– На меня, – кивнула Лидия Сергеевна. – Ты ведь знаешь, Алеша никогда не занимался этими бюрократическими вопросами. Ему некогда было, столько работал. И мы в свое время, когда началась вся эта канитель с приватизацией, решили, что так будет – проще…
Плечи отца едва заметно расслабились, и Ася могла бы поклясться, что на висках его выступила испарина от спавшего напряжения.
– Вот и отлично, – подытожил он. – Значит, переезжаешь ко мне, а домина этот – на продажу. С глаз долой – из сердца вон, как говорится. Решено, да, мамик? Ты только сама утряси этот вопрос с сестрами. Ну, объясни им, что это твое решение, что так тебе будет легче. А то ты знаешь, они мне почему-то не слишком доверяют…
– Ох, я не знаю, Максюша, это все так сложно, – простонала бабка.
Затем перевела взгляд на Асю и спросила, мгновенно переключаясь на совершенно другой – воспитательный тон:
– А что это на тебе такое надето, Настенька?
Ася передернулась от ненавистного имени.
– Это? Толстовка!
– Что это еще за толстовка? Она же тебе вдвое велика, – тут же вцепилась в нее бабка. – Посмотри на себя, на кого ты похожа? Ты же девочка, ты должна быть аккуратная. Куда только твоя мать смотрит?
– Ну, понесла-аась, – сквозь зубы пробормотала Ася. – Может, вы просто продолжите обсуждать, как половчее облапошить Сашу и Нику с наследством, а меня оставите в покое?
Разъяренная, она выскочила из дома и спустилась в сад.
Отчаянно хотелось покурить, но Ася боялась в очередной раз наткнуться на кого-нибудь из милых родственничков.
На душе было мерзко.
Отец с этими откровенными подкатами к бабке по поводу дома казался ей отвратительным. Понятно – ему нужны деньги, у него какие-то проблемы с работой. Но вот так, не стесняясь ее, разводить бабушку продать дом?! Тем более сейчас, когда дед еще жив, а он его практически заведомо похоронил?..
Тьфу, гадость какая!
Толстовка Артема и в самом деле была ей велика, болталась чуть ли не до колен. К тому же днем в ней было жарко. Но, черт знает почему, ей не хотелось ее снимать.
Артем обещал сегодня покатать ее на велике или на лодке, как получится. Где же он, в конце концов? Они ни о чем толком не договорились, не обсудили время. Но ведь он знает, где она живет. Мог бы уже зайти и избавить ее от необходимости толочься вместе с идиотами-родственничками!
В конце концов Ася забралась в разросшиеся вдоль забора кусты малины, присела на корточки, достала из заднего кармана шорт пачку сигарет и зажигалку, свистнутые у отца, и закурила.
Оставалось надеяться, что бабка не последует за ней в сад, не застукает ее здесь и не начнет голосить на всю округу: «Что это такое? Как тебе не стыдно! Ты же девочка!»
Откуда-то со стороны шоссе донесся рев мотора.
Ася приникла к щели в заборе и увидела, как из-за угла вырулила дребезжащая «шестерка» с пятнами ржавчины на крыльях. Допотопный автомобиль мчался, развивая удивительную для подобной колымаги скорость, вздымая облака пыли, и резко затормозил перед калиткой дедовского дома. Из машины вышел горбоносый голубоглазый мужчина – этакий красавец-мачо, явно родом из краев, куда более горных и жарких, чем родное Асе Подмосковье. Одет он был с иголочки – щеголь в светлом костюме, ладно обхватывавшем подтянутую мускулистую фигуру.
«Господи, это еще кто?» – изумилась Ася.
Мужчина уверенно толкнул калитку, пересек сад и поднялся в дом. Но почти сразу же вышел оттуда – вместе с Вероникой. Та хмуро поглядывала на него, пока он что-то горячо говорил, размахивая руками.
«Вот оно что, – поняла Ася. – Значит, это Бекхан, очередная вечная любовь тетки Ники».
Подняв глаза, она вдруг заметила, что с крыши дома за этой сценой внимательно наблюдает вольготно развалившийся на скате Ивар, меланхолично жующий яблоко.
– Вероника, ты не права! – донесся до Аси низкий голос с мягким плавным акцентом. – Сорвалась с места, забрала все деньги… Обидно даже. Ты что, мне не доверяешь? Мне в Шалажи надо, мама приболела, я же говорил. Я за билетами – а дома ни копейки. Как ты можешь так поступать, мы же семья!
– Семья? – недоверчиво протянула Ника. – Теперь, значит, мы – семья. Не много ли у тебя семей?
– О чем ты? Что ты говоришь, дорогая, я не понимаю, – развел руками Бекхан.
– Я говорю про твою Милану, с который ты, по твоим уверениям, уже два года в разводе. И которая почему-то вчера звонила мне и требовала, чтобы я отстала от ее мужа и отправила его домой, к детям, которые по нему скучают. И к свекрови, которая места себе не находит. И – удивительное совпадение! – буквально на следующий день тебе, оказывается, срочно надо домой в Шалажи. Да еще и со всеми деньгами – моими деньгами!
– Верониченька, сердечко мое, ты все не так поняла! Милана плохо говорит по-русски, она… Она не то имела в виду. Просто мама приболела, и ей нужны деньги. Я отвезу…
– Не много ли моих денег за два года ты туда уже отвез? – в голосе Вероники начали проскальзывать базарные нотки. Она уперла руки в бока и принялась наступать на Бекхана. – Признайся, ты для этого в Москву и приехал – чтобы «зарабатывать» таким образом на свою драгоценную семью? Нашел дуру вроде меня, напел всякого… Еще и в квартире моей чуть не – прописался.
