Старший брат Кати был женат на очаровательной неаполитанке маркизе Луизе Вулкано де Черчемаджиоре, которая дружила со своей золовкой, была ей верна, но знала о ее делах далеко не все.
Александр, посвященный Катей в этот план, одобрил его, и две прекрасные заговорщицы, получив необходимые средства от царя, вскоре уехали. Но чувства Александра оказались столь сильны, что он не мог провести ни единого дня, чтобы не написать своей возлюбленной хотя бы коротенького письма. Любовь эта оказалась не каким-то мимолетным чувством, которое было знакомо Александру прежде, а ни с чем не сравнимой страстью, буквально сводящей его с ума. И потому, оставаясь в Петербурге, он ни о чем другом не мог думать, кроме как о свидании с Катей, свидании во что бы то ни стало.
Однако с их отъездом не все успокоилось. А причиной беспокойства оказалась все та же неугомонная тетя Вава, не представлявшая свою жизнь без интриг.
Как только Луиза и Катя уехали, Шебеко взяла под свое покровительство младшую сестру Кати — Марию, носившую и в семье, и в Смольном прозвище «Муш». Девушка, оставшись сиротой, в том же, 1866 году была вынуждена уйти из института и буквально оказалась на улице без жилья и без средств. Она пришла в дом к одному из своих братьев — Василию Долгорукову, женатому на сестре Варвары Шебеко. Муш было 18 лет, и она была красивой, веселой и остроумной девушкой, во многом превосходя свою старшую сестру. Шебеко, увидев Муш, тотчас же подпала под ее совершенно неотразимое очарование, и у нее тут же возник воистину инфернальный замысел свести Марию с царем. Она знала, что он одинок, по-прежнему влюбчив и не знает, когда вернется из Италии старшая Долгорукова.
Сын Марии Долгоруковой, вышедшей впоследствии замуж за графа Георгия Берга, оставил записки, в которых рассказывал о том, что слышал от своей матери. В этих записках граф Борис Берг писал: «Вава должна была родиться при дворе Борджиев, где она нашла бы подходящую для себя атмосферу. Вава, зная, что Катя будет отсутствовать почти все лето, скроила дьявольский план».
Вава привезла Муш в «Бабигон» и отвела к Александру, а сама стала ждать, когда девушка выйдет от императора. Прошло немало времени, прежде чем заплаканная и взволнованная Муш вышла из комнаты царя.
Интриганка уже торжествовала, как вдруг ее постигло глубокое и неожиданное разочарование. Оказалось, что Александр долго и подробно расспрашивал девушку о ее жизни, о ее планах и потом внимательно и сочувственно слушал ее рассказ о бедствиях и нищете, обрушившихся на нее, о смерти матери и равнодушии родственников. В конце рассказа Муш, расчувствовавшись, заплакала и увидела слезы и в глазах Александра. Вслед за тем царь встал и, достав из письменного стола кошелек с золотыми монетами, попросил Муш взять их себе, сказав: «Я был у вас в Тепловке и был знаком с вашими родителями. Царство им Небесное. Я позволяю себе в их память поднести вам эту помощь. Простите мне, милая барышня, что я временно упустил вас из виду. Вы станете и впредь получать мою стипендию. Когда вам будет необходимо, вы всегда можете обращаться ко мне». Затем Александр отечески обнял ее и, поцеловав в лоб, сердечно распрощался.
Потрясенная рассказом, Варвара Шебеко впервые в жизни поверила в любовь и верность, убедившись, что для Александра не существуют более никакие другие женщины, кроме его единственной возлюбленной — Катеньки Долгоруковой.
Новелла 6Сватовство и обручение цесаревича Александра Александровича
В то время, когда происходили все эти события, цесаревич Александр Александрович решил жениться и остановил свой выбор на Дагмаре, которая вот уже более года безраздельно владела его сердцем. Однако из-за того, что Александр был скромен и застенчив, он не говорил Дагмаре о своих чувствах, хотя догадывался, что бывшая невеста покойного его брата, кажется, неравнодушна к нему.
Летом 1866 года новый цесаревич уехал путешествовать в Европу с намерением заехать и в Копенгаген и там еще раз проверить свои чувства по отношению к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых.
И когда он увидел ее снова, решимость объясниться с Дагмарой стала непреоборимой. И все же сначала цесаревич решил посоветоваться с отцом: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни тем более, что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу: «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никс много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и снова мы крепко обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришла королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
Семнадцатого июня 1866 года была помолвка в Копенгагене, а через три месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и все члены их семьи. Из Кронштадта они поехали в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи, в чудесный, ясный и по-летнему теплый день въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых и придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с нею сидела и императрица-мать. Дома были украшены цветами, коврами, русскими и датскими флагами.
Возле Казанского собора шествие остановилось, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретил митрополит Исидор и причт, окруженный клиром. После молебна молодые поехали в Зимний дворец, и принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.
А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными, восторженными кликами.
Тринадцатого октября состоялся обряд обручения, миропомазания и наречение новым именем — великой княжной Марией Федоровной, а еще через полмесяца был издан манифест о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны, и в честь их бракосочетания была объявлена амнистия, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.
Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим, вызвав, правда, неудовольствие партии великого князя Константина Николаевича и откровенную радость их политических противников.
«Цесаревна Мария Федоровна, — писал князь П. В. Долгоруков, — хотя не красавица в полном смысле слова, но женщина необыкновенно приятная лицом, взглядом, обхождением, разговором, женщина очень умная, но властолюбивая и совершенно преданная понятиям ретроградным». Долгоруков объяснял эту реакционность Марии Федоровны полученным ею воспитанием и ее природными корнями. «Отец ее, — продолжал Долгоруков, — датский король, преисполнен аристократической спеси, ненависти к либерализму и к современным идеям, а мать, родом из Гессен-Кассельского рода, который разбогател в XVIII веке, продавая своих подданных в английскую армию: за солдата, который возвращался увечным, платилось столько-то процентов прибавки, а за солдата убитого или умершего платилось еще большая прибавка».
Разумеется, Мария Федоровна и при дворе своего свекра опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. И первым из них оказался шеф жандармов и начальник III Отделения граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым — его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича, Владимир Яковлевич Скарятин — сын Якова Федоровича Скарятина, одного из убийц императора Павла.
Новелла 7Второе покушение
Шестнадцатого мая 1867 года император с двумя своими сыновьями — Александром и Владимиром — и с большой свитой выехал в Париж на Всемирную выставку и 20 мая прибыл в столицу Франции. Их встречал Наполеон III, поселивший высоких гостей в Елисейском дворце, в тех же апартаментах, которые в 1814 и 1815 годах занимал Александр I. Каждый день пребывания императора и великих князей в Париже ознаменовывался пышными и блестящими торжествами и празднествами: обед и бал в Тюильри сменился парадным спектаклем в Опере, а затем последовало и посещение Выставки. Однако официальный протокол не отражал всего многообразия мероприятий, к которым приобщился в Париже Александр II. Не знали об этом и приставленные к царю французские агенты. А дело было в том, что Александр собрался в Париж не только потому, что ему хотелось увидеть великий город, двор Наполеона III и Всемирную выставку, но и потому, что там ждала его Катенька Долгорукова. В первый же день приезда Александр отправился в Комическую Оперу, но уехал со спектакля, заявив, что он скучен. Вернувшись в Елисейский дворец, царь около полуночи постучал в двери апартаментов графа Адлерберга и попросил у него немного денег.
— Сколько вам нужно? — спросил удивленный граф.
— Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?
Адлерберг дал Александру сто тысяч, и как только царь ушел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что Александр ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать.