Стряхивая с себя снег, в комнату вошел Белов. Хмуро обвел взглядом лежащих на койках товарищей.
— Дым коромыслом, посуда не вымыта… Кто дежурный?
— Желудев! — выкрикнул кто-то под общий смех.
Белов жестом успокоил возмущенного штурмана, усмехнулся и сел за стол. Шутка имела старое происхождение. Несколько лет назад Желудев, яростный борец за чистоту и самый аккуратный человек в отряде, попал в нелепое положение. В Амдерме бушевала пурга, и летчики изнывали от скуки в гостинице. В переполненном номере было накурено, на полу валялись окурки, постели разбросаны. И тут в гости к экипажам заявился сам начальник полярной авиации. Вошел, округлил глаза.
— Грязь! Вертеп! Кто окурки набросал?
— Желудев, товарищ генерал!
— Безобразие! Чья постель перерыта?
— Желудева, товарищ генерал!
— Где Желудев?
— Я, товарищ генерал! Только это все…
— Молчать! Всем покинуть помещение, Желудеву — произвести уборку и выдраить пол! Через час лично проверю.
И взбешенный Желудев остался выполнять приказ: нрав у начальника был крутой.
Белов забарабанил пальцами по столу, и все притихли.
— Леша, — обратился он к радисту, — когда последний раз звонил в радиорубку?
— Только что.
— Ничего?
— Молчат.
Снова барабанная дробь по столу.
— Так… Анекдоты будем рассказывать или мозгами пошевелим? Дима, план аэропорта на стол.
Летчики переглянулись: начальник явно что-то задумал.
— А как думаешь вырулить на полосу? — недоверчиво спросил Крутилин.
— Двумя тракторами, — кивнул Белов. — Спереди и сзади, как на растяжках. Первый разворачивается, второй подстраховывает. Тросы подцепим на шасси. Становимся против ветра, запускаем двигатели и освобождаемся сначала от заднего трактора, потом от переднего. При таком ветре для разбега достаточно метров четыреста, ну, пятьсот… Чего молчишь, Ваня?
— Что-то «ура» кричать не хочется, — пробормотал Крутилин, почесывая в затылке. — Был бы ветер метров пятнадцать…
— Тогда бы и разговора этого не было, — усмехнулся Белов. — А ты, Дима?
— Ты полетишь, Кузьмич, и я полечу, — ответил Желудев. — Но, скажу тебе, шансов — кот наплакал…
— Ребята на Востоке загибаются, а ты — шансы… Когда связывался с «богом погоды»?
— С полчаса. Двадцать шесть метров, Кузьмич… Может, на полосу и вырулим, а что толку? И самолет и себя поломаем.
— Ну, пусть не пятнадцать метров, — подал голос Крутилин. — Хотя бы двадцати дождемся, Коля.
Белов встал, подошел к телефону, набрал номер.
— Ты, Петрович? Белов… Когда дашь погоду?.. Не знаешь, сукин ты сын? А знаешь, что Серега третьи сутки на связь не выходит? Не бог ты, а трепло!
Бешено швырнул трубку на рычаги.
— Докладывать погоду каждые полчаса. Всем ясно?
Проверили, для страховки еще раз зачистили контакты и клеммы.
— Пуск!
Дугин нажал на кнопку.
— Не срабатывает, — упавшим голосом сказал он.
— Вижу, не слепой. — Семенов обернулся к Филатову: — Тестор!
Филатов засуетился в поисках прибора. Все молчали.
— Проверить аккумуляторы!
Филатов склонился над первым аккумулятором, проверил на плюс и на минус все три банки. Стрелка на шкале тестера прыгала, фиксируясь на цифре 2.
— Порядок, Сергей Николаич, шесть вольт!
— Второй аккумулятор!
На этот раз Филатов возился долго, то и дело зачищал провода, встряхивал тестер.
— Чего копаешься? — не выдержал Дугин. — Давай мне.
— Копайся не копайся… — пробурчал Филатов, вставая. — На трех банках ноль — и все дела.
