о типа с большим садом. При купчей на имя И. Ю. Тарасевич была записка: «За возвращенную жизнь». В этом домике в Долгом переулке и жила Ольга Ивановна долго — почти до самой победы. Потом, в середине сороковых годов, она безвозмездно передала его Моссовету как ценный архитектурный памятник начала девятнадцатого века, когда Москва отстраивалась после пожаров двенадцатого года.
Ее отец — И. Ю. Тарасевич — лечил А. Д. Цюрупу, Н. А. Семашко, Я. М. Свердлова, А. И. Елизарову, М. И. Ульянову.
«Отец мой работал в Санупре Кремля, лечил больше десяти лет Анну Ильиничну Елизарову. За ним часто заезжал на легковой машине шофер Гиль, который вошел в историю как шофер Владимира Ильича. Сестры Ульяновы хорошо относились к отцу, ценили его как врача. Однажды узнав, что я заболела, они потребовали, чтобы папа захватил меня с собой, им хотелось, чтобы я хотя бы несколько дней пожила в Горках, отдохнула, подышала воздухом.
И я поехала с отцом в Горки. Он вошел в дом к больной, мне велел погулять в парке. Я походила по тенистым аллеям, думая о том, что по этим местам когда-то ходил и Ленин. Вдруг вижу коменданта — я решила, что по этим аллеям гулять нельзя, испугалась, но он подошел ко мне и сказал, что меня приглашают в дом.
Когда я подошла к дому, то увидела стоящую в дверях худенькую седую женщину в белой блузке и серой юбке. Это приветливо встречала меня Мария Ильинична. „Ульянова“, — представилась она и повела меня в столовую. Анна Ильинична лежала в соседней комнате. Я ее не видела, слышала только ее шутливые замечания ухаживавшей за ней молоденькой медицинской сестре. Когда мы обедали, лучшие кусочки Мария Ильинична положила мне. „Вы такая худенькая, вам надо поправляться“, — сказала она. Потом она предложила мне разливать чай из самовара. „Вот только конфеты остались самые простые, посмотрите, нет ли в буфете получше, но, верно, все съели“. Потом Мария Ильинична приглашала меня пожить у них во флигеле. „У нас там летом много народу живет“. Когда я попросила показать мне комнату Владимира Ильича, она открыла замкнутую на ключ дверь, и я увидела эту маленькую скромную комнату с письменным столом, книгами и простой тростью, на которую опирался больной Ильич. Тогда еще эта комната не была музейной, и в том, что мне ее показали, я почувствовала доброе отношение сестры Ильича ко мне. Когда мы вечером уезжали, на сиденье автомобиля лежал принесенный из сада огромный букет цветов для меня. Под свежим впечатлением от этой поездки я написала стихи „В Горках“.
Я в дом иду на дружелюбный зов.
Вот лестница. По ней ходил когда-то Ленин,
и кажется — хранят ее ступени,
как наша жизнь, следы его шагов и т. д.
Когда отец показал эти стихи Марии Ильиничне, она улыбнулась и сказала: „Очень мило“. Этими словами она как бы заклеймила их: конечно, нельзя о Ленине писать „очень мило“. Я это поняла, и когда они понравились кому-то из литературных работников, я не захотела дать их в печать. Все это еще больше охладило мои порывы к творчеству, и все меньше мне хотелось показывать кому-то мои стихи, которые я все же писала и писала».
Позднее Ольга Ивановна работала целый месяц в Горках как стенографистка, записывала воспоминания людей, встречавшихся с Лениным.
«Из семьи Ульяновых тогда оставался только Дмитрий Ильич, но он тяжело болел, и я видела, как его вывозили в парк в кресле».
В начале 50-х годов (Ольга Ивановна вышла тогда второй раз замуж) она написала несколько рассказов о Ленине. Три или четыре из них были даже опубликованы. Рукописи этих рассказов я тоже нашел в оставленных для меня папках. Когда я стал сопоставлять рассказы со статьями в журнале «Вопросы стенографии», я понял, что О. И. Тарасевич была не только отличной, «парламентской» стенографисткой, но и точным документалистом. Она не позволяла себе выдумывать, в ее рассказах не было ни одной детали, ни одного штриха, который не подтверждался бы опубликованными в «Вопросах стенографии» материалами.
В первом номере за 1923 год говорилось о том, что стенографирование речи В. И. Ленина «требует исключительной напряженности. Ленин говорит очень быстро, притом переходит с места на место, от кафедры к столу президиума, вправо, влево, и, несмотря на все мольбы стенографов до заседания, не отходить далеко от их стола, на что он отвечает только улыбкой, во время речи забывает об этом. Однажды был курьезный случай, когда стенографистка, видя, что он, несмотря на баррикады, которые воздвигли стенографы из кафедры и своего стола, чтобы не пропустить его, уже сделал несколько шагов, чтобы обойти эту баррикаду с другой стороны и убежать на другой конец эстрады, где уже совершенно было бы его не слышно, охватила его сзади за пиджак и потянула к себе…»
«Курьезному случаю» был посвящен один из «ленинских рассказов».
Подлинный факт, зафиксированный в первом номере «Вопросов стенографии» за 1924 год, лег в основу второго «ленинского рассказа». В нем раскрывалось заботливое отношение Ильича к стенографисткам.
