— А… Реквизиты проверили?
— Вроде да.
Подмахнула свою подпись и вновь стала перебирать какие-то бумаги.
Она давно привыкла к уходящим куда-то суммам, которые обратно не возвращаются. Впрочем, для нее все это были не деньги, лишь цифры. Вначале она еще пыталась вникать, но после бросила это занятие, так как ей популярно объяснили, что в чужие дела, в которых она ничего не смыслит, лучше не соваться. Она и не совалась. Тем более что переводы проходили без проблем, к чему она уже привыкла. Она даже проценты, в отличие от Игоря, не получала, так как начальство справедливо рассудило, что если ей платить с таких сумм, она испугается гораздо больше. Хотя премии все же изредка подкидывали.
— Я отправляю?
— Что? Да, отправляйте. — И опять уткнулась носом в бумаги.
Наверное, Игорь надеялся, что она что-то заподозрит, перевод сорвется по независящим от него причинам. Но бухгалтер ничего не заподозрила… Шлагбаум был открыт…
Он проставил на платежке все необходимые исходящие, перепроверил еще раз реквизиты и запустил ее в работу. Он сделал то, что от него требовали. Со счета, на который регулярно поступали немалые средства, были списаны пятьдесят миллионов рублей, которые ушли по подложному адресу и поступили на счет, очень похожий на настоящий, в том же самом банке. И в ряду прочих траншей это был не самый большой перевод…
Мосты были сожжены.
Игорь положил рядом две платежки. Они были почти идентичны, как близнецы. Он действительно мог ошибиться в некоторых цифрах и буквах.
Может, и прав Сергей Михайлович, может, никто ничего не заметит, по крайней мере до сверки, а когда хватятся, можно будет закосить под невнимательного дурака… А там… как-нибудь выкрутится, потому что в «шапку, пущенную по кругу» друзья накидали денег немало. А после можно будет продать квартиры, дома, участки, акции, заграничную недвижимость… Много чего можно будет продать, и очень выгодно, если не торопиться. Главное, чтобы негодяи сдержали свое обещание и выпустили мать Марии.
И если всё пройдет гладко, то уже завтра этот кошмар закончится…
Эпизод пятьдесят второй. Месяц и двадцать четыре дня до происшествия
Квартира была маленькая, двухкомнатная, типичная «брежневка».
Нетипичной была обстановка. По современным меркам ее попросту не было!
В коридоре к стене была приколочена вешалка. На кухне стояли холодильник, стол и пара стульев. Под столом в картонных коробках сложены кастрюли, сковородки и посуда. В комнате у стены торчала узкая железная кровать, заправленная полосатым солдатским одеялом, табурет и один, уставленный коробками, стеллаж.
— Ну ты, Михаил, даешь! — удивился Игорь. — Как же ты без мебели?
— Как раньше на службе. В казармах мебели нет, там все функционально — кровать, тумбочка, табурет для формы и вешалки в каптерке. Бойцам обрастать вещами нельзя. Сегодня ты здесь, завтра — приказ, и ты у черта на рогах, на другой стороне «шарика». Не тащить же за собой вагон шмоток. Вот я и привык.
— Хотя бы диван купил.
— Зачем? Кровать — чтобы спать, диван — валяться. Мне некогда валяться — я встал, пробежечку сделал километров на десять, потом в тренажерном зале железо потягал. После этого ложиться уже как-то не тянет. Ночью упал и в минуту вырубился.
— А постирушки? У тебя даже стиральной машины нет!
— Зато руки есть. В походных условиях стиралок не бывает, а выглядеть надо на пять с плюсом, чтобы от командира не огрести. Ночью — марш-бросок в грязи по уши, а утром в строю надо чистеньким быть, как невесте на свадьбе. Причем без всяких ваших «тайтов» и отбеливателей. Так что приходится с помощью рук, хозяйственного мыла и нехороших слов справляться. Да я тебе быстрее любой машинки белье отстираю, точно говорю!
Прошли в комнату, сели. Михаил на кровать, гость на табурет.
Игорь огляделся, поражаясь спартанской, если не сказать бомжовской, обстановке. Хотя нет, не бомжовской, у тех грязь непролазная, а здесь чистота, как в операционной, — ни пылинки, ни соринки. Все вещи на местах, пол отблескивает, и стекла оконные как хрусталь.
— Люблю чистоту. Приучен, — сказал Михаил.
— А это кто? — показал Игорь на большую фотографию улыбчивых бойцов в тельняшках и с автоматами поперек груди, висевшую на стене.
— Лешка и Серый. Сослуживцы.
— А зачем?
— Я им жизнью обязан. И не только я… Вот, везде вожу с собой. Смотрю, вспоминаю. Я — вот он, живой, а их нет.
— Погибли?
— Погибли. Пали смертью храбрых.
— Как?
— Обычно, как на войне погибают. Мы на задании были и на засаду напоролись. По-глупому. Дозор они пропустили, а по основной колонне вдарили с двух сторон из всех стволов. Половину отделения сразу положили, а остальных стали теснить к реке. Мы, конечно, огрызались, как могли, да куда там — на той стороне перевес в живой силе был раз в восемь. Был бы лес вокруг, может быть, и продержались, просочились через их порядки. Только они нас в чистое поле вышибли, где ты как вошь на гребешке.
Михаил встал, принес пачку сигарет, нервно закурил.
