи пришли родители. Глаза у мамы опухли, папа как будто усох и казался не таким широким в плечах. Его пиджак смялся, очки косо сидели на переносице. Они постоянно говорили, что верят мне, что я, конечно же, не виновата и что настоящий убийца просто меня подставил. Почему меня? Да потому что я уже под подозрением из-за Маши, вот убийца и решил перевести стрелки. Очень удобно. Родители заверили, что сделают все, чтобы оправдать меня. Мама много плакала, папа часто моргал и протирал очки.
И вот они ушли, а я осталась одна. Ужас навалился напополам с тоской. Я и не знала, что такое сочетание вообще возможно. Происходящее казалось нереальным, словно сцена из фильма.
Я собирала разрозненные мысли в кучу, но эмоции рушили все барьеры. Хотелось расплакаться, попинать стены, заорать, но я собирала мысли в кучу. Успокойся, Алина. Успокойся.
Камера маленькая: пять шагов по длине, три – по ширине. Железная койка, накрытая тонким одеялом. Устрашающего вида унитаз в углу. И окно – узкое и короткое, оно расположено под низким потолком.
Семь ножевых ударов. Машу и Колобка убил один и тот же человек. Это странно… зачем кому-то их убивать? Какая у убийцы была цель? Потом эта странная надпись на стене «wst не открывай ему», написанная неизвестно кем. И неизвестно чем. И в завершение всего – все улики против меня. Окровавленный нож под кроватью, волосы, частицы кожи…
Такое ощущение, будто я в самом деле…
Стоп. Я не убивала. Нет! Я не помню, чтобы…
Так. Не убивать и не помнить – две разные вещи. Перед мысленным взором встала мама – та, чужая, которая ночью пришла ко мне в комнату и наговорила странных вещей. Что, если я точно так же…
Нет.
Я встала и заходила по камере. Нет, бред. Возможно ли это, шляться где-то по ночам и совсем ничего, ничегошеньки, не помнить? Я точно знаю, что легла спать и проснулась в своей кровати. Все. Точка.
Суд через пару дней. Надо убедить всех, что я не виновна. Адвокат мне что-то говорил, но я не особо его слушала. Но сейчас нет ничего важнее суда!
Ох, черт! Я опустилась обратно на койку и запустила пальцы в волосы. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: я в беде. В большой и черной, как дыра, беде.
12 сентября. Ночь
«Гоша, эй! Та штука, о которой ты говорил, я знаю, что это такое!»
Георгий уже лег в постель, но зашел ненадолго в соцсеть по привычке. Писал чудик Саша. Вообще-то Георгий не собирался давать ему вещество в склянке, разузнать о котором просила Алина, но так уж получилось, что он застал их в неподходящий момент.
«Да ну? Как ты определил?» – напечатал Георгий.
«А вот так», – отозвался Саша.
«И что это такое?»
На самом деле, Георгию было не особо интересно – он спросил просто из вежливости. Поэтому не сразу прочитал следующее сообщение:
«Это вещество похоже одновременно на жидкость, газ и твердое тело. Одновременно! При этом без следа растворяется в воде. Скажи – ведь это невозможно?»
«Ну да», – напечатал Георгий, ожидая услышать какую-нибудь грандиозную чушь.
«Тогда, как думаешь, что это значит?»
Да что ж такое?! Не знает он, не зна-ет! И вообще – он спать собирался, а не разгадывать загадки или расшифровывать мысли всяких чудиков.
«Это вещество очень редкое», – наобум написал Георгий. Если Саша напишет еще какой-нибудь вопрос, он просто выйдет из соцсети и ляжет спать.
«Неземное, – пришел ответ. Саша отвечал быстро, будто только и ждал его сообщений. – Мне кажется, это эктоплазма».
Георгий фыркнул – да так громко, что его фырк пролетел по всей квартире. Он быстро написал:
«Серьезно?!»
«Да. Уверен, это след призрака. Я же говорю: где-то порвалась стена между мирами».
Георгий отключил телефон. И впрямь – грандиозная чушь.
13 сентября. Вечер
Нереальность происходящего не проходила и весь следующий день. Я сидела в камере, ко мне приходили разные люди, приходили адвокат и мои родители, все что-то говорили, спрашивали, обвиняли, успокаивали, а я ничего не чувствовала. Абсолютно ничего, словно за ночь превратилась в тупую механическую куклу. Я кивала, что-то отвечала, а внутри орала на себя: «Очнись! Что ты делаешь? Нам надо выиграть суд!»
