Помолчал с минуту Вячеслав. Стыдно ему стало, что бранил он богатырей своих за опозданье, а они столь много разных подвигов свершили в пути своем долгом. И сказал тогда Великий Князь:
– Вижу я, что долог был и труден путь ваш. Многое нечисти извели вы в том пути и гостинец даже князю привезли на забаву. За то благодарю. Только видать, так торопились вы, что ворот городских в спешке не заметили вовсе. И теперь мне подумать надобно о том, чем их на ночь запереть. Не могу я град обширный оставить без ворот главных. Пусть Сардер ваш мне засовом теперь послужит. Как мастера ворота новые дубовые сколотят, начнет он отрабатывать грехи свои. Ну, а если в скорой битве с Кабашоном, мне таран понадобится крепкий, разрушать высоки укрепленья, лучшего тарана не найти. Нечисть будет бить другу нечисть.
– Мудро, князь, решил ты. – отвечал ему Усыня.
– А теперь, други мои великие, садитесь за стол мой княжеский, да отведайте вина просвещенного, а ли медовухи, что боле по сердцу придется. А потом продолжим наш совет.
Князь Великий Всея Руси, Вячеслав, был женат на Настасье Фаддеевне, патриарха Викентия дщери любимой. Жил он с ней душа в душу уже двадцать лет, не имея большей радости в жизни, акромя жены своей. И росла у них дочь Ксения, коей минул уже осьмнадцатый годок. Хоть и не велика была царевна ростом, но статна и красою весьма богата. Цвела, словно маков цвет. С младых ногтей научилась она повадкам княжеским, да ухваткам девичьим, так что вокруг нее женихи и местные и заморские давно уж стаями кружили, в надежде хозяйкой сделать в землях своих. Но сердца княжеской дечери сии женихи докучливые не трогали, ждала она любовь свою великую. По целым дня сидела у окошка в тереме высоком, да глядела в поля далекие: вдруг появится мил человек, что желанным станет.
Дни шли за днями, а его все не было. А Ксения все ждала своего суженного. В тот день, что держал совет воинский Вячеслав, а дечь его по обычаю своему сидела в высоком тереме у окна, и слушала как девки внизу у реки, поют песни, да гадают. Погода стояла теплая и безветренная, потому до нее все слова песенные долетали отчетливо, хоть и высоко она сидела.
– Летит сокол из улицы, слава! Голубушка, из другой. Слеталися, целовалися, сизыми крыльями обнималися.
Девки пели и смеялись на берегу, а Ксения только вздыхала при каждом раскате смеха. Грустно было на душе у нее.
– Медведь-пыхтун, слава! По реке плывет, – слава! Кому пыхнет во двор, – слава! Тому зять в терем, – слава!
Услыхав сие, вскочила она и заметалась по светлице, места себе не находя. С вопросом к нянюшке своей подбежала:
– Ты скажи мне, нянюшка моя милая, Аграфена Ильинишна, скоро ль суженый мой появится? Истомилась я в ожидании. Никого Господь мне не хочет слать.
– Ты не плачь, мое дитятко родное, – отвечала ей Аграфена Ильинишна мудрая, – Бог даст, скоро твой милый появится. Ты сходи поди к своему отцу на пир. Там собралися все мужи видные, да и богатыри средь них появилися. Может кто и придется по сердцу.
Послушалась Ксения няню мудрую, пошла к отцу в палаты. А там совет уж воинский скончался и гуляние идет широкое по случаю прибытия добрых молодцев. Вошла царевна в зал, и все вдруг стихло. Гости приумолкли, красою царевны пораженные. Усыня же с Дубыней, оба разом, лишились дара речи говорить.
– Смотрите все на дщерь мою любимую! – с великой гордостью сказал им Вячеслав. – Видали ль вы такой красы в какой-нибудь земле?
– Нет, не видали, – был ответ всеобщий.
– Ну так смотрите же и радуйтесь, друзья! – продолжил Вячеслав. – Вот кто княгиней будет вам ко мне вослед.
– С великой радостью мы ей все подчинимся, – промолвил Мал Олегович, – Ну а покуда, – хочу я выпить за здоровие ее!
– Да будет так! – ответил Вячеслав.
Все выпили, дщерь княжескую восхваляя. Она же, все то время, что с отцом стояла рядом, гостей его оглядывала смело, во всех глазах огонь рождая страстный. Но ничьего ей сердца не открылось.
– Спасибо, гости дорогие, что хвалите без устали меня, но мне пора идти, – сказавши так, с отцом она простилась и ушла.
Войдя в светлицу, бросилась Ксения на постель и тихо проглотила две слезинки, что вдруг скатилися из бирюзовых глаз. И только няня рядом с ней сидела утешая младое, неразумное дите.
Скончался скоро пир великий, и Вячеслав за дело принялся. Велел он тот же час Горыне и Усыне ударную дружину собирать, что станет войску русскому основой. Отдал им полномочия верховодить и брать оружье у любых купцов. Богатыри отправились на двор, нашли людей своих, велели им немедля все закоулки града обойти, оповестить народ, чтобы к полудню весь люд на поле был лодейном. В означенное время явилося туда несчетное количество народу, парней младых и крепких, что желали поскорее в дружину богатырскую попасть.
Посреди поля, на лодке перевернутой, сидели Усыня с Дубыней, а позади них разместились ратники, что прибыли в отряде богатырском.
– Здравы будьте, богатыри великие! – приветствовал народ своих богатырей.
