– Нужна она мне, – проворковал Филатов. – Ты мне лучше клешню вылечи.
После укола Филатов задремал, и Семенов ушел успокоенный.
Поднялся небольшой ветерок, тянуло гарью и чем-то паленым – долгий, неистребимый запах пожарища. Под наскоро сколоченным навесом тарахтели движки, их энергии, подсчитал Семенов, хватит на работу радиостанции, аэрологию и медпункт; гидрологическую лебедку придется вертеть вручную, а кое-какие научные работы временно приостановить. Ничего, главное – люди живы и корабль на плаву остался… До чего же молодец Валя, старый ретроград Валя Горемыкин – отказался от электропечи, потребовал обеспечить камбуз баллонами с пропаном. «Газовая плита мне сподручнее», – упрямился и, хотя его долго уговаривали, стоял на своем, за что большое ему спасибо: камбузу простой не угрожает. У движков дежурил Дугин.
– Палец как? – спросил Семенов.
– Док вправил, нормально, – ответил Дугин. – Ну, ты хорош, скажу тебе. Детей по ночам пугать!
– Сбегай в кают-компанию, погрейся, я пока подежурю.
– Не надо, мне Валя термос кофе притащил. Что там, в медпункте, весело?
Семенов рассказал.
– Правильно, Николаич, кончай бойкот, – согласился Дугин. – Витька Осокин, конечно, не подарок, но от Вени кто хошь озвереет… Да, я в твоем доме аккумулятор с лампочкой приспособил для работы.
– Вот спасибо!
– А завтра будем с дядей Васей ветряк ставить, пусть ветер на нас поработает. Мне там радиограмм не было?
– Пишут, – с теплотой сказал Семенов, – наконец-то и тебя, старого холостяка, жизнь расшевелила. На свадьбу – не забудешь?
– Вопрос! – Дугин ухмыльнулся. – А летом на рыбалку, в гаранинские тайные местечки махнем, да?
– Заметано, Женя, готовь снасти. Ну, друг, не скучай.
На метеоплощадке Семенов осмотрел термометры и с удовлетворением отметил, что температура воздуха этой ночью понизилась до минус десяти. В самом деле, промоины и лунки покрылись ледяной коркой, подмораживает всерьез. Что ж, август в центре Арктического бассейна – уже не лето, хотя еще и не осень. Вот пройдет неделя-другая, таяние прекратится, и можно будет приступать к сооружению новой взлетно-посадочной полосы.
Семенов еще постоял на свежем воздухе, подумал о том, какая хорошая жизнь наступит, когда начнутся полеты и станция вновь заработает на полную мощность, и пошел к себе. Хочешь не хочешь, можешь не можешь, а надо хоть немного поспать.
А у Филатова сегодня бенефис, подумал он, смыкая глаза, его день. Лез в самый огонь, до конца пожара на руку не жаловался, да и сейчас держится достойно…
И тут же с непонятным, смутным чувством поймал себя на том, что ему было бы приятнее, если бы этот день был днем не Филатова, а Дугина.
Свешников прилетел на станцию первым бортом. Огромный, радостно-взволнованный, он спустился на лед и, пожимая руки обступившим его людям, весело прогремел:
– Сам себе не верю – вырвался! Позавчера было три заседания, на завтра назначен ученый совет, послезавтра съемки для телевидения, а меня и след простыл. Сбежал, как мальчишка!
И, неожиданно распустив молнию на каэшке Бармина, погрозил ему пальцем.
– Вот кто стащил мой кожаный костюм! Сам отобрал его на складе, велел беречь – где еще на мой рост достанешь? Сергей, влепи своему доктору строгача за похищение спецодежды директора Института!.. Привет тебе, дядя Вася, вот и довелось встретиться. Дошло до меня, что сундучок-то свой прихватил, а Машу забыл?
– Вот это сюрприз!
С восторженным лаем Кореш и Махно совершали немыслимые прыжки вокруг царственно невозмутимой лайки.
– Разве так представляются даме? – под общий смех пожурил Крутилин. – К ручке прикладывайтесь, чурбаны неотесанные, ножкой шаркайте! Лапша, поучи их этикету!
Приветливо зарычав, Лапша величественной трусцой отправилась изучать лагерь, а за ней почетным эскортом засеменили Кореш и Махно.
– Диспетчер аэропорта Сорокин на две недели одолжил, – пояснил Крутилин. – Под честное слово, что привезем обратно, и за арендную плату: десяток фирменных конвертов с печатями и подписями зимовочного состава.
– Кореш и Махно тоже распишутся!
– Да они Сорокину за Лапшу все свои коллекции отдадут!
– Выгружайте дизель поосторожнее, нового не дам, – предупредил Свешников и поискал глазами. – Новостей вам привез!.. Груздев, с тебя причитается, вот уже с неделю ты кандидат наук, утвердили. Сергей, письма и газеты у штурмана, а в этом чемодане посылка от Веры. Филатов, как рука?
– Забыл, какая болела, Петр Григорьич!
– Не втирай очки, месяц провалялся, директор все знает. Ну, пошли, Сергей, покажи свои владения.
– Григорьич, – с упреком сказал Белов. – Дай друга помять!
Семенов и Белов обнялись.
– Изобрази мыслителя. – Белов снял фотоаппарат. – Вера прослышала про твои ожоги, велела зафиксировать.
– В таком виде? – запротестовал Семенов, поглаживая багровые шрамы на лице. – Отвезешь прошлогоднюю. Или еще лучше нашу свадебную!
