– Галчонок, я дома и голодный! – раздался из комнаты, бывшей детской Славика, мужской голос.
– Муж! – почему-то шепотом сказала тетя Галя.
– Какой муж? – обалдела я.
– Обычный. Я замуж вышла. Ничего, живем хорошо.
Тетя Галя металась по кухне, ставила на огромный поднос чай, пирожные, кусок холодного мяса.
– Сейчас я его покормлю. – Она испарилась с подносом в комнате. – Вот такие дела, – сказала она, вернувшись.
– А где Славик?
– Переехал, квартиру снимает, – ответила тетя Галя. – Ты ему позвони, он рад будет. Работает. Редко приезжает сюда. Как и ты. Кофе будешь? Я сварю. Всю ночь готовила. Надо заказ отнести в соседний дом.
– Вы по ночам печете?
– Ну да. Спокойно. И свеженькое.
Когда тетя Галя наливала мне кофе, из комнаты вышел мужчина. Тети-Галин муж лоснился и был широк в талии. Явно выспавшийся, со здоровым цветом лица, он производил впечатление человека, который регулярно сытно ест хорошую еду.
– Ты мне не сказала, что у нас гости, – обиженно проговорил он.
– Это Машка, дочка Ольги, соседки, – представила меня тетя Галя. – Может, ты отнесешь поднос? Тут недалеко, в соседний дом. А я пока остальное упакую.
Тетя Галя изменилась не только внешне. У нее даже голос стал другой. Она никогда никого ни о чем не просила.
– Не могу, – опять обиделся мужчина. – Как я дверь открою с подносом?
– А я тебе в коробку положу.
– И что я, как дурак, с коробкой пойду?
– В соседний дом. Недалеко…
– Нет. Одеваться надо… Я не собирался сегодня выходить. А куда нести надо?
– Помнишь Снежану? Она мне торт заказывала…
– Не помню…
– Вот, пирожные заказала. Детский стол у нее.
– Она мне не нравится. Не понесу. Пусть сама приходит или мужа пришлет.
– Ладно-ладно, я сама. Иди отдыхай.
Мужчина ушел в комнату, коротко кивнув мне на прощание.
– Вот, – сказала тетя Галя. – Так и живем.
Она была усталая, худая и грустная. Со мной разговаривала, но думала о своем – то ли об очередном заказе, то ли о том, как отнести две большие коробки.
– Вы похудели, – сказала я тете Гале, когда мы с ней несли коробки в соседний дом.
– Когда готовлю, не могу есть, – улыбнулась она, – а потом уже и не хочется. От усталости. Он хороший, – тетя Галя имела в виду своего мужа, – меня поддерживает, понимает. К Славику хорошо относится. Славик мне очень помогает.
Тетю Галю я знала почти так же хорошо, как свою маму. Она говорила одно, а я слышала совсем другое – муж у нее не зарабатывает. Славик приезжает и привозит деньги, остальное тетя Галя зарабатывает на заказах. Везет все на себе, потому что муж даже коробку в соседний подъезд отнести не может.
– Никогда бы не подумала, что вы такие вкусности готовите.
– И я бы не подумала. Видимо, у меня такой талант. Ограниченный. А салат до сих пор пересаливаю.
– Мама бы вас не поняла, – сказала я.
– Поняла бы. Славик уехал, одной мне плохо было. А так есть муж, мужчина. Это важно.
– Ерунда какая-то.
– Может, и ерунда… – легко согласилась тетя Галя.
Вкус детства
Мама стала бабушкой. Я родила сына Васю – худосочного, тонкокостного мальчика, с ножками-прутиками, длинными ручками и торчащими, как крылышки, лопатками.
Вася всегда ел плохо.
– Все, поедешь к бабушке на два месяца, пусть она тебя кормит, – сказала я решительно, когда Васе было лет шесть.
– Васечка, ты как там? – спрашивала я, когда звонила.
– Хорошо, – отвечал сын.
– Что делаешь?
– Обедаю.
В какое бы время я ни позвонила, Вася все время ел – то обедал, то полдничал, то завтракал. Я счастливо улыбалась, радуясь хорошему аппетиту сына.
– Ты книжку читаешь? – спрашивала я.
– Сейчас доем и пойду читать, – отвечал ребенок.
Судя по разговорам и моим домыслам, Васины трапезы плавно перетекали одна в другую без перерыва.
Через два месяца мы с мужем приехали Васю забирать. Все-таки в жизни все повторяется.
Мы ехали по проселочной дороге, уже подъезжали к участку, когда один из мальчиков, проезжавших мимо на велосипедах, помахал нам рукой. Я помахала в ответ, хотя и подумала, что мальчик какой-то странный – машет незнакомым людям.
– Привет! – крикнул мальчик.
– Здравствуй! – вежливо крикнула я в ответ.
– Это Вася? – спросил меня муж, показывая на мальчика.
– Вася? ЭТО – ВАСЯ? – Я чуть не свернула в канаву.
Бабушка раскормила Василия до неузнаваемости.
– Вы чего? Я же вам махал! – обиженно сказал ребенок, когда заехал на участок.
– Верните мне сына, – тихо попросил муж.
Да, узнать сына в толстом парнише со щеками, попой и животом, на котором трещали шорты, было практически невозможно.
– Да ну вас, – обиделась бабушка, – приехали и все испортили.
Бабушка взяла Васю за руку, и они пошли в дом.