Из-за отсутствия телефонов стенографистки иногда вынуждены были работать в Совете Народных Комиссаров и ВЦИКе бессменно долгие часы, потому что некому было их подменить: не посылать же курьеров во все концы Москвы для экстренного вызова тех, кто уже освободился от работы в иных организациях или выздоровел… Стенографистки пожаловались на это Владимиру Ильичу, тот немедленно вынул записную книжку, вырвал лист бумаги и написал: «Управделами. Прошу оказать содействие стенографисткам в постановке им телефонов».
Телефоны были немедленно установлены у всех стенографисток: а было их тогда тридцать человек.
Ольга Ивановна стенографировала речи А. В. Луначарского, М. И. Калинина, крупнейших деятелей литературы и науки. Она встречалась с В. Брюсовым, с К. Бальмонтом, с путешественниками — товарищами ее второго мужа, географа Владимира Георгиевича Эрдели, с художниками-коллекционерами — товарищами и соперниками ее первого мужа, Александра Семеновича Жигалко.
«…К мужу (А. С. Жигалко) нередко приходили интересные, известные, неожиданные люди. Как-то вечером, когда его не было дома, в дверь постучали. Я открыла и сразу не могла ничего понять: передо мной стоял высокий красивый мужчина, в полном церковном одеянии, атласно-лиловой рясе с золотым нагрудным крестом, усыпанном аметистами. Были рождественские праздники, но ряженые тогда уже по домам не ходили! Оказалось, что это не кто иной, как митрополит так называемой „новой красной церкви“ Введенский, известный своими диспутами о религии с Луначарским. Он бывал как пациент у моего отца и был знаком, в связи с коллекционированием картин, с Александром Семеновичем. Приехал он к нам на машине сразу же после службы, не переодеваясь. Придя в себя от изумления, я пригласила его к столу, и мы с ним до прихода мужа оживленно беседовали о церковных обрядах, которые мне не всегда нравились. Он очень приглашал меня приходить в Елоховскую церковь и послушать его проповеди. Потом он не раз бывал у нас, но уже в штатском модном костюме. Однажды даже меня приглашал потанцевать с ним фокстрот под патефон, но я постеснялась: митрополит, что ни говори!
Приезжала к моему мужу певица Русланова с тогдашним ее мужем — Гаркави. Они тоже интересовались картинами. Вообще у нас бывали и художники и артисты. В двадцатых годах, перед отъездом за границу, был известный ленинградский бас Александр Мозжухин, брат знаменитого в кино Ивана Мозжухина, с красавицей женой гречанкой Клеопатрой.
Когда Клеопатра Андреевна после гибели мужа вернулась из Франции, я навещала ее в доме ветеранов сцены ВТО. Она привезла на Родину и передала в дар государству завещанные ее мужем ценные реликвии, в том числе эскизы Врубеля и рукопись Бородина».
Мы обычно узнаем о подробностях, мельчайших деталях минувших эпох из воспоминаний современников великих людей. Но не менее поучительны и ценны и воспоминания современников великих эпох. Может быть, когда-нибудь, дадим волю воображению, наряду с широко известной серией «Жизнь замечательных людей» будет и серия «Жизнь незамечательных людей».
Листая, перелистывая архив Ольги Ивановны Тарасевич, я думал об уникальности и ценности «незамечательной» человеческой личности, которая не воплотила себя ни в романах, ни в научных открытиях, ни в исторических деяниях. У нее было одно деяние — достойная жизнь.
Я читал, перечитывал, и все время что-то от меня ускользало. Это что-то, понимал я, не лежит на поверхности, не отражено в отрывочных записях и потаенных стихах, это что-то — тайна личности, которая уходит от рационального исследования, от четкой логики и требует для понимания большую силу сопереживания.
Ольга Ивановна при жизни несколько раз хотела показать мне Новодевичье кладбище, где похоронен ее дед, отец, родные. Я обещал, потом меня отвлекало что-то, казавшееся тогда более важным, чем эта элегическая прогулка, а когда я собрался наконец, она уже болела, а когда она выздоровела, я был опять чем-то занят… У нее было желание, суть которого я и теперь не понимаю: посидеть со мной на могиле Василия Макаровича Шукшина. Она почти пять лет деликатно, со свойственной ей ненавязчивостью, приглашала меня на Новодевичье кладбище, которое было вблизи дома, где она жила.
Дом ее и помещался между Хамовнической усадьбой Л. Н. Толстого и Новодевичьим монастырем.
Почему это было так для нее важно? В отрывочных записях я не нашел ответа на мой вопрос. Новодевичье кладбище упоминается в них два раза. Первый раз в связи с дедом, отцом ее рано умершей матери, Григорием Ивановичем Лукьяновым.
«…Он тяжело болел и, чувствуя приближение кончины, поручил своей жене, сыну Михаилу и мне (представителям трех поколений) подобрать ему на территории Новодевичьего монастыря место для могилы, „чтобы обязательно был виден „ресторан Крынкина“ на Воробьевых горах“.
Дед был очень веселый, красивый старик; место на кладбище тогда можно было просто купить в монастыре. Мы выбрали хороший уголок, откуда был вид на Воробьевы горы. Теперь там выросли большие деревья, а зимой сквозь них виден уже не „ресторан Крынкина“, а величественное здание университета. Когда дедушку хоронили, мы купили у монашек, которые разводили замечательные садовые ландыши, несколько корней и посадили их на могилу. Они цветут до сих пор, поразительно крупными и душистыми колокольчиками, а осенью с них свисают большие матово-красные семена. Теперь эти ландыши размножились по всей территории…»