— Крепко мы тогда вляпались — по самую каску! Они своих подтянули, обложили нас с трех сторон и предложили сдаться. Жизнь пообещали, свободу и деньги, если оружие сложим и командира отдадим. Ну, мы их послали по матушке далеко и грубо. И стали они нас расстреливать по одному, как в тире. Пальба шла — башки не поднять: в лоб автоматы колотят, на флангах пулеметы стучат, а податься некуда — позади минное поле. Капкан. Лешка пришел к командиру и говорит: «Поле минное вряд ли большое. Не Великая же Отечественная война, чтобы минные поля на километры. Так — нитки две-три протянули, вряд ли больше». И предложил… — Михаил глубоко затянулся. Был он весь там — на том чертовом поле. — Предложил через мины уходить, потому что такого маневра враг от нас не ждал. А как уходить, когда каждый шаг может стать последним? Наступил на мину и всё — амба! Вроде и выход, но страшно… И тогда Лешка вызвался первым пойти. «А вы, — говорит, — по моим следам. Я специально каждый отмечать буду. А если ждать, то один черт — всех перестреляют». Такое отчаянное решение! За ним следом Серый вызвался идти. Остальные не решились. И я тоже. Страшно это, когда под ногой мина, просто мышцы деревенеют, так что шага не ступить… А эти — пошли! Лешка шагов сорок успел сделать. Пару мин он нашел и отметил, а третью — нет. Рвануло под ним, ноги напрочь оторвало. Так он еще метров десять проползти смог и уже на следующей мине — окончательно. За ним, по меткам, Серый пошел. До Лехи быстро добрался. Только спасать там уже некого было… А вот дальше пойти… Всё это видя и понимая… Командир кричит ему: «Не надо, Серый, возвращайся!» А он обернулся, рукой махнул и пошел… Еще метров тридцать одолел. А потом… После него мин уже не было. Мы по проходу сделанному двинулись как по бульвару. Метки сняли, чтобы боевики за нами не сунулись. Они и не сунулись. Серого еще километров десять несли, пока он кровью не истек. Так вышло, что они жизни свои положили, чтобы остальных спасти. А у них жены. У Лехи ребенок, сын остался. И если бы не они, все мы там полегли без всякой на то пользы. Вот так. А говорят… Есть еще мужики на свете. Были…
Эпизод пятьдесят четвертый. Месяц и двадцать дней до происшествия
Палата была полна.
Игорь лежал на кровати. Рядом с ним бутафорная капельница, Теперь уже ненужная. Мария стояла у окна, безотрывно наблюдая за улицей. Рядом с ней Мила и Анатолий. Сергей Михайлович сидел в углу и, кажется, дремал. Не было только Михаила. Он торчал на первом этаже, наблюдая улицу. Вениамин… Этот был, как всегда, при деле, увиваясь подле симпатичной медсестры в белом халате.
— Остановитесь! Замрите вот так… Прекрасно! Вам говорили, что у вас профиль древнеегипетской царицы?
— Неужели?!
Испуганная медсестра смотрела на косматого, похожего на водяного Вениамина, который напирал на нее своими дородными формами.
— Царица! Ей-богу царица! И это не комплимент, это констатация факта. Вы Нефертити, это я вам как художник и ценитель женской красоты говорю. Вы должны мне позировать! Голой! Не отказывайтесь. Вы обязаны внести свою лепту в мировую сокровищницу искусств! Вместе мы изваяем шедевр, который войдет в анналы…
— Отстаньте от меня! Я замужем, — испуганно шептала медсестра, отбиваясь от Вениамина.
— При чем здесь это? Какой-то муж… Как это провинциально, как скучно… Муж… И это когда я влеку вас в храм искусств!
— А может, у нее муж Аменхотеп, коли она Нефертити? — хмыкнул Анатолий. — Может, его тоже надо в храм искусств?
— Он у меня слесарь, — сказала медсестра.
— Царица, не слушайте этих профанов! — возмутился Вениамин. — Они не способны ценить истинную красоту. Они погрязли в мещанстве и пошлости. А вы… Вы сошли с небес, подобно богине, дабы я мог изваять вас в мраморе и граните, увековечив для потомков.
Сестра растерянно оглядывалась, ища поддержки.
— Веня, отстань от девушки, — укоризненно сказала Мила. — Не пугай средний медицинский персонал. А вы, милочка, идите к себе, работайте. Не видите, у художника приступ творческого экстаза?
Медсестра попятилась к двери.
— Вы уходите? Как это невыносимо печально. Но я буду ждать вас, царица! — Вениамин картинно склонил голову и поцеловал руку сестры, слегка поморщившись, потому что та пахла карболкой.
Медсестра выскользнула в дверь.
Вениамин встал, сложив руки на груди, изобразив муки оскорбленного достоинства.
— Веня, только не надо страдать, ты еще успеешь…
— Такси! — громко сказала, почти крикнула Мария. И бросилась вон из палаты.
Анатолий и Сергей Михайлович шагнули к окну. Да, действительно, желтое с шашечками такси встало у главного входа.
Открылась дверца. Из машины вышла пожилая женщина, остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам. Кажется, она не понимала, куда и зачем ее привезли. Но стояла так недолго. Из дверей больницы выскочила, подбежала к матери, ломая каблуки, Мария. Налетела, обхватила, стала тискать и целовать.