Мама же сразу указала, где надо искать. Она единственная знала, что у Петра Ивановича есть ружье. Когда ей позвонили, то сказали, что нашли тела детей. Мама сразу все поняла.
Хоронила их тоже мама. Катечка выгладила дочерям платья и мужу костюм, после чего слегла. Ее парализовало. Она могла двигать только головой.
Но после лечения она встала и продолжала жить. Когда мы уезжали с Севера, мама к ней зашла попрощаться. Катечка стояла над гладильной доской и складывала полотенца по цвету и размеру. Она так и не поняла, куда исчезли ее муж и дочки.
Тяжелый путь к сердцу через желудок
Я познакомилась с будущим мужем. Конечно, я была умница и красавица. Но этого ему было мало. Я бойко лопотала по-французски, читала Томаса Манна, но и этого ему было мало. От страданий я похудела до сорока пяти килограммов, так что на лице остались одни глаза, при этом мне в наследство достались бабушкина грудь и мамина попа, но и этого ему было мало.
Я пролила немало слез, пока не решила завоевывать не сердце, а желудок. Я пригласила будущего мужа на ужин – уж что-что, а готовить я умела, несмотря на юный возраст. Вопрос был только один – чем накормить? Так накормить, чтобы прямо из-за стола пойти замуж.
– Мясо, – посоветовала мама.
– Банально, – ответила я.
– Зато наверняка.
Почему я тогда не послушала маму? Нет, я решила сразить наповал – приготовить ризотто с морепродуктами.
Надо сказать, что с рисом в нашей семье отношения не складываются. Чечевица – да, это наш продукт. А рис… Мама даже кашу рисовую так и не может сварить.
С морепродуктами тогда было сложно – они лежали в магазинах, сверкая льдом, дорогие и плохо опознаваемые. Да и слово «ризотто» тогда мало кто знал. Но звучало убийственно.
Уже в процессе готовки я опять лила слезы, понимая, что блюдо загубила. Обычный рис оставался твердым, морепродукты плавали в дурно пахнущей жижице, но отступать было некуда.
Будущий муж честно жевал резиновую мидию и пытался проглотить рис.
– Нет, – сказал он наконец.
– Почему? – воскликнула я, как раненая птица.
Собственно, обращалась я не к нему, а к себе. Почему я не приготовила мясо?
– Мы с тобой разные в быту, – сказал он, откладывая вилку.
Полгода мне понадобилось на то, чтобы он опять был почти готов на мне жениться. Замуж хотелось страшно, поэтому в то время я научилась молчать, хлопать ресницами и кивать каждому его слову, как китайский болванчик – собственно, делать то, что совершенно несвойственно моей натуре и вообще женщинам нашей семьи. Мы орем, грозно сдвигаем брови в одну линию, как у Сальмы Хайек в фильме «Фрида», спорим с мужчинами с пеной у рта и чуть что хватаемся за кинжал, чтобы уже убить этого непонятливого человека.
На этот раз я решила не рисковать и пригласила будущего мужа на ужин к маме. В конце вечера, как я рассчитывала, он попросит у матушки моей руки, и все будут счастливы. В маме я была уверена. В ужине тоже. Главное, чтобы он смог выползти из-за стола и промычать про предложение. После ужинов, которые готовит мама, не то что говорить, дышать трудно.
Мама решила встретить потенциального зятя беляшами. Это ее фирменное блюдо, как, впрочем, и все, которые требуют полной сковороды масла, жара, брызг и теста. Беляши маме удаются отменно. В тот вечер они были огромные, размером с блюдце, истекающие соком, румяные.
Единственное, чего я опасалась, – что мама с порога покажет свое истинное лицо. Оно, несомненно, у нее очень привлекательное, но не каждому мужчине такое понравится. Обычно мама ходит дома в майке-размахайке, которая слегка прикрывает попу, оставляя открытыми ноги – всегда смуглые, подтянутые, без единой веночки, хоть и толстые. Но последнее замечание не мое, а тети-Галино, она всегда маминым ногам завидовала. При этом у мамы всегда в зубах зажженная сигарета и в руке рюмка коньяка. Еще она виртуозно и красиво разговаривает матом и имеет обыкновение сразу спрашивать про родственников, наследственность и здоровье прабабушек, стараясь выявить генетические заболевания.
Но опять же в тот раз мама была не мама. Она встретила будущего зятя в красивой блузке, которая – о чудо! – прикрывала ее грудь (еще одна мамина гордость и предмет зависти тети Гали). Стол был накрыт по-праздничному. Мама улыбалась кроткой улыбкой газели и даже сказала:
– Здравствуй, доченька. – И, обратившись к будущему зятю: – Очень приятно, Ольга Ивановна.