– Вероника, ну, послушай… – Бекхан все еще пытался найти пути к примирению.
– Знаешь что, давай так: или ты сейчас никуда не едешь – в конце концов, у меня тоже отец болен, мне твоя поддержка нужна, – или разбегаемся.
– Вероника, ты меня обижаешь, – подступил к ней Бекхан. – Зачем ты такие слова мне говоришь? Перед выбором меня ставишь? Ты же знаешь, как я тебя люблю. А с Миланой у меня давно уже все кончено. Ты не так все понимаешь, дорогая!
В этот самый момент примостившийся на крыше Ивар вдруг размахнулся и коротким точным движением запустил огрызком яблока ровно в лоб красноречивому жителю Шалажи. Тот схватился за голову, мгновенно налился лиловым цветом и заорал, потрясая – руками:
– Где этот засранец! Я его выпорю сейчас! – и рванул к дому, кажется, не на шутку вознамерившись всыпать несостоявшемуся пасынку.
Ивар в мгновение ока скатился с крыши и исчез где-то.
– А ну, стой! – Вероника уцепилась за рукав его футболки, почти повиснув на нем. – Не смей трогать моих детей! Своих воспитывай. Сколько вы их там настругали с Миланой? Двоих? – Троих?
– Оставь Милану и моих детей в покое, шлуха, – сорвался наконец Бекхан, все еще потирая покрасневший от удара лоб. От волнения акцент в его речи стал заметнее. – Не смей своими грязными губами их имена произносить! Ты и твои гребаные кяфиры у меня уже вот где сидят! Хочешь разбежаться – пожалуйста. Отдай мне мои деньги и больше меня не увидишь.
– Ах, теперь это твои деньги? – взвилась Вероника. – Значит, полчаса назад мы были семья – все общее, и те деньги, что я за машину получила и тебе отдала, – тоже общие. А теперь вдруг деньги стали твои? Знаешь что? Пошел ты к черту, Бека! Довольно ты меня разводил, машину продать заставил. Хватит! Больше ты от меня ни копейки не получишь. Едешь в свои Шалажи – ну и вали. Милане-обезьяне пламенный привет!
– Ах ты, сука!
Бекхан развернулся, больно схватил Веронику за плечи и принялся трясти ее. Та вырывалась, визжа.
– Пусти меня, ублюдок! Вали отсюда, говна кусок!
Бекхан, коротко размахнувшись, влепил ей хлесткую пощечину. Этого Ася уже не выдержала. Она выскочила из-за кустов с криком:
– А ну, руки не распускай, урод!
Бекхан вздрогнул – двор казался пустым, и он явно не ожидал такого внезапного явления.
– Пошел отсюда! – кричала Ася, молотя кулаками по его спине.
Всхлипывавшая Вероника с пылавшей щекой тоже умудрилась вывернуться из рук бывшего любовника и теперь толкала его к калитке. А из дома уже спешил Максим, грозя:
– Эй, уважаемый! Что тут происходит? Я сейчас в милицию позвоню!
Бекхан, злобно отплевываясь, направился к выходу. У забора он обернулся, зыркнул на Веронику, выплюнул:
– Да пашла ты, шлуха дешевая! – и вышел.
Через минуту за забором взревел мотор «Жигулей».
В морозилке на кухне нашелся пакет замороженной красной смородины из бабы-Лидиного сада. Ася осторожно прикладывала его к Никиной припухшей скуле. Ягоды медленно оттаивали, и по лицу Вероники стекали красноватые, похожие на кровь, дорожки талого смородинового сока.
– Уехал, – коротко всхлипнула Ника. – Свалил к своей обезьяне. Урод…
– Так это же хорошо, что уехал, Ника, – заметила Ася. – Ты же сама этого хотела.
– «Хотела», – бросила та. – Если я так говорила, это еще не значит, что я этого в самом деле хотела. Поорали, поскандалили, то-се… Обычное дело. Надо же было Ивке вылезти со своим проклятым яблоком. А теперь уже все, точно все.
– Ника, ведь он же тебя ударил, – осторожно сказала Ася.
– Ну, ударил, подумаешь… Все бывает. Ты, Аська, ничего еще о жизни не знаешь. Думаешь, вокруг полно прекрасных принцев, так и горящих желанием жениться на тридцатидвухлетней бабе с двумя детьми? Куда вот мне теперь податься? Без работы, без образования, без мужика. Открыли, блин, хинкальную… Ох, черт, как больно!
Ника перехватила из рук Аси пакет замороженных ягод, сильнее прижала его к скуле и откинула голову, прижимаясь затылком к стене.
Над ее головой висела большая черно-белая фотография в рамке. Снимок был профессиональный, четкий и ясный. Восемнадцатилетняя Вероника, похожая на голливудскую кинозвезду, заливисто хохотала в камеру, сверкая зубами, ее светлые волосы рассыпались на ветру…
– Видишь, какая я была, – она движением головы указала на фотографию. – Мордочка смазливая, мозгов – ноль. Спустила свою жизнь в унитаз, как последняя идиотка. Папочка мечтал из меня врача сделать. Это из меня-то! Я от вида крови в обморок падала и школу еле-еле тянула, с тройки на двойку. Ему бы трезво на вещи посмотреть – и пристроить меня в кулинарный техникум какой-нибудь. Так нет же: как так, дочь Воронцова без высшего образования – позор на всю семью! Ну и что вышло? В институт я, ясен красен, провалилась. Нашла объявление в газете – «школа моделей приглашает девушек…». Явилась на кастинг – семнадцатилетняя идиотка, но красивая, конечно, этого не отнять. Меня приняли. Папа, когда узнал, орал, как безумный, из дома выгнать грозился. Но я уже уперлась, видела себя на обложке «Вога», не меньше.