Семейная тайна — страница 16 из 87

— Темнит, — развел руками Лысенков. — Говорит, семейная тайна.

— Тайны надо уважать, — произнес Беловежский, пристально глядя в лицо Лысенкову. — В том числе — и семейные… А синяк откуда?

— Герой! Вчера в ресторане за примаковскую дочку вступился, из рук охальников вырвал.

Лысенков произнес эту фразу как ни в чем не бывало, словно не был свидетелем вчерашней сцены между Беловежским и Линой.

— Прибудем на место, приходите оформляться. Если документы в порядке, возьмем. С испытательным сроком, конечно.

Роман Петрович, и не оглядываясь на жену, знал: на ее полных губах играет насмешливая улыбка. Слова завгара о парне, спасшем примаковскую дочку из рук охальников, и последовавшая вслед за этим быстрая награда — прием на работу — не могли, конечно, пройти мимо ее внимания.

…А поезд дальнего следования тем временем с грохотом мчал к югу, накручивая на стальные колеса все новые и новые километры. Нес наших героев навстречу судьбе.

ЧАЙ С БУБЛИКАМИ

Поезд Москва — Привольск подкатил к перрону точно по расписанию, с праздничной торжественностью. Однако Игорь Коробов и его новые знакомые, вылезшие из вагона и сбившиеся в кучку возле вещей, не выглядели ни торжественными, ни праздничными. Игоря не могла не заботить неясная, расплывчатая перспектива жизни и работы в этом чужом городке. Завгара Лысенкова беспокоила судьба ящиков, погруженных двое суток назад в подсобки вагона-ресторана, а потом, при угрозе ревизии, удачно переправленных в багажный вагон. Сейчас их надо быстро выгрузить, расплатиться с проводником, погрузить и увезти. Печать озабоченности лежала на лицах директора Беловежского и слесаря Примакова. Они оба были, каждый по-своему, не вполне довольны результатами командировки в столицу. Медея и Лина выглядели усталыми и были бледны.

На привокзальной площади — шум, суета, неразбериха. Машин с зелеными огоньками и шашечками было много, однако водители не спешили покинуть стоянку, подбирая «выгодных» пассажиров. Как хорошо это было Игорю знакомо!

Отделившись от крашеной-перекрашенной бежевой «Волги», к директору вразвалку подошел мужчина с опухшим и плохо выбритым лицом, кратко буркнул:

— Подано.

Роман Петрович оглянулся на Лысенкова:

— А почему нет моей машины?

Этот простой вопрос почему-то смутил завгара. Он схватил за рукав водителя бежевой «Волги», оттащил его в сторону, о чем-то переговорил с ним и вновь вернулся к директору. Вид у него был виноватый.

— Извините, Роман Петрович. Неувязочка вышла. Гуськов нарушил… отобрали права…

— Но разве нельзя было на мою машину посадить другого шофера?

Лысенков развел руками:

— Не догадались, олухи.

Беловежский оглянулся, отыскивая взглядом своего нового шофера, сказал Лысенкову:

— Значит, так, о парне позаботьтесь вы лично. Подбросьте его к заводскому клубу, скажите коменданту, что я распорядился поселить в комнате для приезжих. Завтра же оформить, и пусть приступает. А вашего Гуськова чтоб я в глаза не видел.

— Будет сделано! — по-военному отвечал Лысенков. Он выглядел огорченным. За последние двое суток ухитрился дважды вызвать неудовольствие директора — первый раз в вагоне, когда некстати оказался свидетелем его объяснения с примаковской дочкой, а сейчас здесь, на привокзальной площади.

Беловежский с женой уселись в бежевую «Волгу», все остальные — Лысенков, Примаков с дочкой и Игорь — в «рафик». Он быстро покатил по улицам Привольска. Игорь прильнул к окну.

Еще в Москве, готовясь к поездке, прочел в книжке о плане застройки Привольска, подписанном три века назад чуть ли не самим Петром:

«Генеральская площадь среди города. Сборная площадь за стеною. Середина города, где возможно быть ратуше или приказу, а в них первому караулу, где на Генералово сборное место збираются. Улицы, которые на свальное сборное место выходят… Посацкие дворы, или жилье. Дороги из города выезжать. Церковь, кабак».

И теперь, приблизив лицо к запыленному стеклу «рафика», он пытался обнаружить следы старой, петровской застройки. Но не видно было ни Генеральской площади, ни церковки, ни кабака.