Я тогда чуть в прихожей не рухнула. Видимо, мама тоже хотела поскорее отдать меня замуж, очень хотела, потому что обычно она встречает меня фразой: «Маргарита, твою мать…» или в лучшем случае: «Маня, у меня уже все остыло…»
Будущий зять сразу пошел в комнату на запах. Ха, любой бы пошел. Мы мило сидели за столом, пили вино и вели неторопливую беседу. Будущий зять ел закуски – рыбу в лаваше, сыр с зеленью, картошку с цахтоном, и было видно, что сейчас оплывет, растает и позовет замуж. Единственный вопрос – кого? Меня или маму? Обычно после маминых ужинов все мужчины за столом, вне зависимости от семейного положения, звали замуж ее. Прямо из-за стола. Пока я страдала от маминого совершенства и своего несовершенства, будущий зять с будущей тещей обсуждали политику (в этом они сходились), экономику и международное положение (в этих вопросах у них было тоже полное взаимопонимание). Я нервно елозила на стуле, поскольку был случай, когда после одной беседы с моей мамой ее знакомый, дядя Юра, безответно полюбил ее и любил двадцать лет и до последнего, практически до гроба (да, да, уже лежа на смертном одре), звал ее замуж, несмотря на наличие троих детей, двоих внуков и безутешную без пяти минут вдову.
Пока я думала о своей несчастной женской судьбе, в дверь позвонили. Пришел Славик и плюхнулся за стол, кивнув мне и маме.
– Это Славик, Манькин друг, – объяснила мама моему будущему мужу, у которого кусок вывалился изо рта.
Славик пришел на запах – он по старой памяти продолжал кормиться с маминого стола. Я попыталась рассказать будущему мужу про котлету на веревочке, про занятия художественной гимнастикой и мамину диету, но он не слушал. Славик, который превратился в приятного молодого человека, правда, слегка сумрачного, молча ел и не приходил мне на помощь, а мама опять отправилась открывать дверь на звонок.
Пришел тот самый мамин верный воздыхатель, дядя Юра, который тоже почему-то появлялся именно тогда, когда у мамы был накрыт стол. Прямо на запах шел, хотя жил в другом районе.
Дядя Юра сел за стол и немедленно начал ревновать мою маму к моему будущему мужу. Я опять попыталась рассказать про ризотто, про путь к сердцу, про то, что замуж хочунимагу, но Славик молча ел, а дядя Юра меня не слушал.
Мужчины обсудили политику, экономику и международное положение и по всем вопросам не нашли взаимопонимания.
А тут еще пришла тетя Галя и начала строить глазки дяде Юре, что тоже повторялось с завидной регулярностью, так что ни я, ни Славик, ни дядя Юра не реагировали. Да и тетя Галя кокетничала без задней мысли, не рассчитывая на успех, – просто вошло в привычку.
Мой будущий муж окончательно перестал понимать, что происходит, но, осоловев от закусок, с места не двигался.
И тут мама на огромном блюде принесла беляши.
Славик встрепенулся и даже изобразил на лице улыбку, дядя Юра аккуратно разложил на коленях салфетку, тетя Галя вздохнула и поправила лифчик.
Мама положила будущему зятю два огромных беляша и села напротив – смотреть, как он ест.
Будущий зять взял вилку, нож и начал резать беляш.
Мама к тому времени с чистой совестью убрала недопитую бутылку вина и сидела, грея в руках рюмку с коньяком.
– Что ж ты делаешь? – ахнула она, поставив бокал так, что чуть не расплескала коньяк.
– Что? – испуганно дернулся будущий зять.
– Кто ж так ест? Это ж беляшек! Бери руками! – велела мама.
Будущий зять даже кусок колбасы руками не брал, только приборами, а тут – беляш. Он из тех, кто никогда не пьет молоко из пакета, воду из бутылки, и НИКОГДА, НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ не засунет свою чайную ложку в сахарницу.
Я же люблю пить молоко из пакета (очень вкусно), воду из бутылки (всегда обливаюсь) и вечно забываю положить в сахарницу специальную ложечку (кошмар).
Да, собственно, до того, как накормила будущего мужа ризотто и привела к маме в гости, я буквально за один вечер умудрилась проделать все три действия на его глазах, поэтому фраза «мы разные в быту» была понятна. И до ризотто я честно полгода училась пить из стаканов, а чай без сахара, чтобы случайно не забыть про ложечку.
Так вот мама предложила будущему зятю взять еду РУКАМИ.
Будущий зять сидел, глядя на беляш с нескрываемым ужасом. И тут случилось страшное – мама, заметив его нерешительность, подошла к нему, схватила руками беляш и засунула ему в рот.
– Кушай, кушай, дарагой, – сказала она с кавказским акцентом, который проявляется у нее и у меня в минуты особого волнения. – Она вдавила беляш поглубже ему в рот, объяснив: – Так сок не вытечет. – И радостно спросила: – Вкусно?
Будущий зять пытался вдохнуть или выдохнуть. Он закашлялся, на глазах выступили слезы.
– Горячий, что ли? – удивилась мама, хлопая будущего зятя по спине. – Давай подую.
Мама вытащила остатки беляша у него изо рта и начала усиленно дуть, слегка брызгая слюной.
– Вот, теперь тепленький, – сказала она, опять запихивая беляш в рот обезумевшему будущему зятю, который только успевал проглатывать, не жуя.
– Мама, – уже не прокричала, а простонала я, мысленно прощаясь с замужеством еще минимум на полгода, а то и навсегда.
– Что – «мама»? Что я не так сделала? Зато он теперь не голодный!
И как я должна была ей объяснить? По пунктам?
Во-первых, нельзя было говорить слово «кушать», только «есть». Во-вторых, придется объяснять, откуда у нее и у меня кавказский акцент, в-третьих, будущий муж не ел даже из своих рук, а из чужих – тем более, а от обрызганного слюной беляша мог и в обморок хлопнуться.