— Ну вы заноза!
— Я, между прочим, ни в кого не впивалась. Это в меня! — напомнила она. — Ладно, кавалер, давайте сюда ваш беляш. Уламывайте девушку, чтобы она согласилась…
Игорь Олегович рассмеялся. Хоть ему и было не до смеха.
— Слушайте, выскажите мне сразу все ваши претензии, и покончим с этим.
— Все? Извольте… Несоответствие существующей действительности с привитыми классической литературой представлениями о прекрасном. Довольно с вас? Можете помочь?
— Давайте я вам лучше машину помогу починить и туфли новые куплю.
— Спасибо, я как-нибудь сама. Я дама не бедная и самостоятельная во всех отношениях.
— Тогда что еще? Вашего мужа я вернуть не могу!
— И слава богу. А то я уж испугалась! Вдруг вы всесильный? Ладно, беляш съела — деваться некуда. Я девушка честная — нужно соглашаться. Сниму свои претензии. А то вы на нарах плохо выглядеть будете. Бледно.
— Спасибо.
— «Спасибо» мало будет. Отвезите даму домой. Я по вашей милости без колес осталась. А в транспорте мотаться неохота.
— А может быть… Заедим этот беляш чем-нибудь поприличнее? Давайте сходим куда-нибудь.
— А вы наглец… Какие еще претензии я должна снять? К жизни?
— Возможно, если они у вас большие.
— Нормальные. Ладно уж, ведите девушку, коли соблазнили. Но учтите, аппетит у меня отменный, а девочку-ромашку я изображать не буду — есть буду. Чтобы причиненные вами издержки компенсировать.
— Ничего, я не обеднею.
— Очень жаль. Бедным бессребреником вы бы смотрелись интереснее. Романтичнее. Только, пожалуйста, ничего себе не воображайте. Мы просто празднуем…
— Что?
— Ваше счастливое избавление от тюремных нар и капустной баланды. Устраивает?
— Вполне.
— Тогда поехали. В советской беляшной мы уже были. Посмотрим, что нам может предложить недоразвитый капитализм…
Эпизод двадцать второй. Пять месяцев и двадцать семь дней до происшествия
Два человека лежали в полумраке квартиры. Мужчина и женщина. Вокруг кровати была разбросана одежда — брюки, рубаха, платье и еще что-то тонкое и яркое.
Мужчина и женщина смотрели в потолок. Оба.
И не смотрели друг на друга.
Как-то им было неловко. Не по себе.
— Всё так получилось. Спонтанно. Я не знаю… Даже не думал, не хотел, — сказал мужчина.
— Это все он, — вздохнула женщина.
— Кто?
— Беляш. Говорила мне мама: не ходи с незнакомыми мужиками в забегаловки. Они тебе на рупь требухи купят, а на червонец поимеют. Права была мама.
Оба одновременно повернулись друг к другу. И громко расхохотались.
Ну, точно беляш. Он!
Кабинет следователя. Четырнадцать суток после происшествия. Допрос Марии Николаевны Федоровой
На пороге стояла женщина. Очень симпатичная и слегка растерянная.
— Добрый день.
— Вы, простите, кто?
— Федорова. Я к следователю Ермакову по повестке, — протянула женщина серую бумажку.
— Проходите. Садитесь. Как к вам можно обращаться?
— Мария. Просто Мария.
Следователь улыбнулся.
— Хорошо, просто Мария. Надеюсь, вы догадываетесь, по какому поводу я вас пригласил?
— Да, конечно. Наверное, из-за Игоря. То есть я хотела сказать: Игоря Олеговича.
— Совершенно верно. Вы ведь с ним последнее время вместе проживали? Я ничего не путаю?
— Нет. Мы не скрывали наши отношения. Мы собирались пожениться, но как-то все откладывали. А теперь… Извините…
— Я понимаю, — сочувственно сказал следователь. — У меня к вам будет несколько вопросов. Вы готовы на них ответить?
— Я постараюсь.
— Когда вы видели потерпевшего, простите, Игоря Олеговича в последний раз? Перед тем как он…
— Утром. Он разбудил меня, приготовил завтрак. А потом попрощался и уехал. Как оказалось, навсегда.
— Вы не заметили в его поведении, в настроении какие-нибудь странности?
— Нет, он был обычным, как всегда.
— Но, может быть, какие-то намеки? Ведь буквально через несколько часов после вашего расставания он…
— Нет. Всё было, как всегда.
— Вы не хотите отвечать на мой вопрос? — спросил следователь.
— Я ответила на ваш вопрос. Больше мне добавить нечего.
Следователь нервно забарабанил пальцами по столу.
— В последние месяцы вы в поведении Игоря Олеговича не замечали никаких странностей? Может, он был задумчив, или, напротив, возбужден, или рассказывал о каких-то проблемах?
— Нет, — твердо ответила Мария. — Я ничего не замечала. Он не был задумчив и ничего мне не рассказывал!
— Странно, — заметил следователь. — Человек собрался умереть, согласитесь, это не рядовое событие, и при этом в его поведении вы не замечаете никаких изменений. Или вы просто не хотите мне ничего говорить?
Пристально глянул на Марию. Но та не отвела взгляд.
— Да, вы правы, я не хочу обсуждать с посторонними людьми наши с Игорем взаимоотношения, — сказала она. — Это… это слишком серьезно для меня. И слишком больно. Игоря уже не вернуть. Его нет. Так зачем копаться, зачем ворошить память?