– Нет уж, такой кадр я не упущу. – Белов быстро щелкнул затвором. – Ящиком коньяка не выкупишь!
Свешников засмеялся.
– Этот шантажист снял меня, когда я приложился к ручке одной престарелой ученой дамы…
– …двадцати пяти лет, – с усмешкой уточнил Белов. – За тот кадр будешь поить меня до конца жизни! Ну, идите, а то у меня самолет растащат.
– Сначала на радиостанцию, – на ходу, делая большие шаги, сказал Свешников. – Отобью весточку домой и дам ЦУ в Институт, чтобы знали: начальство не спит и все видит. Смотри, Сергей, антенны в изморози, того и гляди грохнутся под ее тяжестью.
– Каждый день сбиваем, Петр Григорьич.
– Твой район я несколько раз облетел, наметили с Колей запасные площадки, карта у него, – шагая вдоль торосов, говорил Свешников. – Льдину ты, в общем, выбрал правильно. Вон молодые льды вокруг поломало, а твою многолетнюю только пощипало по краям да в двух местах чуточку развело. Но не зазнавайся, настоящей встряски она еще не испытала, зимние циклоны впереди. Зимой тебе помочь будет некому, сбросим на Новый год елку с пожеланиями – и будь здоров. Прожектор – круглые сутки, заготовь побольше мостков, клиперботы наготове держи, аварийные запасы рассредоточь. – Свешников покосился на Семенова. – Не морщи нос, сам знаю, что знаешь, а напомнить не мешает… Нет, не могу пройти мимо гидрологии, давай навестим Ковалева.
Свешников нагнулся и с трудом протиснулся в гидрологическую палатку, половину площади которой занимала квадратная, метр на метр, лунка.
– Вот где рыбу удить! – Он подмигнул Ковалеву. – Тепло, конкуренты под боком не орут. Какие глубины?
– Резкий подъем. – Ковалев протянул Свешникову журнал. – Вчера было 3400 метров, а сегодня 1270.
– Вползли на хребет Ломоносова, – удовлетворенно констатировал Свешников. – У нас с тобой, Сергей, в этом приполюсном районе минимальная глубина была – помнишь? – 1225 метров. А через двое суток – четыре километра! Район исключительно интересный, циркуляция атлантических вод в Арктическом бассейне изучена еще недостаточно, а хребет Ломоносова – помнишь наши споры, Сергей? – оказывает на нее существеннейшее влияние. Так что учти, Олег, твои данные в Институте ждут с нетерпением, делом занимайся, а не рыбалкой.
– Да я… – возмутился Ковалев.
– Начальству, Олег, не возражают, перед ним должно трепетать! А помнишь, Сергей, как у нас в лунке морж прописался? Вхожу и вижу: торчит из океана усатая морда с клыками. Решил – дьявольское наваждение. Трудно одному здесь ковыряться, Олег?
– Доктор у него на подхвате, – подсказал Семенов. – Вечным двигателем работает – лебедку вертит. Вот установим дизеля…
– А метеорологу кто помогает?
– Тот же Бармин. И еще прирабатывает мальчиком на камбузе.
– Надо – он и трактор заменяет, – вставил Ковалев.
– Ловко устроился, хитрец, на одной ставке за четверых, – похвалил Свешников. – А ты, Сергей, жаловался, тебя штатом обидели. Рекомендую Муравьеву, чтобы еще две-три единицы сократил, пусть доктор за мой кожаный костюм отрабатывает!
Они выбрались из палатки и направились к радиостанции. Возле длинного, крытого фанерой магнитного павильона склонился над теодолитом Груздев. Увидев начальство, он выжидательно поднял голову.
– В гости не пригласишь? – спросил Свешников.
– Только в том случае, – поколебавшись, сказал Груздев, – если оставите все металлические предметы, часы, одежду с молниями.
– …и коронки с зубов, – закончил Семенов. – Не пустит нас этот бюрократ, Петр Григорьич.
Свешников кивнул, и Груздев, беспокойно следивший за намерениями гостей, облегченно вздохнул.
– Взял координаты? – спросил Свешников. – Дай-ка мне лучше карту… Сколько за сутки продрейфовали?
– Три с половиной километра, – ответил Груздев.
– …88 градусов 52 минуты… – Свешников уставился на карту. – Ты, Георгий, еще в школу бегал, когда мы спорили о генеральной схеме дрейфа льдов Арктического бассейна… Я склонен думать, что в ближайшее время вас завернет не к Канадскому архипелагу, а в пролив между Шпицбергеном и Гренландией. Был бы рад ошибиться, – тогда Льдина, быть может, уцелеет и новая смена прилетит на готовенькое. Всякое может случиться, но готовьтесь к тому, что вас вынесет в Гренландское море.
– А раз так, – продолжал Свешников, – ни новых домиков, ни оборудования, кроме двух дизелей, завозить на станцию нет смысла. Перебьетесь с тем, что есть.
– Я просил заменить магнитную вариационную станцию, – напомнил Груздев.
– Поставь дяде Васе дюжину пива, отремонтирует, – посоветовал Свешников. – Великий мастер! Еще Кренкель пошутил, что единственное, чего Кирюшкин не умеет, – это рожать, и то лишь потому, что этого не требуют интересы дела. К полюсу тебя несет, Сергей. Может, и повезет, пройдешь через точку, мы с тобой тогда самую малость отклонились, километров на тридцать – прошли примерно там, откуда Папанин начал свой дрейф. Ну а магнитные наблюдения, Георгий? Скажешь сейчас: отметил прелюбопытное возмущение магнитного поля?