Вечером пожаловали еще посетители. Не тюрьма, а какой-то проходной двор! – так я подумала, когда замок на двери задребезжал. Дверь с лязгом отворилась, и в камеру юркнули две фигурки. Это были не полицейские и не психологи. Даже не родители.
Настя и Лиза.
Лиза прилетела из Америки еще более чудная, чем обычно. Она всегда любила очень яркую одежду и всегда странно ее сочетала. Однажды она пришла в школу в розовой балетной пачке и кислотно-салатовой-вырви-глаз толстовке, вызвав у учителей истерику, а у учеников – неистовый хохот. Но Лизе нравилось чужое внимание, и ей было безразлично, одобряют ее или не совсем.
Может быть, оттого, что я давно ее не видела, может быть, дело в скудных красках моего нового места обитания, но сегодня Лиза показалась мне еще более яркой, чем всегда, даже светящейся. На ней были белые джинсы, розовый топ с длинным рукавом и серая рваная джинсовка. Каре осталось прежней длины, волосы нисколько не отросли. Правда, когда она улетала, они были каштановые, теперь же стали красными.
Настя в своем обычном наряде – длинная коричневая юбка, бежевый свитер – казалась привидением рядом с ней, несмотря на многочисленные блестящие браслеты на тонких запястьях.
Но обе выглядели одинаково ошарашенными, словно не до конца понимали, как они здесь очутились.
– Лина, как же тебя угораздило?! – Лиза бросилась ко мне и до хруста в ребрах сжала меня в тугих объятиях. В нос ударил крепкий аромат имбиря – от Лизы всегда так пахло.
– Сама не знаю, – пробормотала я.
Лиза отпустила меня и пристально вгляделась в лицо. Я увидела цветные линзы – вместо карих глаз на меня уставились зеленые, неестественные, неземные. С красными волосами это смотрелось изумительно, словно она была одним из персонажей своих любимых компьютерных игр.
– Ты странно выглядишь, Лина. Как-то… не так. Ой, да что за ерунду я говорю? Конечно, ты выглядишь неважно! Прости меня, пожалуйста! – зачастила Лиза и проговорила так, будто проводила сеанс психотерапии. – Вот что, Лина. Ты выиграешь суд. Ты невиновна, а справедливость всегда на стороне порядочных людей.
Будь на свете справедливость, я бы сейчас сидела дома или гуляла с друзьями! – хотелось выпалить мне, но я прикусила язык. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о том, что я возможно луначу, убиваю во сне, а наутро ничего не помню…
– Мы тоже придем на суд, – сообщила Настя. Она выглядела подчеркнуто спокойной, но я видела растрепанную косу и пятно на свитере. Аккуратная, идеальная Настя никогда не допустит пятна на одежде, если она не выбита из колеи.
– Мы расскажем, какая ты хорошая! – Лиза снова обняла меня, и на глаза навернулись слезы. Не плачь, Алина! Неужели этой ночи было мало, чтобы выплакать все слезы?!
Мне хотелось спросить ее про Америку – и не хотелось. Давящие стены камеры и гнетущая атмосфера не располагали к разговорам, которые принято вести на прогулке со стаканчиком кофе в руках.
– И тебя искал Георгий, – сказала Настя. – Он ничего не знал… в общем, он в шоке.
Ну еще бы! Еще вчера общались, а сегодня я почти что села в тюрьму за убийство. Нет, к счастью, пока я не в тюрьме, а просто жду суда в заключении.
– Он что-нибудь говорил? – спросила я.
– Кажется, он хотел что-то сказать. Но новость о тебе застала его врасплох.
Неужели разгадал, что это за вещество на моей стене? Или просто хотел поболтать?
И Настя, и Лиза сострадали мне. Какое-то время мы говорили об обоих убийствах, о том, что я не могу быть виновной, что меня обязательно выпустят и оправдают, мне нужно только немножко подождать. И я поверила, невзирая на улики, которые все до единой указывали на меня. Поэтому, когда девчонки ушли, я успокоилась и принялась за дело: придумать речь на грядущий суд.