— Ноль?! — Семенов изменился в лице. — Что там, Дугин?
Дугин встал, с ненужной аккуратностью почистился от снега. Ничего больше не спрашивая, Семенов нагнулся над вторым аккумулятором и сорвал с него войлочный чехол. Выпрямился, тяжелым взглядом обвел обоих механиков.
— В Мирном проверяли аккумуляторы?
— А как же, Сергей Николаевич, — торопливо откликнулся Филатов. — Не сомневайтесь, новенькие были, с иголочки.
— Ты сгружал?
— Я… Мы вместе с…
— Не ронял вот этот?
Филатов вздрогнул и медленно обернулся к Дугину. Тот недвижно стоял, вперив взгляд в аккумулятор.
— Ну? — резко напомнил Семенов.
— Не ронял я его, Сергей Николаич…
— Так почему же, — Семенов говорил тихо, а каждое слово врубалось хлыстом, — в его корпусе трещина? Вот она. Через нее из всех трех банок вытек электролит… Выкинуть эту рухлядь!
Семенов гневно пнул аккумулятор ногой.
— Погоди, Сергей, — спокойно и увещевающе произнес Гаранин. — Мы-то с Сашей не очень в этом деле… Вышел из строя аккумулятор? Ну и что? Свет на нем клином сошелся?
«Может, и сошелся», — взглядом ответил ему Семенов.
«Тем более нужно держаться достойно», — взглядом сказал Гаранин.
— Может, это я уронил, когда перетаскивал в дизельную, — виновато предположил Бармин. — Конечно, это, наверное, я.
На слова Бармина никто не обратил внимания.
— Чего вы на меня все смотрите? — вдруг взорвался Филатов. — Не ронял я его! Не ронял!
— Что ты, Веня, тебя никто не обвиняет, — мягко сказал Гаранин. — Я уверен, что трещина могла образоваться от разницы температур. А, Сергей?
Семенов покачал головой, повернулся к дизелю и замер. Рядом стали Бармин и Гаранин.
Филатов, которого будто что-то душило, сделал шаг к Дугину, рванул подшлемник. Дугин отшатнулся.
— Ах ты, сволочь… — сорванным шепотом. — Смолчал, сволочь…
— Дугин, — позвал Семенов, не оборачиваясь. — Готовь дизель к ручному запуску.
— Само собой, Николаич. — Дугин торопливо подошел к дизелю. — Сначала картер нужно лампой прогреть.
— Сколько тебе на это понадобится времени?
— С полчаса, не меньше, масло-то застыло.
— Какая сволочь!.. — Филатов, шатаясь, побрел к двери. Распахнул ее, содрогнулся в жестоких спазмах. Бармин быстро подошел, стал гладить его по спине.
— Да забудь ты про этот аккумулятор, черт с ним, — ласково, как ребенка, начал успокаивать он. — Идем, разведу тебе сгущенки, чайку выпьешь…
— Наизнанку… всю душу… — чуть слышно простонал Филатов. — Сволочь… вот этими руками…
Бармин с тревогой прислушивался. К ним приблизился Гаранин.
— Ну, что вы там? — окликнул Семенов, не заметив предостерегающего жеста Бармина. — Слышали? Будем запускать вручную.
— Вручную? — Филатов оттолкнул Бармина, порывисто обернулся. Глаза его, и так покрасневшие, налились кровью. — Вручную? Да ты знаешь, что такое запускать здесь вручную? Дудки! Лягу и подохну! Пропадите вы пропадом вместе со своим Востоком!
Филатов рванулся было на свежий воздух, но его силой удержал Гаранин.
— Ты просто очень устал, Веня, — сказал он. — Саша, помоги ему лечь отдохнуть.
Филатов сбросил с плеча руку Гаранина, всхлипнул. К нему подошел Семенов.
— Молод ты еще подыхать, Веня, — дружески улыбнувшись, сказал он. — Забыл, что «Москвича» хотел купить и на юг махнуть?
— К черту! — все громче всхлипывал Филатов. — Всех к черту!
