Мы переглянулись. Неужели мы всерьез говорили о том, что мать могла убить свою семилетнюю дочь?
Это сделало бы этот случай необычайно редким. Подозрения полиции обычно всегда сосредоточены на мужчинах: отце или отчиме, партнере, квартиранте, да, собственно, любом близком.
— Разумеется, — сказала суперинтендант, — мы проверяем их алиби, но пока они не вызывают особых сомнений.
Как бы то ни было, подумалось мне, одни только чистые кроссовки Клэр указывали на то, что ее, возможно, убили.
Итак, убийство.
Отца, отчима и мать тщательно допросили, но не арестовали. Доказательств было попросту недостаточно.
Четыре дня спустя я вернулся в морг, чтобы повторно осмотреть тело. Это обычное дело в подобных обстоятельствах: несмотря на скептицизм детектива, синяки у мертвых, как и у живых, иногда появляются не сразу. И действительно, сзади на шее у Клэр я обнаружил полоску кожи измененного цвета.
Детектив был там, он сказал:
— Да, так я и думал. Уверен, я видел этот синяк на первом вскрытии.
Я не удостоил его ответом. Главным было то, что теперь след от удушения был полным: он имелся спереди, по бокам и позади шеи. Дело тут же переквалифицировали. Теперь это было расследование убийства.
Ожерелье не просто зацепилось за ветку в кустах, сдавив шею ребенка спереди с такой силой, что она задохнулась. Оно плотно обвилось вокруг шеи, а это указывало на причастность другого человека, хоть и не доказывало этого.
К этому времени полиция исключила из списка подозреваемых отца, отчима, квартиранта и его приятелей. Кроссовки Клэр были повторно исследованы, и никаких следов грязи на них не обнаружили, а пыльцы из парка на них оказалось совсем немного. На подошве же ботинок миссис Ромерил были высохшая грязь и весьма характерная пыльца — по всей видимости, из парка, поскольку рядом с местом, где была обнаружена Клэр, рос дуб довольно редкого вида.
Эксперт из Кью была в восторге.
— По всей стране таких всего несколько, — сказала она. — А на сто миль вокруг больше ни одного. Должно быть, его посадил какой-то ботаник викторианской эпохи, гостивший в большом доме.
Миссис Ромерил поспешила отметить, что, живя в квартире неподалеку от парка, она частенько в нем бывала. Более того, вечером в день смерти Клэр она была неподалеку от этого редкого дерева вместе с детьми.
Кроссовки Клэр действительно указывали на то, что ее убили, а затем принесли в парк, но семилетний ребенок весит немало. На вскрытии ее тело весило 22,1 килограмма, поэтому полиция снова рассматривала вероятность причастности мужчины. Возможно, когда она покинула дом, ей ужасно не посчастливилось наткнуться на незнакомца, одержимого мыслью об убийстве.
Подобные события почти всегда вызывают шумиху в прессе и приводят в ужас всех родителей. Вероятность того, что такое случится с любым отдельно взятым ребенком, с точки зрения статистики ничтожна, однако в свете столь широкого освещения преступления прессой полиция была вынуждена начать розыск и стала допрашивать всех проживающих поблизости мужчин.
— Вы не поверите, сколько мужиков могут доказать, что были на этом футбольном матче, — устало сообщила мне по телефону суперинтендант две недели спустя.
Как это обычно бывает, вызвали второго судмедэксперта, и к этому времени на теле Клэр появился еще один синяк. Осмеюсь предположить, что детектив-всезнайка заметил еще на первом вскрытии и его. Он был большой, на правой лопатке, и указывал на оказанное сильное давление.
Отметив, что след от ожерелья ушел немного за уши, этот судмедэксперт предположил, что девочка была задушена сзади, а в качестве удавки не обязательно было использовано ожерелье. Я посчитал маловероятным, что применялся какой-то другой шнурок шириной три миллиметра, но согласился, когда он сказал, что нападавший был у Клэр за спиной и, скорее всего, стоял или слегка присел, когда душил ее.
Если у кого-то и оставались сомнения по поводу того, что Клэр убили, новые синяки полностью их отмели. Тем не менее, несмотря на полномасштабное расследование, убийцу так и не удалось установить. Казалось, дело Клэр Ромерил так и останется нераскрытым.
Какое-то время спустя я посетил ежегодную конференцию американской академии криминалистики. Каждый раз, когда есть такая возможность, я пересекаю ради этого Атлантику, потому что часто меня там ждут какие-то новые идеи, знания, подходы в работе. А еще старые друзья. По вечерам в гостиничном баре мы с огромным удовольствием обсуждали свои самые интересные дела, чтобы помочь друг другу, а иной раз и просто похвастаться собственными сообразительностью и находчивостью: в конце концов, ничто человеческое нам не чуждо. В первый вечер мы обычно сдерживаем себя, прекрасно понимая, в какой ужас обсуждаемые темы могут привести любого, кто случайно подслушает наш разговор. Однако с каждым новым днем конференции мы все непринужденнее бросаем друг другу фотографии с места преступления, громко обмениваемся вопросами, идеями, иногда премудростями и даже озарениями.
