Бутков почесал бритый затылок.
– Ну дак а я почем знаю? Может, это и не наши вовсе.
– Ваши, ваши, – уверенно произнес Усов. – Давай, признавайся. Не то отправлю тебя в «обезьянник», а разговаривать буду с твоим приятелем. Тот посговорчивее будет.
Второй уголовник, до этого с сонным и равнодушным видом сидевший, уронив тяжелые руки между колен, встрепенулся.
– Что это посговорчивее? Я стукач какой?
– Да успокойся, Кириллов, ты не стукач. – Майор похлопал его по плечу. – Просто тебе ведь неохота срок мотать за чужие грехи? Так?
– Ну так, – осторожно, пока не понимая, в чем подвох, отозвался мужик.
– А ведь я должен кого-то задерживать. Человек погиб. Его явно заманили в подвал. Воспользовались телефоном. Если это местные гопники, то вы с Бутковым мне за это ответите.
– Почему мы? Мы что, козлы отпущения? – возмутился Кириллов.
– Брось, не актерствуй. Все в курсе, что без вашего с Бутковым ведома ни одно темное дельце не сделается. Поэтому быстренько сообразили, кто сегодня засветился в «Кадрили». Мое терпение подходит к концу. И время нерабочее, ночь на дворе.
Кириллов и Бутков переглянулись.
– Леха это, – нехотя произнес Бутков. – Его парни.
– Какой Леха? Косой? – Усов пробуравил мужика пронзительным взглядом.
– Да не, не Косой. Леха-Художник. Мальчонки утром трещали, что он собирается бабла срубить.
– Бабла? С приезжей москвички?
– Ну так. – Бутков отвернулся к окну.
– Ты мне не «такай», – рассердился Усов. – Рассказывай подробно. Леха ваш шантажировал Бреславскую? Выкуп требовал за любовника?
– Да я почем знаю, начальник! – заныл Бутков. – Художник мокрухой не занимается, ты сам знаешь не хуже моего. Тем более ваш фраер, говоришь, уже давно замерз, то бишь стал жмуром. О каком выкупе речь?
– Верно, – согласился Усов. – Как же тогда, едрить его, колотить, этот Художник собирался обогатиться?
– Это вы его спросите, – встрял в разговор Кириллов. – Может, у него план какой был. Нам неведомый. Может, мы чего не знаем, о чем он знал. Вы его допросите, гражданин начальник. А нас, порядочных людей, отпустите.
– Держите меня! Порядочные. – Усов зло хмыкнул, немного подумал и произнес: – Ладно. Уведите.
– Э! Куда? – всполошился Бутков. – Я спать хочу. Меня от жены забрали.
– В КПЗ поспишь, – небрежно бросил Усов.
Парнишка-лейтенант подошел к уголовникам и скомандовал:
– Подъем.
Те нехотя встали и вышли за дверь.
– Видали, какие! – Усов поглядел на Дашу. – Сейчас снимем пальчики с телефончика.
– Темная история, – вмешался невесть откуда взявшийся Губанов.
Без шапки и куртки он был еще красивей, высокий, широкоплечий, прямо киногерой, а не оперативник.
– Вот что, – обратился к нему Усов и глянул на круглые настенные часы, висевшие над дверью. – Поехали-ка, навестим этого Пикассо.
– Прямо сейчас? – удивился Губанов.
– Прямо сейчас. Художники ночью не спят, разве ты не знаешь? Они творят. Даже если в прошлом уголовники.
Губанов весело осклабился.
– Есть, товарищ майор. Девушку куда?
– Отвезем ее ко мне домой. Моя Ксюша о ней позаботится.
Даша вскочила со стула.
– Пожалуйста! Можно мне с вами к Художнику? Очень вас прошу!
Усов взглянул на нее с изумлением.
– Куда это с нами? На задержание преступника?
– Но ведь этот Леха не опасен! – Даша умоляюще уставилась на майора.
– Кто вам сказал? Севостьянов еще как опасен. Все они опасны, в прошлом хулиганы, бандиты. Могут быть вооружены.
На глазах у Даши выступили слезы.
– Ну пожалуйста, – прошептала она с безнадежностью. – Я… я не могу сейчас быть одна. И… это же моя мама… Я хочу посмотреть на того человека, из-за которого она…
Даша не договорила. Голос ее задрожал и сорвался. Все напряжение последних часов выплеснулось наружу в бурных рыданиях. Губанов подскочил к ней со стаканом воды:
– Вот, попейте. Попейте и успокойтесь. Не надо так. – Он погладил ее по плечу. Потом поглядел на Усова. – Товарищ майор! Разрешите обратиться.
– Что такое? – недовольно произнес тот.
– Давайте возьмем девушку с собой! Под мою ответственность. Я ее буду охранять.
– Да ты обалдел, Губанов? На операцию брать посторонних? Тебе дать устав почитать?
– Читал я устав, – обиженно пробурчал Губанов. – Но ведь есть же исключения.
– На службе нет исключений, – отрезал Усов и посмотрел на рыдающую Дашу. – Ну будет уже, будет. – Тон его смягчился. – Я же не зверь какой-то. Все понимаю. Но не имею права. Понимаете, не имею права!
– Я в-в машине п-посижу, – всхлипнула Даша.
Усов хотел сказать что-то резкое, но вдруг махнул рукой.
– Черт с тобой. Поехали. Только уговор – сидишь в машине и ни гугу. Мы тебя там закроем.
– Обещаю!
Даша как по команде перестала плакать.
– Вперед, – скомандовал Усов.
Они втроем снова вышли на улицу. Белобрысый Кравченко так и сидел в машине, готовый тронуться по первому приказанию. Усов на сей раз уселся спереди, Дашу посадили назад, рядом с Губановым.
