— Ладно, если тело у Флинна — надо искать именно его. Жаль, что ваш Нострадамус не писал подробнее.
— Мишель вообще допускал много ошибок и неточностей, а порой сочинял просто чушь. Сегодняшние события упомянуты в его записях, но детали приводят к разночтениям. По словам Нострадамуса, камень необходимо искать в "белом доме", однако выражение "белый дом" подходит и под Белый дом в Вашингтоне, и под сотню, а то и больше, других зданий в мире. Нострадамус использует выражение "maison blanche" — дом белого цвета. Трактовать выражение можно как угодно.
За разговором машина подъехала к киностудии "Уорнер Бразерс". Недалеко отсюда находились дома Лорра и Флинна. На предрассветном небе кое-где горели звезды, ночь была удивительно тихая и таинственная, словно сама природа замерла в ожидании важного события. Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила меня рассмеяться. Удивительно, как все не догадались раньше!
— Камень здесь, на студии, — сказал я.
— С чего вы взяли?
— Я довольно часто общаюсь с актерами. Насколько известно, в последние дни Лорр снимается в новом фильме с Хамфри Богартом и Ингрид Бергман…
— Не понимаю.
— Картина называется "Касабланка". По-испански "сasа blапса" означает "белый дом" — одно и то же выражение, только на разных языках.
Девушка в задумчивости посмотрела на стоявшую вдалеке киностудию.
— Как все просто, однако. Силы брошены в Вашингтон, Северную Африку и бог знает еще куда, а то, что мы ищем, находится здесь, прямо под носом — в Голливуде.
Недолго думая, я направил машину в сторону киностудии.
Вокруг здания прогуливались охранники. Беспрепятственно пройдя внутрь, мы столкнулись с группой техников, которые либо работали в ночную смену, либо пришли раньше обычного. На вопрос про Эрла Флинна ответа не последовало.
— Мы знаем, что мистер Флинн в здании, — сказал я.
— Да, он изрядно выпил и, наверное, отсыпается. Знаете, он хороший парень, поэтому мы прикрываем его, — наконец сказал один из рабочих.
— Ну, что? По-моему, мы на верном пути.
Быстрым шагом мы пересекли вестибюль и открыли незапертую дверь съемочной площадки. Перед глазами предстал сплошной беспорядок: половина павильона оказалась завалена различным хламом, другая переделана в некий ночной клуб. С потолка свисали вентиляторы, в углу стоял старый рояль, а посередине находился бар. Там, где кончались декорации, начинался склад для всевозможного оборудования. Кругом на съемочной площадке валялись пустые бутылки, стаканы, пистолеты, ключи. Оставалось неясным: бардак являлся задумкой режиссера фильма или был делом рук пьяных дебоширов? Камеры, словно огромные насекомые, окружали разгромленный бар.
За одним из столиков сидели двое мужчин. Флинн был настолько пьян и напуган, что залпом опустошал стоявшие перед ним бутылки, не отличая холодный чай от виски и пива. Напротив сидел покойный Бэрримор, который оказался не совсем мертвым. Освещение не горело, однако на стол падал красноватый свет. Не веря глазам, я увидел, что источник сияния находится в груди Великого Профиля.
— Что происходит, Джек? Какой-то хаос кругом, может, все нам лишь снится? Мне надоело, что на пятки постоянно наступают сопливые мальчишки, возомнившие себя талантами, — проворчал Флинн и со злостью швырнул стакан в стену.
Бэрримор стеклянными глазами смотрел на собеседника.
— Только мы — настоящие звезды, Джек! Никто никогда не сыграет Шерлока Холмса, Дон Жуана, Робин Гуда лучше нас. Надо прекратить бесконечное пьянство, иначе наступит конец карьере.
Бэрримор кивнул в знак согласия. Не знаю, каким образом мертвецу удавалось подавать явные признаки жизни; очевидно, за столом рядом с Флинном сидел уже не Бэрримор. Красный свет, мерцавший в груди покойника, наводил на страшную мысль, что перед нами восставший из ада призрак. Женевьева сжала мою руку словно тисками.
— Черт побери, я стану великим! — кричал Флинн, швыряя опустошенные бокалы в стену.
Рубин в груди Бэрримора постепенно становился отчетливо виден. Там, где должно находиться сердце, кожа медленно расползалась в стороны под круговыми движениями камня, ясно виднелись ребра и внутренние органы. Дьявольский свет играл бликами на лице Флинна.
— Если Эрл получит камень, то станет следующим хранителем. Люди никогда не заметят странностей в поведении актера. Рубин надежно скроется от мира… или мир на время от рубина.
— Разве камень не убьет его?
— Нет, Флинн когда-нибудь умрет своей смертью. Все умирают…
— Кроме вас?
— Да, кроме меня, — тихо отозвалась Женевьева голосом маленькой напуганной девочки.
Сквозь стеклянный купол съемочного павильона медленно пробивались солнечные лучи. С опаской взглянув на спутницу, я подумал, не причинит ли ей вред дневной свет. Флинн и Бэрримор по-прежнему не замечали присутствия в зале посторонних.
Внезапно раздался выстрел, и Женевьева вскрикнула от боли. В глазах девушки застыли удивление и страх, на груди появилось темное кровавое пятно.
— Кроме меня, — едва слышно повторила она, медленно оседая на пол.
Вынув пистолет, я развернулся и увидел, как Беннет Маунтмейн не спеша приближается к импровизированной сцене. Голову мерзавца покрывала свежесодранная кошачья шкура, от которой исходил отвратительный запах, на лице его засохли капли крови.
— Серебряная пуля, небольшой подарочек от меня, — пояснил Маунтмейн.
Женевьева стонала от боли, впервые за долгую жизнь девушка ощущала беспомощность и отчаяние. Впадая в забытье, она что-то бормотала по-французски.
Лицо негодяя выражало презрение и удовлетворение.
— Не ожидал вновь встретиться с вами так скоро, мистер Детектив-Неудачник. Может, померимся силой, раз вы такой смельчак?
Дуло пистолета смотрело прямо мне в лицо.
— Попробуй только выстрели, мерзавец, — раздался сзади голос пьяного Флинна.
Обернувшись на столик, где сидела зловещая парочка, мы остолбенели — Флинн светился красноватым светом. Страшный хохот актера огласил помещение. Маунтмейн выстрелил, однако пистолет взорвался в его руках. Нечеловеческий смех Эрла словно вихрь поднял лежавшие вокруг вещи и закружил в зловещем танце. Вентиляторы на потолке завертелись с бешеной скоростью, каждую минуту готовые сорваться вниз на головы людей. Флинн стоял, раскинув руки в стороны, остекленевшие глаза медленно обводили присутствующих. Тело Бэрримора покачнулось и упало на пол, из грудной клетки, переливаясь бликами, выкатился огромный красный камень. Дьявольское сияние залило помещение, ослепляя глаза.
Маунтмейн корчился от боли, оторванная рука валялась рядом с ним на полу. Слезы ненависти, боли и разочарования душили негодяя. Женевьева предприняла усилие встать, но обессиленное тело не слушалось девушку. Я склонился над ней, не зная как помочь; пуля прошла навылет, рана то затягивалась, то вновь открывалась, серебристое платье пропиталось кровью. Золотистые волосы мисс Дьюдонн в миг поседели, а лицо стало похожим на застывшую восковую маску.
— Скорее возьмите камень, — прошептала она.
С твердым намерением выполнить просьбу я направился в сторону Флинна. Актер не знал меня, в глазах отразилось недоумение.
— А-а, прекрасный доблестный рыцарь! — странным тоном произнес помешавшийся актер.
Осторожно подойдя к столу, под которым лежал зловещий рубин, я протянул руку и взял источник света. В глубине сверкали семь ярких точек, однако от камня веяло могильным холодом. Возникло острое желание навсегда уничтожить рубин.
— Отличная работа, вы все-таки нашли "Семь звезд", — послышался сзади голос англичанина.
В дверях стоял Уинтроп с испачканным кровью лицом. На голове Эдвина лежала шкура черного кота, очевидно, того самого, который еще несколько часов назад мирно лежал на его коленях.
Женевьева приподнялась, не веря своим глазам.
— Боже, Эдвин… зачем ты сделал это? Теперь…
— Не разбив яиц, омлет не пожаришь. Конечно, благородная цель не оправдывает сей поступок, но это был единственный выход. Когда-нибудь меня поймут, хотя Катриона в любом случае вряд ли похвалит.
Женевьева потеряла сознание.
— Разрешите взять? — сказал Эдвин, протянув руку взять камень.
Я почувствовал странные ощущения: хотелось одновременно уничтожить рубин и в то же время оставить себе. Надо решать: солнце все еще полностью не взошло, и Флинн стоял рядом. Отдать актеру камень и подарить человечеству еще несколько сравнительно спокойных лет? Но Флинн тоже когда-нибудь умрет, и охота начнется снова. На полу, корчась в судорогах, стонал Маунтмейн. "Семь звезд" лежал в моей ладони.
Двери распахнулись, и в павильон хлынул поток людей: охрана киностудии, коллеги Уинтропа, полицейские, Питер Лopp и другие актеры.
— Лови, — сказал я и кинул камень Эдвину.
Маунтмейн, изрыгая проклятия, пытался встать, однако, прежде чем к нему подбежали полицейские, появился судья Персивант и массивной ногой пригвоздил негодяя к земле. Женевьева пришла в себя и пыталась улыбнуться; кровотечение прекратилось, однако силы все же покидали девушку. Сзади раздался голос с венгерским акцентом:
— А что здесь делает труп Бэрримора?
Несколько людей в военной форме подбежали к мертвецу и, положив Великого Профиля на носилки, вынесли из зала. Прибежавший режиссер в бешенстве подскочил к Флинну за объяснениями, однако кроме пьяных шуток ничего не добился.
В Голливуде вечно что-то случается…
— Мы должны поступить мудро, Эдвин, — сказала Женевьева.
Англичанин кивнул.
— Это огромная ответственность.
— Знаю. Решать надо быстро. Я чувствую, камень начинает навязывать свою волю.
Тело Маунтмейна лежало, раздавленное, на полу: очевидно, судья перестарался, надавив всем своим весом негодяю на позвоночник. Как сказала Женевьева, черные маги умирают страшной смертью.
Уинтроп собирался с мыслями, тайный агент предпринял невозможное, чтобы найти коллег. С отвращением стирая со лба кровь убитого животного, англичанин спрашивал себя, верно ли поступил. Ему было нелегко.