— Нету искусства. Кончилось! Одна мазня осталась. Нюрка, иди сюда! Иди, я сказал!
Нюра лениво встала, подошла.
— А ну, сядь ко мне на колени! Не так, спиной!
Нюра гибко изогнулась, подтянула халат, села. Обернулась. Художник высоко поднял очередной стакан.
— Скажи, похож я на Рембрандта?
И точно — был похож. Очень. Такой же мощный, взъерошенный, с усами и вином.
— Нюрка, конечно, не Саския. Но тоже ничего девка, есть за что подержаться. А я как?
— Похожи.
— Сам — да. А картины… Не дотягиваю… Нет, не Рембрандт. Уйди, Нюрка, чего расселась как на стуле?
Согнал натурщицу. Повернулся к Игорю.
— А ты чего приходил, Игорек?
— Посмотреть, приобщиться, так сказать.
— А-а. Тогда смотри. Запоминай уходящую натуру.
Анатолий улыбнулся.
— Ты, Веня еще всех переживешь. Уж сколько болячек собрал, а ни одна тебя не забирает. Просто как дуб вековой — дупло на дупле, а стоишь и листочками шелестишь.
— Твоими, Толя, молитвами! Ты вот этого слушай! — ткнул Вениамин пальцем в доктора. — У него глаз-алмаз. Он из того, из прежнего поколения, которое еще не утратило, не растеряло. Он — может! Талантище, что твой Боткин! Я, может, только благодаря ему и жив, потому что к нынешним врачевателям — ни-ни, ни под каким видом! К ним в лапы только попади — обратно вперед ножками вынесут. А мне пожить охота, поваять. Вот сейчас Нюрку слеплю. Была Нюрка, а станет богиней греческой, Афродитой, из пены выходящей. Слышь, Нюрка, богиню из тебя сделаю.
— Да уж вы сделаете, — усмехнулась натурщица. — Вы вот завтра опять с похмелья мучиться станете и скульптуры ломать.
— То завтра! А сегодня мы с тобой творить будем. Шедевр. А ну, вставай на место. Чего расселась?
Нюра вздохнула, шагнула на подиум и уронила халат.
Вениамин сунул руку в ведро с глиной, зачерпнул, бросил комок на начатую скульптуру…
— Грудь подыми, грудь! Осаночку дай. Ты же богиня, а не тетка с базара…
Нюра «подняла» грудь, приосанилась. И точно, стала напоминать древнегреческую скульптуру.
— Пойдемте отсюда, — предложил доктор. — Теперь его от процесса не оторвать. Теперь он до ночи ваять будет, пока не упадет. Он, конечно, пьяница и бабник, но натура творческая. Пьет безмерно, но и работает запойно. Идемте, идемте.
Игорь затормозил.
— А попрощаться?
— Можно без прощаний. По-английски. Он теперь нас не видит и не слышит. Вениамин… Вениамин!
— А? Кто? Чего надо?
— Мы пошли.
— Что? А-а, ну да… Идите себе, не мешайте… Там на столе вино — заберите, не до него теперь. Стой, Нюрка, не зыркай! Что ты как девка с панели телесами своими вертишь?..
Эпизод двадцать восьмой. Четыре месяца и двадцать шесть дней до происшествия
— Здравствуйте, Мила.
— Здравствуйте, Игорь. А можно вас обнять?
— Почему вы спрашиваете?
— Потому что вы чужой мужчина. Не мой. Что очень жаль.
— Конечно, Мила, рад вас видеть.
Мила подошла, приобняла Игоря за плечи, окутала облаком дорогого, тонкого парфюма. Взглянула игриво.
— Почему вот так всегда бывает: как интересный мужчинка, так не мой? Почему их всегда подруги перехватывают? Ну где справедливость?
— Нет справедливости, — вздохнул Игорь. — Я вот тоже хотел бы управляющим быть, а приходится в клерках бегать. Такова жизнь.
— Обходят по служебной лестнице?
— Есть такое дело. Обгоняют молодые и перспективные.
— Это всегда так. Но вы не расстраивайтесь не повезет в карьере — повезет в любви. Уже повезло. Машка вас честно заслужила. Сколько к ней мужиков в ухажеры набивалось! А она вас выбрала. Видно, у нее глаз наметан.
— А к вам?
— И ко мне. Ох, сколько! Но все какие-то… дефектные. У одного — все при нем: и фигура, и мордашка, а образование — начальное неначатое. И что с ним делать после этого? Он же только про Буратино рассказать может, и то запинаясь. Другой — ума палата, доктор наук, но размазня редкостная, все что-то про своих жуков-древоточцев мямлил. А дамам напор нужен. Во всех смыслах.
— А третий?
— Что третий?
— Третий претендент?
— И третий, и тридцать третий… Всегда чего-то не хватает. Или, напротив, излишек. Не пьет, так и в ресторан даму не приглашает. Не гуляет, так и со мной тоже. Умный, так обязательно зануда. Все время что-то не совпадает. Прямо в полном соответствии с законом единства и борьбы противоположностей.
Игорь весело рассмеялся.
— Вы точно философ.
— Куда деваться — станешь. А хочется быть просто женщиной. Просто бабой в переднике, с чугунками и половой тряпкой.
— Вам?