– Куда едем? – спросил Кравченко.
– Туда, где обитает Леха-Художник и ему подобные.
– Это Манхэттен, что ли? – Кравченко усмехнулся. – Только недавно там были. Нинку Хвостову брали. Ну, актрисулю эту из погорелого театра.
– Да помню я, помню, – добродушно отозвался Усов. – Ну вот, сначала Нинку, теперь Леху. Пришел его черед. Выбесил он меня со своими выкрутасами. Трогай давай.
Кравченко крутанул руль. Даша с недоумением слушала их с майором диалог. Манхэттен здесь, в этой богом забытой дыре? На помощь ей пришел Губанов:
– Вы не удивляйтесь. Манхэттеном у нас кличут здешний пятачок, место за гаражами. Там собирается весь криминальный элемент, воришки, нарики. В одном из гаражей Леха устроил себе мастерскую.
– Машины чинит? – предположила Даша, вспомнив Серегу.
– Да нет. Пишет он.
– Что пишет?
– Картины всякие. Он ведь по-настоящему художник. Когда-то вполне успешным был. Работы его продавались неплохо, говорят, даже в столицу он их возил, на выставки, в салоны. А потом влюбился. Да не в кого-нибудь, а в Таню Серебрякову. Подружку осташковского авторитета, Лося. Красивая была, правда, глаз не отвести, я фотку видел. Привез ее Лось как-то к Лехе, портрет хотел заказать. Ну тот и согласился сдуру. Пока писал Таню, втрескался в нее по уши. И она в него. Стали встречаться тайком. Братва предупреждала его – добром дело не кончится. Да он разве слушал? Я, мол, такой крутой, денег заработаю, увезу Таню от этого упыря, уедем, никто не найдет. А только зря он так самонадейничал. Нашлись гады, все рассказали Лосю. Взял он ножик и Танюшку-то зарезал. Сфоткал мертвую и на телефон Лехе скинул. С подписью: мол, ты следующий.
Что с ним было! Думали, свихнется парень, руки на себя наложит. Он сначала орал как сумасшедший, никого к себе не подпускал. Потом заперся в мастерской. Несколько дней не выходил. А когда вышел, прямиком попер к дому Лося. Там охрана его встретила и избила до полусмерти. Только он еще пришел. Ночью, через неделю. Динамит принес. Не знаю, где взял. Короче, взорвал он к чертям собачьим и особняк Лося, и дом, где его обслуга жила. Даже рядом стоящие дома пострадали. Леху судили. Дали срок. Обстоятельства смягчающие не учли. Статья серьезная – терроризм. Отсидел он десять лет. Те, кто его знал смолоду, говорят, вышел неузнаваемый. Чистый уголовник. Злой, циничный. Местные его быстро своим главарем признали. Что интересно – рисовать он за эти годы не разучился. Только еще лучше у него стало выходить. Оборудовал он гараж и там творит. Все, кто увидит, дивятся – талант. А я вам так скажу – таланта в Лехе уже кот наплакал. А подлости и жесткости – хоть отбавляй. Зона свое дело сделала.
Даша слушала Губанова с интересом. Он хоть немного отвлекал ее от черных мыслей. Остаться сейчас наедине с собой значило погрузиться в бездну ужаса и отчаяния. Кажется, Губанов это хорошо понимал. Голос его звучал ровно, неторопливо, убаюкивающе. Усов, сидевший впереди, молчал, не вмешиваясь в их разговор. Автомобиль полз по занесенным улочкам, едва освещенным тусклыми фонарями. Наконец впереди показалась темная неровная гряда.
– Вот они, гаражи, – тихо произнес Губанов. – Добрые люди в это время спят, а черный народишко бодрствует. Думу свою воровскую думает.
Словно в подтверждение его слов впереди мелькнула тень. За ней другая. Кравченко нажал на тормоз. Автомобиль остановился в паре метров от местного Манхэттена.
– Эй, а ну стоять! – Усов в мгновение ока выскочил из машины и бросился к одной из теней.
Из темноты послышался плаксивый голос:
– Гражданин начальник! Чего вы? Что я такого сделал?
Но Усов уже схватил воришку за шиворот и тащил к машине. Пленником майора оказался совсем молодой парень, почти подросток. В свете фар Даша различила торчащие во все стороны пегие вихры, старую куцую куртенку и белые, летние, совсем не по сезону, кроссовки. Парень извивался, как червяк, в цепких руках Усова и ныл, точно юродивый.
– Пустите, гражданин начальник. Ай, больно! Меня нельзя трогать, я псих, на учете в ПНД стою.
– Мне без разницы, где ты на учете, – невозмутимо произнес майор. – А ну, живо, руки на капот. Губанов, обыскать!
Губанов, точно черт из табакерки, выскочил из машины, прижал парня к капоту и обшарил с ног до головы его тщедушное тельце.
– Чисто, товарищ майор!
– Я же говорю, не при делах, – пропищал задержанный.
– Хватит строить из себя жертву, Батюшкин, – строго сказал ему Усов. – Ты сам виноват – попался под руку. Чего не спишь по ночам, шастаешь, как крыса?
– Никакая я не крыса, – обиделся Батюшкин. – Я в палатку шел, за сигаретами. Тут поблизости круглосуточная есть, вы ж в курсе.
– Курить, значит, захотелось. – Майор задумчиво покивал.
– А вам бы не захотелось? Если куришь с трех лет, а сигареты кончились.
– Ну ты и загнул, с трех лет, – хмыкнул Губанов. – Ладно, живи. – Он ослабил свою железную хватку, и парень поднялся с капота, потирая плечи.