— У себя? — бросил он на ходу.
— Кто? — спросила Марина, вставая.
Мужчина оглядел девушку с удивлением. Она была выше его, по крайней мере, на полголовы.
— Ого! — Он качнул головой. — Выросла на радость папе с мамой… Рязанцев, я спрашиваю, у себя?
— Не знаю, — сухо произнесла Марина.
Она не любила шуточек по поводу своего роста. Сто семьдесят девять сантиметров — что тут особенного! В Германии, в селении Бенкендорф, жила женщина ростом два метра шестьдесят пять сантиметров — Марина как-то читала об этом, — и то там не очень удивлялись.
— А ты… — начал мужчина и тут же поправился: — А вы к кому?
— К начальнику отдела кадров.
— Так ведь он же и есть Рязанцев! Фу ты, договорились, наконец… — Мужчина улыбнулся, от глаз побежали весёлые морщинки, и лицо сразу же потеряло выражение властности. — На работу?
— Да, — ответила Марина.
— Среднюю окончила? — Он пытливо посмотрел ей в лицо. — Ко мне пойдёшь? — Он снова перешёл на «ты»: вероятно, так ему было привычнее. — В отдел снабжения. Мне среднеобразованные вот так нужны.
Марина улыбнулась. Ей показались смешными и неожиданное предложение, и странное слово «среднеобразованные».
— А что у вас делать? Продукты, что ли, в столовую возить?
Мужчина громко захохотал, уперев руки в бока и запрокинув свою крупную голову.
— Вот тебе раз! — произнёс он сквозь смех. — Вот тебе и среднеобразованная! «Продукты, столовая…» Да ты знаешь, что такое отдел снабжения? Сердце завода. Да, да, не фыркай — сердце! Кто человека кровью обеспечивает? Сердце. Кто обеспечивает завод целлюлозой, химикатами, спецодеждой? Всем, всем? Отдел снабжения. Стоит нам только день не поработать, и завод остановится. А ты говоришь — продукты.
В это время открылась дверь кабинета, и оттуда вышла девушка.
— Есть там ещё кто? — раздался голос.
— Есть, есть, Иван Иванович! — крикнул мужчина и, схватив Марину за руку, потащил за собой в кабинет. — Устрой эту дивчину ко мне в отдел. Хочет работать в снабжении.
— Ну да?
Начальник отдела кадров с недоверием взглянул на Марину.
— С детства мечтает быть снабженцем! — Мужчина весело подмигнул ей. — Все подруги в куклы-матрёшки играют, хороводы водят, а она знай себе лимитки выписывает… Вот, вот, смотри, улыбается. По рукам?
Отвечать нужно было немедленно.
И мужчина, и начальник отдела кадров выжидающе смотрели на Марину.
— Право, не знаю, — нерешительно произнесла она. — Я даже не представляю себе, что за работа.
— Поработаешь — поймёшь… Ну, всё, замётано! — махнул рукой мужчина. — Зачисляй ко мне, Иван Иванович. На должность разнорабочей.
— Почему разнорабочей? Ведь у тебя, Степан Сергеевич, место кладовщика давно свободное.
— Пиши, пиши, Иван Иванович, разнорабочей. Я знаю, что говорю. Она… Да как тебя хоть звать-то? — Мужчина повернулся к Марине.
— Марина. Марина Хромченко.
— А я Ковшов Степан Сергеевич… Ты ведь не будешь в обиде? Все твои подруги сначала походят в ученицах. Так? И ты тоже вроде ученицы, только получать будешь на двадцатку больше.
— Ну как? — спросил начальник отдела кадров и добавил: — Только учтите, в тот цех, куда другие ваши пошли, я направить не смогу — там уже всё.
Марина чуть помедлила с ответом. Если не со всеми, то какая разница куда? Можно и в снабжение. Вот только неудобно как-то разнорабочей. Скажут, среднюю школу кончила, специальность прядильщицы получила — и разнорабочей… Да ну, глупости! Пусть говорят! Когда она придавала значение болтовне? И потом, это ведь формальность. Она только будет числиться разнорабочей.
А если не понравится? Что ж, перейти в цеха никогда не поздно.
— Хорошо, попробую…
Так попала Марина в отдел снабжения.
Вначале её усадили за бумаги. Их было множество: лимитки, наряды, накладные… Они лежали в разных папках, и их надо было рассортировать, разложить по числам, подшить.
Ковшов не случайно говорил «мой отдел», «мои работники», — это Марина поняла сразу. Начальник он был крутой. Без его ведома не отдавалось ни одно распоряжение, даже самое незначительное; самая ерундовая бумажка не выходила отсюда без его подписи.
В один из дней Ковшов пришёл в отдел раздражённый, злой. В общей комнате все притихли. Вскоре из его кабинета раздался окрик:
— Сысоев, ко мне! Петрова, ко мне!
Старичок бухгалтер моментально выскочил из-за стола и со всех ног бросился к начальнику. За ним, зябко кутаясь в шаль, заторопилась товаровед — пожилая костлявая женщина с бледным лицом и поджатыми губами.
Молодой экспедитор, которого в конторе все называли «Сусик» — это странное имя произошло от маленьких, едва заметных светлых усиков, за которыми он тщательно ухаживал, — прищурив глаз и кивнув в сторону кабинета, прошептал Марине:
— Сейчас он даст им разгону.
Разгон в представлении Марины был чем-то вроде чтения нотации. Очень неприятная вещь — стоять перед начальником и слушать, как он тебя отчитывает. Но то, что Марина услышала из-за неплотно прикрытой двери, не походило ни на какие нотации. Хоть затыкай уши и выбегай вон!
— Безобразие! — возмущалась Марина. — Как они ему разрешают!
Сусик ухмылялся.
— Попробуй не разреши! А мы поглядим, как у тебя получится.
И он подмигнул остальным работникам: смотрите, мол, какая храбрая выискалась!
В тот раз Марина промолчала, хотя это стоило больших усилий — в ней всё кипело от возмущения. Но когда Степан Сергеевич устроил тут же, в общей комнате, новый разнос старику бухгалтеру, топая на него ногами и крича: «Лодырь! Паразит!» — Марина не выдержала.
— Какое вы имеете право оскорблять человека? — негромко сказала она.
Стало тихо-тихо, все затаили дыхание. Степан Сергеевич резко повернулся, подошёл к её столу, положил на него сжатые кулаки и процедил сквозь зубы:
— Человек имеет всего только один рот и целых два уха. Тебе ясно почему?
— Мне ясно! — сказала Марина. — А вам?
Ковшов бросил на неё яростный взгляд и пошёл к себе, с силой захлопнув за собой дверь. В окнах общей комнаты тоненько звякнули стёкла.
Все молчали и смотрели на Марину так, будто она конченый человек. Сусик, выражая общее мнение, произнёс вполголоса:
— Каюк теперь тебе! Ковшов такого не потерпит.
Его слова подтвердились уже на следующий день.
Утром, только явившись на работу, Степан Сергеевич вызвал в кабинет Марину. Разговор вначале носил довольно мирный характер.
— Какая тебя вчера муха укусила? — спросил он. — Что ты мне на язык наступаешь?
— Извините меня, Степан Сергеевич, но нельзя же так обращаться с людьми.
Лицо Ковшова потемнело.
— Тебя в школе научили выговора старшим лепить?
— Меня учили всегда говорить правду, в том числе и старшим.
— Довольно! — Ковшов стукнул кулаком по столу и встал. — Я вижу, с тобой надо иначе… Вот что, хватит лодыря гонять. Чернила и бумажки многому тебя не научат. Пойдёшь шёлк грузить.
— Грузить? Но ведь вы говорили…
— Ты кем у нас числишься? — грубо перебил её Ковшов. — Разнорабочей, так?
Марина повернулась и вышла.
…Грузчики — трое молодых языкастых парней — встретили её язвительными шуточками. Но, надев фартук и брезентовые рукавицы, Марина вместе с парнями молча грузила шёлк в вагон, потом таскала в склады ящики и бочки. Постепенно шуточки прекратились: нет против насмешников оружия сильнее, чем равнодушие. А в работе Марина нисколько не уступала парням.
Мало-помалу отношения между грузчиками и Мариной наладились. Они полностью признали её своей. В свободные минуты, когда старший объявлял перекур и начинался, как они говорили, «малый трёп», Марина многое узнавала о заводских делах. Она поражалась: откуда им всё известно?
Не могла понять Марина и их отношения к Ковшову. Начальник отдела снабжения не раз обрушивался на грузчиков с криком и руганью. Другому они бы дали такой отпор, что в следующий раз тот долго бы думал: идти к грузчикам самому или послать кого-нибудь? А Ковшову всё сходило с рук.
Почему? Боятся? Что-то незаметно. Тогда уважают? За что?
Как-то Марина прямо спросила их об этом. Парни переглянулись.
— Ты же прежнего начальника снабжения не знала, — сказал один из них и презрительно сплюнул. — Вот того мы свободно посылали ко всем чертям. Хапуга! А Ковшов… Да разве сравнишь! Это человек! Ничего для себя! Всё для завода. Только заводом и дышит…
А ещё узнала Марина, что у Ковшова вся семья погибла в войну и живёт он один у чужих людей.
Когда кончали разгрузку поступивших вагонов, Марина уходила работать в отдел. Начальник ведь не освободил её от прежних обязанностей. По крайней мере, она так считала.
Ковшов, проходя через общую комнату, косился на Марину, но ничего не говорил. Лишь однажды буркнул на ходу:
— Что, надоело уже грузчиком?
— Нет, почему же? — вскинула на него Марина свои по-детски наивные глаза. — Просто там сейчас нет работы.
Иногда, когда скапливалось много бумаг, она приходила в отдел по вечерам. Ей даже нравилось работать в тихой пустой комнате. Днём сюда то и дело заявлялись посетители из кабинета Ковшова неслись громкие голоса. Всё это порядком мешало.
Марина с интересом присматривалась к Ковшову. Малограмотный человек, писавший с такими орфографическими ошибками, которых устыдился бы даже третьеклассник, он обладал удивительной памятью. Товаровед ещё роется в кипе своих бумаг, чтобы найти требуемые сведения, бухгалтер ещё только начинает подсчитывать на арифмометре нужные суммы, а из кабинета несётся:
— Что вы там копаетесь, как неживые? Я уже знаю.
Ковшов не делал никаких записей, всё держал в памяти: и сколько целлюлозы на складах, и сколько комплектов рабочей одежды выдали в прядильный цех, и сколько завтра поступит вагонов на разгрузочную площадку… Он знал буквально всё, вплоть до незначительных мелочей.
Ну, просто идеальный начальник снабжения… Одно только не нравилось Марине, и чем дальше, тем больше. Ковшов стремился всё делать сам. Работники отдела никакой самостоятельности не имели, выполняли лишь его указания. Даже начальники групп, ответственные за снабжение завода химикатами, металлами, спецодеждой и имевшие своих подчинённых, и те были такими же пешками, как другие снабженцы, ровным счётом ничего не решали. Всё один Ковшов, Ковшов, Ковшов… И люди постепенно разучались думать, теряли инициативу, становились механическими исполнителями чужой воли.