— Мне! Гегелю с Кантом, я думаю, тоже хотелось иной раз в огороде покопаться и в пивнушке кружку другую с друзьями опрокинуть. А не только умные мысли изрекать. Скучно, когда одни только мысли. Хочется чего-нибудь посущественнее. — Мила плавно повела плечами. — Эх, где мой принц ходит? Ведь ходит же где-то! Потому как мир разнообразен и бесконечен в своих проявлениях. Проявился бы скорей, уж я бы его не упустила.
Игорь опять засмеялся.
— А вы что все смеетесь? Впрочем, вам можно. Вы нынче молодожен. А им к лицу быть чуть-чуть глуповатыми от счастья. Машка, поди, тоже хохочет.
— Смеется, — согласился Игорь.
— Завидую белой, черной, синей, серо-буро-малиновой и всеми прочими завистями. Только вы, Игорь, ее не обижайте, она натура нежная, не то что я, закаленная в схоластических философских спорах и интеллектуальных баталиях. Я кремень. А она — цветочек аленький. Роза без шипов. Оберегайте ее от всех невзгод и природных и неприродных катаклизмов, а то она завянет. Прямо у вас в руках!
— Мне казалась, что она очень боевая.
— Это только на первый взгляд. Просто имидж такой. А на самом деле — рефлексирующая Мальвина. Уж я-то знаю. Аккуратнее с ней. Обещаете?
— Обещаю. Торжественно!
— И еще. Если у вас брат-близнец найдется, или принц мимо скакать будет, пусть даже на хромой кобыле, — вы его сразу ко мне поворачивайте. А то всех кавалеров перспективных девицы порасхватают, и придется мне в гордом одиночестве грызть философский камень на заслуженной пенсии источенными от старости зубами. А это скучно и обидно, особенно для такой перспективной девушки, как я. Договорились?
— Конечно. Первый же принц — ваш…
— Ловлю на слове! А вы — ловите принцев…
Эпизод восемнадцатый. Шесть месяцев и десять дней до происшествия. Продолжение
Игорь с Анатолием шли по скверу, утрясая и переваривая обильное угощение Вениамина.
Разговаривали неспешно, по-приятельски, так — ни о чем, лениво перебрасываясь фразами.
— Не напугал вас Веня своим напором? А то, бывает, с непривычки люди от него шарахаются. Грубияном его считают. Хотя он добряк редкостный.
— Нет. Я его не первый раз вижу. А вы давно с ним знакомы?
— Кажется, что с детства. Хотя всего-то года два-три. У него проблемы со здоровьем были, меня посмотреть попросили. Так и познакомились. А теперь, думаю, до конца жизни дружить будем. По крайней мере, надеюсь.
— А вот вы про практику сказали…
— Да, балуюсь. Видите ли, традиционная медицина теперь все больше на современные технологии опирается, которые не всегда… То есть без них, конечно, никуда и никакие травки и заклинания от аппендицита не излечат. Тут резать надо. Опять же томографы, кардиографы, антибиотики — кто их может отменить… Но ведь медицина не теперь родилась, ей тысячи и тысячи лет. И как-то врачи пациентам и раньше диагнозы ставили без рентгена и разных компьютерных программ. Я как-то почитал труды древних врачевателей, увлекся. Удивительное это дело! Ведь они по одному только цвету кожи или ногтей, сетчатке глаз, ломкости волос, частоте пульса, по, простите за натурализм, запаху выделений разных могли болезнь вычислить. Там на самом деле множество диагностических методов было, ныне утраченных. И даже что-то от отвергаемых теперь колдовских приемов.
— Вы про экстрасенсов?
— Теперь их, может, и так называют, а раньше знахарями, ведунами, шаманами. У разных народов по-разному. Ведь они чудеса творили. Причем без всякой химии и скальпеля! Конечно, у людей вера в них была, что помогало, но и опыт колоссальный. Они ведь знания свои из поколения в поколение передавали. И энергетика у них иная была, не как у нас. Вот, к примеру, животные — у них врачей нет, но они друг другу помогают: раны зализывают, к больному месту прикладываются или, следуя инстинкту, травы начинают искать и поедать, будучи плотоядными. И это есть природное, издревле, врачевание, которое теперь почему-то называют нетрадиционным! Вы знаете, у некоторых латиноамериканских племен существует интересный обычай: если кто-то тяжело заболел, то все родственники, всё племя вкруг него собирается и день или два или три исполняют ритуальные танцы, песни поют, ритмы в барабаны отбивают и каждый до него, до места больного дотрагивается или щекой к нему прикладывается. И больной вдруг выздоравливает. Потому что общая, суммарная энергетика. Это как если пучок нейтронов направить. Я с шаманами встречался, с колдунами. Не с теми, которые на телевидении подвязаются, — это всё больше шарлатаны. С настоящими, из глубинки. Наблюдал, как они пациентов пользуют. Удивительное зрелище. Ведь они при мне такие диагнозы ставили, которые я в упор не видел, хотя двадцать лет в практической медицине. Поставят человека, посмотрят, пощупают, понюхают, в глаза заглянут и говорят — печень у тебя совсем плоха или желудок… Я тех больных потом в стационар отвозил на обследования, и, представьте себе, большинство диагнозов подтверждалось. Правда, в паре случаев — нет. Вернее, не сразу. То есть современная диагностика ничего не выявляла, и лишь через полгода-год болезнь выходила наружу. Та самая, о которой шаман предупреждал! Вот вам и мистика… Я, грешным делом, к ним, к шаманам и колдунам, на выучку пошел — просто интересно стало. В Бурятии несколько месяцев практиковал, в Монголии, потом в Индии. Смотреть учился, нюхать, щупать…