– И вам, крестьяне, здравия желаем, – ответствовал Усыня, а Дубыня молвил:
– Созвали мы вас всех на скоп великий, зачем и сами знаете уже. А потому, немедля расскажу я, о том, что будет тут происходить. Я каждому из вас задам загадку, и, коли отгадает тот, возьму его в дружину нашу, а коль не угадает, – извини. Усыня, богатырь великий, своею колотушкой приголубит за то, что не смекалист был боец.
И как сказал он это, показалось, что туча на небе явилась огроменна: так погрустнели лица мужиков. Да шутка ли: «огреет колотушкой»!? Ведь знали все, что эта колотушка навеки отшибает память всем, кого коснется, поскольку заколдована была.
Приметив перемену настроенья, Усыня успокоил мужиков:
– Не бойтесь, мужики, ведь я тихонько стукну. Поменьше думок будет – только и всего.
Однако, мужики меж, тем молчали.
– Ну, надо начинать, давай по одному! – Дубыня приказал.
Первым вышел из народа, желая голову свою подвергнуть испытаньям, известный всей округе шкурник Геронтий Автоном – большой специалист по медведям.
– Ходи сюда, Геронтий, – Дубыня подозвал его поближе, – и слушай первую мою загадку. Сидит птичка на кусту, молится она Христу: «Батюшка Христос, надо всем ты дал мне волю, только не дал ты мне воли надо всею рыбой в море». Что сие означает? Даю тебе чуток на размышленья.
Обхватил Геронтий голову руками и думать стал. Так напряг он мысль свою, что аж вспотел весь и лицом красный стал. Только ничего на ум не шло. Уж совсем было Геронтий собрался памяти лишиться, как вдруг осенило его.
– Комар! – заорал Геронтий, – как есть комар это!
Улыбнулся Дубыня и молвил:
– Смекалистый ты, шкурник, оказался. поступай к нам в дружину. Иди и оружье себе выбирай лучшее.
Вызывает Дубыня следующего. Им Поздей Смирнов оказался, – один из кузнецов местных.
– Слухай, кузнец, мою загадку следующую. Я в лесу ее нашел, и чем дальше я ее искал, тем дальше она уходила, и, не найдя, принес ее домой в руке!
Думал Поздей, думал, и вдруг вспомнил, как пошел он в лес за дровами. А когда рубить стал, то засадил себе в палец занозу великую. Такую что еле вынул, а палец еще неделю о себе напоминал. И ответил Поздей Дубыне:
– Ты меня прости, богатырь, хоть и хитер ты, да и я не лыком шит. Разумею я, – заноза это!
– Правда твоя, Поздей, – заноза сие. Поди в любую лавку за оружием.
Тут Усыня шепнул что-то Дубыне с недовольным видом, да палицу-колотушку свою потрогал. Ничего не ответил ему Дубыня, только следующего мужика подозвал. И хитро так ему говорит:
– Диво варило пиво, слепой увидал, безногий за ковшом побежал, безрукий сливал, ты пил, да не растолковал? Что сие значит?
А мужик, что Лобаном прозывался, очи в землю опустил, и говорит:
– Не может того быть, чтобы слепой увидал, а безногий бегал, словно конь. А значит, что все это – чистая ложь!
– Тьфу-ты, – сплюнул с досады Усыня. – Прав ты, мужик, вали в лавку за оружьем! А ты, вон тот, в рубахе белой и головой с арбуз величиной, отвечай:
– Крикун на крикуне, Сапун на сапуне, Глядун на глядуне, Над глядуном роща, в роще дикие звери бегают. Что сие означает?
Озадачился так сильно Доня Сафонович, мужика того так прозывали, что сел даже на землю под тяжестью мыслей, его обуявших. Думал он, думал, и так и сяк прикидывал: медведь не медведь, лес не лес, петух не петух. Но за время малое так ничего и не измыслил. Встал тут Усыня богатырь, осклабился довольно, колотушкой шипастой поигрывая.
– Ну, поди сюда, Доня. Коли не смог ты отгадать, что голова твоя так прозывается, то и думать тебе не о чем. И как шарнет Доню по голове его, с арбузом схожей. Аж треск раздался великий. Мужики подумали: все, нет больше Дони. Но Усыня, как и обещал, слегка только пристукнул. Памяти Доня не лишился, однако ж с тех пор стал ко всем приставать с вопросом одним: не видал ли кто Крикуна с Сапуном, и где дикие двери бегают?
Опробовав тем самым силу слова и колотушки волшебной на людях, набрали Дубыня с Усыней себе дружину ударную в пятьсот душ. Все подобрались мужики здоровые да головастые, в плечах сажень косая. В руках силушка поигрывает. Кровушка молодецкая в жилах бурлит. Нарядили их богатыри в платья лучшие, да дали им оружье вострое, так что к вечеру того дня была уж дружина ударная сформирована. Определили ей место до указа княжеского на том самом поле, возле становища лодейного и стоять. Раскинулись шатры высокие, взметнулись в небо стяги золотые да алые, заблестели шеломы на солнце, и возликовали сердца богатырские при виде сего могучего воинства, что за день всего было собрано.
Глава 10. Битва за Новгород
Как и сказывалось о том на совете княжеском, спустя время малое отъехал Юрий Дорианович, князь Новгородский, к себе в земли северные готовить для отпора врагу град и сбирать ополчения. А вместе с ним отправил Вячеслав дружину среднюю во главе с воеводой сильным Черняем Неулыбою. Собрались они в один день и в поход дальний отправились, запомнив строго настрого наказ княжеский держать Новгород до тех пор, покудова не закончатся стрелы каленые и мечи булатные не затупятся, пока не сгинет в сечи буйной последний русский воин.