— Я не посторонний, я следователь…
— Вы, в первую очередь, человек. И — мужчина. И должны понимать. Есть такая пословица — в доме повешенного не говорят о веревке. Я не хочу говорить о веревке. По крайней мере теперь. Извините.
В голосе Марии зазвучали напряженные нотки. Она готова была, она могла в любую минуту сорваться в истерику.
— Простите, — поторопился извиниться следователь, которому совершенно не улыбалось успокаивать и отпаивать валерианкой свидетельницу. — Если не теперь, позже, я могу пригласить вас?..
— Как хотите, — безразлично ответила Мария. — Я могу идти?
— Да, конечно, идите…
Эпизод двадцать четвертый. Пять месяцев и одиннадцать дней до происшествия
— Ты куда?
— На работу.
— Еда на столе. Десерт в холодильнике.
— Чего ты?
— Люблю смотреть, когда мужчины едят. Это так много говорит об их характере. Отец у меня ел не как ты — торопливо, быстро. И все равно что. Присядет, накидает и — побежал. Мать на него сильно обижалась — готовила, старалась. А ему все равно, что пирог с грибами, что картошка в мундире. И характер такой же — мимо всего бежал. Куда-то. Сам не знал куда…
— А я как ем? Какой у меня характер?
— Терпеливый, разумный. И ешь так же — пережевываешь тщательно. Как положено. Косточки вон аккуратно складываешь рядком. Другие кидают как попало.
— Это что, плохо?
— Это никак. Это зависит от того, среди кого ты окажешься и чему себя посвятишь. В какие руки попадешь. Ты не сам по себе, ты — с людьми.
— Уже попал. В твои.
— Мои руки никого не держат. Мои руки разомкнуты. Хочешь — улетай, хочешь — оставайся. Я никого не неволю. Зачем? Силком никого удержать нельзя, хоть даже ежовые рукавицы надень — только ребра пообдерешь, вырываясь.
— А улетать не хочется.
Посмотрели друг на друга.
— Ты когда придешь?
— Постараюсь поскорее. Скучать будешь?
— Ничуть… Я самодостаточная. Есть ты рядом — я рада. Нет тебя — значит, ты скоро придешь и радость вернется. Я умею ждать. Я как улитка в домике — я везде у себя и с собой. У меня профессия такая, работаю в одиночестве. Сама для себя и сама с собой. Так что я привыкла.
— Тогда я пошел.
— Иди… Чтобы вернуться…
Эпизод двадцать четвертый. Пять месяцев и двадцать семь дней до происшествия. Продолжение
— Хочу познакомить тебя со своими друзьями.
— Зачем?
— Чтобы они стали твоими друзьями. У меня их не так много, но они проверены временем. Не хочу никаких тайн. Хочу, чтобы ты знал про меня все.
— А это правильно — знать всё?
— Правильно! Если есть какие-то тайны, даже самые маленькие, даже невинные, они рождают подозрения. Иногда очень большие.
— Считается, что отношения должны строиться на доверии.
— Cогласна. А доверие — на знании. Тот, кто знает, тот не сомневается. Кто не знает — тот домысливает и фантазирует и может дофантазироваться до черт знает чего. Нам всегда кажется больше, чем есть на самом деле. Это от страха быть уязвленным. Вот мы и нагораживаем. От самозащиты. От самолюбия. Это плохой путь. Мы не должны защищаться, мы должны открыто идти друг к другу.
Она посмотрела на него. Улыбнулась.
— Может, ты и права. Своей жене я доверял. Просто так.
— Просто доверие — это слепота и блуждание в потемках. Я не хотела бы, чтобы ты бродил впотьмах. Так можно и ноги сломать. Или прийти не туда. Мне нечего скрывать.
— Значит, и мне надо…
— Тебе нет! Ты можешь не говорить ничего. Это твое право. Каждый выбирает сам. Я хочу, чтобы ты знал про меня все. Мне так комфортней. Я не хочу подозрений, вопросов, разборок, ссор. Если ты начнешь спрашивать, мне придется отвечать. А это… это как насилие. Я не хочу никаких вопросов. Я хочу, чтобы ты знал все и сразу. В субботу мы собираемся на даче. Ты приглашен.
— Кем?
— Мною. Этого вполне достаточно. Форма одежды — свободная. Форма поведения — раскрепощенная.
Эпизод второй. Восемь месяцев и пять дней до происшествия
Звонок. Номер совершенно неизвестный. Брать — не брать? Этот телефон знают только свои, только близкие и друзья. Наверное, надо…
— Да. Я слушаю.
— Игорь Олегович?
Голос незнакомый.
— Он самый. С кем имею честь?
— Это не важно. Меня просили позвонить, чтобы выяснить об одном кредите. Вы должны поставить свою подпись.
— Послушайте, этот телефон частный, если у вас есть вопросы, касающиеся моей работы, то приходите, пожалуйста, в офис в рабочее время и запишитесь на прием. Если это в моих силах, я с удовольствием помогу вам. Спасибо.
— Вы не поняли. Это вопрос частный, потому что касается лично вас.
— Послушайте… Я не занимаюсь кредитами в неслужебное время, поэтому, пожалуйста, не звоните по этому телефону. Никогда! Кто вам вообще дал номер? Прощайте. — Нажал отбой. Идиоты какие-то!
Но телефон зазвонил снова.
— Если вы не перестанете мне звонить, то…