Ричард Уолтер был одним из основателей закрытого клуба под названием «Сообщество Видок», в котором состояли выдающиеся детективы и криминалисты. Они собирались каждый месяц, чтобы совместными усилиями попытаться помочь полиции с нераскрытыми делами, когда она окончательно заходила в тупик. В Голливуде и многих американских газетах их не раз называли преемниками Шерлока Холмса.
В тот вечер я рассказывал Ричарду о своих делах, и мы пили, наверное, уже третий бокал вина, когда я достал папку с делом Клэр Ромерил. Я объяснил обстоятельства дела, и Ричард бегло просмотрел материалы и полицейские отчеты. Бар был пронизан дымом: мы все курили, причем Ричард, пожалуй, больше всех. В его руке были ментоловая сигарета и бокал белого вина. На этой стадии наших посиделок его редко можно было увидеть без этих двух неотъемлемых атрибутов.
Он осторожно достал из папки наброски и фотографии, удерживая их между своими тонкими ловкими пальцами. Он начинал лаборантом, а после, выучившись на психолога, работал в тюрьмах Мичигана, где допросил многие тысячи заключенных. Кроме того, он помогал ФБР с делами о серийных убийцах. Он был и остается одним из ведущих американских психологов-криминалистов. Когда он переводит на меня свой взгляд, я словно оказываюсь у него под микроскопом.
У него есть врожденная способность, отточенная продолжительным опытом: считывать человеческое поведение, причем не только у преступников.
Он закрыл дело Ромерил, закурил новую сигарету и подлил себе в бокал вина.
— Полиция понятия не имеет, что они ищут, — сказал я. — Какого-то психа из парка или…
— Мать ребенка.
Я заморгал от неожиданности, ведь еще даже не рассказал ему о наших мыслях по поводу миссис Ромерил и о том, как ее квартирант со своими любящими курнуть дружками заметили ее странный выбор обуви после того, как она «долго откисала в ванне» той ночью. Не говоря уже о том, что специалист определил, что пыльца с грязи на ее ботинках принадлежит редчайшему дереву с места преступления.
Ричард наклонился ко мне.
— Что было в рюкзаке?
Я замешкался.
— В рюкзаке?
— В рюкзаке у девочки.
Ах, рюкзак, с которым она убежала. Я забрал у него папку и стал листать, пока не нашел в самом конце выданные полицией на нескольких страницах материалы по делу. В том числе подробное описание содержимого рюкзака, с которым я даже не удосужился ознакомиться, посчитав совершенно неважным.
Я зачитал вслух: «Пара розовых носков. Две пары трусов размером на шестилетнего. Зеленый свитер. Упаковка бумажных платков. Футболка розовая с блестками „Мой маленький пони“…»
Раздался странный глубокий гортанный звук. Потом еще раз. Звук доносился из-за большого бокала белого вина, и это была не икота.
— Что тут смешного? — спросил я.
Ричард улыбался во все зубы:
— Думаешь, семилетняя девочка стала бы брать все это с собой? Она уходит из дома, так? Значит, она захочет взять свою любимую пластмассовую лошадку с пурпурной гривой. А еще заколку, что выпала из рождественской хлопушки. И желтую чашку с блюдцем из чайного сервиза Барби. Только вот чашка у нее не поместилась бы, и она взяла бы только блюдце. А еще маленькую коробочку с ракушками. И блестящую розовую ручку. Вот как ребенок собирает свой рюкзак.
Я понимал, что он прав. Однажды, когда моя дочка была маленькой и наш отпуск закончился, она объявила, что полностью собралась и готова к отъезду. Ее чемодан оказался набит песком с пляжа, в котором были водоросли и один резиновый сапог.
Я попытался представить, как маленькая девочка, тело которой я осматривал в секционной, деловито и рассудительно достает чистые носки с трусами и кладет их себе в рюкзак, прежде чем сбежать из дома. Нелепость. Такое просто невозможно.
— Тот, кто собрал за нее этот рюкзак, и убил ее, — сказал Ричард. — Я так считаю.
Он осушил бокал и закурил очередную сигарету. Моя очередь заказывать, подумал я. Но застыл на месте.
— Видимо, ее схватили за ожерелье сзади… — медленно сказал я.
Словно подкидывая дрова в ненасытный огонь, я знал, что скоро эта информация сгорит в его пламени.
— Хорошо, значит, мать злится на ребенка, а вместо того, чтобы начать раскаиваться, дочь просто разворачивается и уходит. Такое выводит родителей из себя. Мама идет за ней следом и хватает ее. Ожерелье у нее в руках. Может, она и правда хочет убить ее, а может, и нет. Может, она просто хочет остановить ее и слегка сделать больно. Только вот внезапно у девочки срабатывает рефлекс блуждающего нерва, и у мамы на руках мертвая дочь.
Я не сводил глаз с оранжевого огонька на кончике его сигареты. Мне самому без сигареты со всем этим было бы в жизни не разобраться.
— Думаешь, она специально?
— Возможно.
— Но если и нет и она внезапно осознала, что Клэр мертва, мать, должно быть?.. — Я до сих пор отставал от его хода мыслей.