Семенов пристально всмотрелся в него, неожиданно схватил одной рукой за грудь, а другой ударил по лицу, один раз, второй. Филатов отшатнулся, сжал кулаки и дико расширил глаза.
— За что, гад?
— За то, что не хочешь жить, сукин ты сын! — заорал Семенов. — А я заставлю тебя, понял?
— Не заставишь…
— Заставлю — силой!
— Не имеешь права…
— Ошибаешься, имею! — Семенов снова встряхнул Филатова и толкнул его на покрытую спальным мешком скамью. — Возомнил о себе, пацанье! Хозяин твоей жизни на станции — я! Ты лишь оболочка, в которой она трепыхается, понял?
— А ты… — Филатов попытался подняться.
— Как разговариваешь, мальчишка! — загремел Семенов, силой удерживая Филатова на месте. — Мы с тобой на брудершафт не пили!
— Хорошо… — Глаза Филатова постепенно приобретали осмысленное выражение. — После зимовки я тебе… я вам… кое-что припомню. Память, отец-командир, у меня хорошая… Так врежу!
— Вот это «речь не мальчика, но мужа», — согласился Семенов. — После зимовки. Тогда что — по рукам?
Филатов растерянно пожал протянутую ему руку. Криво усмехнулся, встал.
— Так врежу…
— Подготовился, Женя? — деловито спросил Семенов. — Одной лампы хватит или лучше двумя?
— Еще сожжем друг друга… А можно и двумя.
— Веня, — окликнул Семенов, — бери вторую лампу. И по-быстрому, время не ждет.
Пока механики разогревали картер дизеля, Семенов, прикрыв глаза, отдыхал и приводил в порядок свои мысли.
В то мгновение, когда он понял, что из второго аккумулятора вытек электролит и стартерный запуск стал невозможен, сознание безысходности затуманило мозг. Двое суток собирали дизель, не только душу — плоть свою, сердце, легкие и кровь вложили в него, и все перечеркнула ничтожная трещина в корпусе аккумулятора. Вспомнилось чье-то: «Улыбочка, как трещинка, играет на губах…» Нет, не улыбочка — ехидная усмешка, гримаса пиковой дамы! И не играет, шипит: «Зря старались, голубчики, дизель еще попьет из вас кровушки!»
Одна никчемная трещинка — всю работу!
Сизифов труд — вручную на Востоке запускать дизель. Израсходовались люди, разменяли, истратили последний рубль. Тоже чье-то: «Похоронили мы силы наши под обломками наших надежд…» «Двое уже так думают, — усмехнулся про себя Семенов, — ты и Филатов. А может, один ты, потому что Филатов больше ни о чем думать не станет — он будет вкалывать, пока сердце не лопнет».
— Саша, — негромко позвал Семенов, — будь другом, приготовь кофе. Покрепче.
Был уже такой случай, когда в мгновение рухнули надежды и малодушно хотелось умереть. Ну, шурф не в счет, там умирать было стыдно — из-за собственной глупости, да еще в одиночку. Случилось это много лет назад на Льдине, под самый конец полярной ночи. Двое суток торосы давили, крошили Льдину, ушли под воду кают-компания и дизельная, поломало домики. Двое суток без сна и отдыха по мосткам, перекинутым через трещины, люди таскали ящики и мешки с продовольствием, палатки и оборудование — спасались от вала торосов. И вот наконец подвижки прекратились, все стихло. Полумертвые от усталости, кое-как установили палатки и только улеглись кто куда, как снова толчок и грохот лопающегося льда. И тут Семенов вывихнул руку. Как это произошло, он не понял, лишь почувствовал удар и дикую, непереносимую боль. А жаловаться было некому, нужно снова таскать ящики и мешки, и он, едва ли не теряя сознание, таскал одной рукой, пока не споткнулся на мостике и не упал в ледяную воду. Тогда-то он и готов был умереть, но Андрей не позволил — подцепил багром за каэшку, удержал на поверхности, вытащил. А дальше было забытье, сон с кошмарами и пробуждение в жарко натопленной палатке…