Она усмехнулась. В ее глазах горел недобрый огонек.
– Это слишком, – осадила ее Катя. – Прекрати.
– Не прекращу! Хоть поживем спокойно в свое удовольствие. Без нужды, без унижений. Продадим этот чертов дом, он же теперь наш…
Даша почувствовала, что ее тошнит. Вот-вот вырвет, как будто рядом вонючий Митрич. Она подумала, что Соня совсем как Леха-Художник. Тот тоже ожесточился, перестал ощущать себя человеком. Совсем не стыдно и никого не жалко.
– Я пойду, – сказала она, не глядя на сестер. – Вы уж тут сами все… все, что нужно…
– Даш, прости! – Катя сделала попытку обнять Дашу, но та увернулась и быстро пошла по коридору.
В вестибюле она столкнулась с Варей. Та поглядела на нее с жалостью.
– Уезжаешь?
– Уезжаю.
– Ты знаешь, что… – Варя на мгновение замялась. – В церковь сходи, помолись. Отпевать маму нельзя, а молиться за нее можно, мне батюшка говорил. Понемногу легче станет. А совсем – нет, не пройдет. С этим смириться нужно.
– Спасибо, – тихо проговорила Даша.
– Не за что. Красивый этот ваш… Ярик?
– Да.
– Во как бывает. Можно выйти за хлебом нормальным человеком, а очнуться преступником.
Варя поежилась и скрылась в одной из палат. Даша вышла на улицу. Светало. Небо было белесым, голые ветки деревьев торчали на фоне него, как прутья тюремной решетки. Даша поколебалась и пошла в «Кадриль».
Зал был пуст. Бармен дремал на стуле в углу. Заслышав шаги, он встрепенулся, поглядел на Дашу заспанными глазами.
– Вы?
– Я.
– Нашли маму?
– Да. Она умерла.
Парень едва не свалился со стула.
– Вот ешкин кот! Неужели Леха ее того…
– Он ни при чем. Она сама.
– Сама?
Бармен встал и внимательно поглядел на Дашу.
– Выпить хотите? За счет заведения. У нас круглосуточно.
– Хочу.
Он принес ей рюмку коньяка. Даша выпила залпом. Ей стало тепло, мозг заволокло туманом.
– Еще? – спросил парень.
– Да.
Она выпила вторую рюмку и почувствовала, как ее отпускает. Ненависть к сестрам стала не такой острой. Горе от утраты перестало обжигать. Но сердце все равно болело и ныло, как глубокая, никогда не заживающая рана.
Семейная идиллия оказалась фарсом, иллюзией. Нет и не было никакой всеобщей любви, каждый сам за себя. И с этим придется смириться, как посоветовала Варя.
– Ну что, полегчало? – спросил бармен.
– Да.
– Что будете делать?
– Поеду домой. Кто там у вас был с машиной?
– Сейчас позвоню. Может, удастся его упросить, чтобы он отвез вас за полцены.
Даша вспомнила, что денег у нее больше нет и взять неоткуда. У сестер она просить не будет.
– Спасибо. Я передумала. Поеду на электричке. У вас же ходят электрички?
– До Москвы с двумя пересадками. Через Бологое и Тверь.
– Ничего. Они уже ходят?
– Да, с четырех. Сейчас уже семь. Хотите, провожу вас до станции?
– Если можно.
– Можно.
Парень стащил с вешалки в углу куртку и надвинул на лоб шапку.
– Идемте.
Станция оказалась совсем близко, минут десять ходу. Электричка до Бологого уже стояла на платформе.
– Давайте куплю вам билет. А то высадят контролеры. – Парень добежал до кассы и вернулся с билетами до самой Москвы.
– Вот, возьмите.
– Спасибо вам.
Даше хотелось сказать ему что-то теплое и приятное, но внутри у нее было пусто, никаких слов и эмоций. Ледяная пустота, как в подвале заброшенного дома.
Поезд зашипел и коротко свистнул. Даша шагнула на подножку. Вагон был полон народу, она с трудом отыскала свободное место. Рядом полуспала усталая женщина, сложив на коленях неухоженные руки без следов маникюра.
– Не подскажете, сколько ехать до Бологого? – спросила ее Даша.
Та приоткрыла глаза.
– Без малого три часа.
Даша прикинула, когда она будет в Москве. Получалось, ближе к вечеру. Впервые она не подумала о том, что нужно предупредить Соню, а то та начнет волноваться. Не начнет. Ее теперь ничего не волнует, кроме себя и собственных интересов. И совесть не мучит. Или она просто еще не осознала того, что случилось?..
Даша запретила себе думать о сестрах. Ярик – другое дело. Но что толку сейчас печалиться о Ярике? Ему предстоит долгая реабилитация. Потом суд. За ним срок. Может, и небольшой, но реальный. Катя будет ездить к нему в Осташков, затем в колонию. Продаст свою часть дома, погасит ипотеку, отдаст Олежку в хороший частный сад, где им будут заниматься целый день, а сама сможет работать и навещать мужа. Даша в этом раскладе явно лишняя. Ну и бог с ним…
Электричка неслась на приличной скорости. За окнами уже было совсем светло. Народ все прибывал, уже стояли в проходе. Даша попробовала подремать, закрыла глаза, но перед взглядом тут же вставали подвал, мать, лежащая в кровавом желе, белое лицо Альберта, его жуткая застывшая рука, взывающая о помощи. Она вздрогнула, съежилась в комок на жестком сиденье и больше не предпринимала попытки уснуть…
Минут через сорок вошли контролеры. Даша про себя благословила бармена за то, что купил ей билеты. Она показала билет молоденькой контролерше и сунула его поглубже в рюкзак, чтобы не потерять. Пальцы ее при этом нащупали твердый картонный бок.