– Машенька, мне кажется, у Васи фигура твоей мамы, – проговорил муж, глядя на их спины.
– Да ну тебя, – обиделась я и пошла следом за мамой и сыном.
На кухонном столе лежали колода карт и бельевые веревки.
– Это у вас что? – спросила я.
– Это мы с бабушкой играем в дурака. На котлеты. Если я проигрываю, то съедаю две котлеты, – пояснил Вася.
– А если бабушка проигрывает? – уточнила я.
– Тогда я съедаю пышку с медом, – радостно ответил Вася.
– А веревки зачем?
– Это бабушка меня привязывает к стулу. Чтобы я все съел.
– И как?
– Весело. Знаешь, как смешно! – радостно воскликнул сын, цапнул пышку и побежал на улицу. Я его догнала и отобрала пышку.
– Хватит, – сказала я.
– Бабушка! – закричал Вася. – А мама мне есть не дает!
– Иди ко мне, мой хороший, я тебе печенье дам.
– Нет! – закричала я. – Никакого печенья!
– Оставь ребенка в покое! – закричала бабушка. – Он только на человека начал походить. Вы его каким ко мне привезли?
– Мама! У него живот висит! – кричала в ответ я.
В Москве я посадила Васю на строгую диету. Мальчик сидел над тарелкой с пустым бульоном и ронял слезы.
После вторых родов я тоже сидела на диете. Нужно было сбросить двадцать килограммов. Я ходила злая и нервная. Приехала наша доктор Анна Николаевна делать прививку дочери. Посмотрела на меня и рассказала историю из собственной практики.
Вызвали ее в семью – большую, шумную, многодетную и многородственную. Главой семьи была дородная теща из-под Ростова. Теща была великолепная – высокая, необъятная. На плите булькал борщ, на столе стояли пампушки с чесночком. За столом сидел мальчик лет шести и уминал пряничек вприкуску с булкой. Собственно, Анну Николаевну вызвали к этому мальчику, который начинал задыхаться и жаловался на боли в боку, если нужно было дойти до метро – семь минут пешком, или подняться по лестнице на третий этаж. Ребенок был раскормленный, и никакой астмы и панкреатита, как считала мама мальчика.
– Диета, – сказала Анна Николаевна, – строгая. Утром натощак нужно выпить теплую воду с медом, чтобы прочистить кишечник.
– Что она говорит? – спросила теща, хотя стояла рядом с Анной Николаевной, сложив на груди руки. – Какая вода с медом? Это завтрак? А на обед тогда что?
– Вода без меда, – строго ответила Анна Николаевна.
На самом деле она так пошутила, но теща успела схватиться за сердце, а мальчик запихнул в рот пряник, пока не отобрали.
Так вот, про диеты. У меня есть знакомый. Ему сорок пять. Леня. Он звонит и поздравляет со всеми праздниками – советскими, церковными, российскими.
– Как ты? – спрашиваю я.
Леня мне рассказывает про одышку, лишний вес, диабет, больное сердце, сосуды, головокружения и пятна перед глазами. Говорит, что врачи за него не берутся, сначала требуют, чтобы он похудел килограммов на тридцать, а Леня не может.
Мы ждали его в гости. Он позвонил и сказал, что не приедет – сломался лифт, и он не мог спуститься с девятого этажа на первый. Просто физически не мог. Извинялся, злился на себя и обещал завтра же начать худеть и ходить пешком.
У Лени две жены – бывшая и настоящая. Он счастлив в настоящем браке, безумно любит дочь и сохранил хорошие отношения с бывшей женой, потому что от первого брака есть сын. Но никому – ни нынешней жене, ни бывшей – он не рассказывает про свои болячки. Про то, что ходил на обследование, что боится сдавать анализы – для него спокойнее оставаться в неведении относительно уровня холестерина, – что забывает выпить таблетку, что ему прописана строгая диета.
– Почему?! – кричу я каждый раз.
Мама моего знакомого была художницей. Точнее, женой художника, которая решила, что тоже «так может», бросила мужа и сына и занялась творчеством.
– Знаешь, когда я вырос и заново пересмотрел ее работы, я понял, что она бездарность, – однажды сказал мне Леня. – Когда я говорил ей, что мне плохо и у меня болит что-то, она отвечала, что я не знаю, что такое по-настоящему плохо и по-настоящему больно. Поэтому я молчал. И до сих пор молчу.
Мама-художница приезжала к мужу и сыну в один из выходных дней. В гости. Проверяла дневник сына, пыталась его воспитывать. Но сын ей не нравился – упитанный мальчик, раскормленный сердобольной соседкой, оскорблял эстетический вкус матери. Однажды она даже сказала сыну-подростку:
– Пока ты не похудеешь, я не буду к тебе приезжать.
И Леня честно висел на турнике и совершал утренние пробежки вокруг дома. Толку от этих нерегулярных, истеричных занятий было чуть – он не худел и, соответственно, не рассчитывал понравиться маме.
– Господи, как ты похож на своего отца! – воскликнула явившаяся спустя месяц мать.
Тучностью Леня действительно пошел в папу – маленького, веселого, кругленького мужчину, который принимал все происходящее как должное. Жена ушла? Ну что поделаешь? Жизнь такая. Он не вмешивался в сложные взаимоотношения сына и матери из лучших побуждений. Даже уходил, когда жена приходила. Но Леня считал, что папа его бросал и предавал.
– Тогда зачем ты меня родила? – однажды воскликнул Леня.