Что это еще? Даша с равнодушным видом вытащила из внутреннего кармашка маленькую цветную коробочку. Она совершенно не помнила, как та оказалась у нее в рюкзаке. Ах да, это мама. Снабдила ее заграничными витаминами после болезни. Даша осторожно открыла коробочку. Взгляду ее представились три блистера с бледно-желтыми капсулами. Где-то она уже видела такие таблетки. Точно видела! В кармане Альбертовых джинсов. Инга Николаевна и ему подсунула витамины, хотела видеть его здоровеньким, полным сил. Эх, мама, мама…
К полудню Даша была в Бологом. Она пересела на электричку до Твери и уже оттуда добралась до Москвы.
Когда она вышла из здания Ленинградского вокзала, было около шести вечера. За прошедшие сутки заметно потеплело. Сугробы съежились и покрылись коркой льда. У Даши заныл правый висок. Она садилась в метро, когда зазвонил телефон. Это был Руслан.
– Дашкевич!
– А, это ты… – произнесла она безучастно.
Ей показалось, что их дружба, ежедневные разговоры, переписка – все это было в далеком прошлом, в глубоком забвении.
– Куда ты пропала? Я трезвонил тебе вчера весь вечер. И сегодня днем тоже.
Даша равнодушно молчала. Может, он и звонил, она не проверяла телефон.
– Даш, – позвал Руслан изменившимся голосом. – Эй! Ты вообще меня слышишь! Что-то случилось? Ребята нашлись?
– Да.
– Нашлись?? И ты молчишь? Ну что, как? Рассказывай скорей!
– Все плохо. Я… у меня нет сил сейчас говорить. Потом… как-нибудь…
– О господи! Но они живы? Все в порядке?
– Не в порядке.
Даше захотелось немедленно отключиться. Она с трудом удержалась от того, чтобы нажать на отбой.
– Послушай, Дашкевич. – В голосе Руслана зазвучала неловкость. – Тебе наверняка нужна помощь. Я приеду.
– Приезжай.
– Чуть позже. – Неловкость возросла и стала неприлично заметной. – Мне тут нужно по одному дельцу смотаться. Буквально на пару часов…
– Ну Рус! Скоро ты? С кем ты там треплешься? – раздался в трубке капризный голос Светки Кузнецовой.
– Даш, я тебе позже перезвоню. Держись.
Послышались гудки. Даша с ожесточением швырнула телефон в рюкзак и зашла в подъехавший поезд. Ей было совершенно все равно. Не больно, не унизительно. Никак. В конце концов, она знала об этом еще со вчерашнего дня. Знала, что потеряла Руслана и больше он не будет ее верным оруженосцем. Что ж, он долго терпел. Терпел и ждал. Соня тоже терпела. И ждала. Пока не поняла, что все бесполезно. Люди не железные, всякая любовь когда-нибудь заканчивается, высыхает, как река, которую не питают чистые воды родника, ледника или озера. А Руслан ее любил. Только Даша не понимала этого и не ценила. Жила лишь собой, своими комплексами, переживаниями о том, что ей лень учиться, она не умеет ладить со сверстниками. Считала это несчастьем, чуть ли не вселенской скорбью. А настоящее несчастье – вот оно. Когда в одночасье теряешь семью, близких, всех, кто был тебе дорог и кому доверяешь безмерно…
Колеса стучали, вагон трясся и дрожал, как будто намеревался сойти с рельсов. Потом он вынырнул из тоннеля, словно дельфин из морской пучины, и, постепенно сбрасывая скорость, встал.
«Щелковская». Конечная. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны». Даша вышла на платформу. Висок болел гораздо сильней. К боли присоединилась тошнота. Она вспомнила, что последний раз ела шоколадку, которой угостил ее добрый Губанов, и это было ночью. Пустой желудок требовал пищи, несмотря ни на какие трагедии. Даша поднялась по ступенькам на улицу и на оставшиеся на карте сто рублей купила в кафешке навынос кофе и какую-то булочку. Кофе оказался холодным и слишком сладким, булочка черствой. Но Даша не обратила на это никакого внимания. Шла по улице, отхлебывала из бумажного стаканчика и грызла жесткий хлебный бок. Так и дошла до своего дома.
У подъезда маячила знакомая долговязая фигура. Длиннющий растянутый свитер, старые джинсы, очки. Серега! Даша поискала глазами и увидела припаркованную поблизости «девятку». Значит, починил и ездит.
– Привет, – сказал Серега и подошел к Даше, не зная, куда деть слишком длинные руки.
– Привет. Ты что тут делаешь?
– Тебя жду. Рус сказал, у тебя какие-то проблемы.
– Мама умерла.
Даша сделала шаг и уткнулась Сереге в грудь. Щеки кололо грубой шерстью. В больной висок стучало его сердце: тук-тук, тук-тук. Ровно и четко, как часы. Сам он молчал. Только тихонько гладил Дашу по спине. Хорошо, что Серега молчит. Ничего не спрашивает, не лезет с сочувствием, не советует держаться и быть сильной. Все это Даше сейчас не нужно и даже вредно. А нужно лишь это молчание и ощущение теплой ладони на спине.
Даша наконец оторвала лицо от Серегиного свитера.
– Зайдешь?
Он кивнул.
– Обязательно зайду. Но попозже. Тебе нужно поспать. Просто тупо лечь и уснуть. Часа на три хотя бы. Я буду тут. Мне есть чем заняться. – Он махнул рукой в сторону «девятки». – Проснешься, сразу набери. Поедем в одно место.