Позже, пожив некоторое время в Привольске, Игорь поймет: город как город. С дымными заводами, которые все хотят вывести за городскую черту, а они всё не выводятся; с транспортными неувязками — поторопились, сняли трамвай, а оказалось рано, троллейбусы и автобусы с перевозками граждан не справляются; с проблемами — жилья не хватает, а городские власти все не могут решить, в каком направлении дальше развиваться: в северном, в сторону степи, или осваивать прибрежные районы и строить многоэтажные жилые дома прямо у моря, на набережной?

А пока «рафик» бежит по незнакомым улицам, мелькают утопающие в зелени частные дома, белые кварталы бетонных новостроек, стеклянные витрины универсамов.

Вот и трехэтажное здание клуба. Стоп, приехали.

Лысенков вылез из автобуса и, чертыхаясь про себя, пошел разыскивать коменданта и устраивать своего нового подчиненного. Игорь готовился двинуться вслед за ним. Его задержал Примаков.

— Ты, парень, того… не тушуйся. Пропасть тебе не дадим. Ты мою Линку выручил, а я добро помню. Устроишься, оглядишься и приходи в гости. Будем чай с бубликами пить. Они в театральном буфете знаешь какие — хрустящие и с маком!

Игорь не понял, при чем тут театральный буфет, но за приглашение поблагодарил.

Примаковская дочка проводила его быстрым и, как показалось Игорю, удивленным взглядом, словно не было позавчерашней сцены в вагоне-ресторане и она увидела его впервые.

___

Наутро после командировки слесарь Примаков, как всегда, был возле заводской проходной за полчаса до начала смены.

— Как съездили? — приветливо сказал вахтер старик Золотухин. Он работал на заводе столь же давно, что и Примаков. Оба пришли сюда зелеными мальцами, а теперь уже скоро на пенсию. Золотухин не всю жизнь простоял в проходной. Работал в цехе, в каком — Примаков уже не помнил, потом заболели суставы и его перевели на более легкую работу, в проходную.

— Дела не сделали и от дела не бегали, — ответил Дмитрий Матвеевич Золотухину малопонятной для него присказкой и прошел на заводскую территорию.

Он не был доволен последней командировкой, но не позволил посторонним мыслям сбить себя с делового настроя.

Давно он работает на заводе, очень давно. Семилетка… Ремесленное училище… На завод пришел через месяц после того, как началась война. Было ему тогда без малого шестнадцать лет. Попал в цех, где делали корпуса для мин. Приходилось вручную прогонять метчиками отверстия в минных корпусах — нарезать резьбу для стабилизаторов и боеголовок. Работа была тяжелая. Метчик вместе с воротком весил килограмма три, да пятикилограммовая болванка… Сколько их перетаскаешь за смену.

Однако приноровился и даже внес в свою работу усовершенствование. Стал по-особому затачивать метчик, а в заготовке протачивал канавки. Все это помогало перевыполнять норму… У Дмитрия Матвеевича дома в сундуке до сих пор хранились молоточек и штангенциркуль, которые сделал своими руками…

Дмитрий Матвеевич неторопливо шел по заводской территории. Она выглядела уютной, обжитой, как выглядит знакомый с детства двор у родного дома. Война позвала его ненадолго. Достигнув срока призыва, попал в школу, которая готовила саперов, потом с годок повоевал, был ранен и вернулся в Привольск, на завод. Вот и вся биография. Гордиться вроде бы нечем, да и стыдиться не приходится: вся жизнь у людей на виду.

Однажды (это было уже после войны) на завод приехали двое из областной газеты и заявились к нему, Примакову.

Не сразу, конечно, заявились… Сначала посидели в парткоме, потом в отделе труда, а уж затем в цех. До перерыва еще было далеко, и Дмитрию Матвеевичу не хотелось разводить тары-бары, надо проценты давать. Но гости явились не одни, а в сопровождении начальника цеха Ежова. Мужик строгий, с ним не поспоришь.

— Делай что говорят, — буркнул он, и Дмитрий Матвеевич отошел от верстака.

Примаков за долгую смену так не уставал, как за те два часа, что провел с глазу на глаз с журналистами. Подивился: главный-то у них не седой и толстый, а молодой, с хитрецой, затаившейся в морщинках у глаз и у пухлых, но четко очерченных губ. К старшему он обращался вроде бы уважительно: «Как вы думаете, Александр Ефимович, а не лучше ли начать с биографии…», «Дорогой Александр Ефимович, может быть, сначала послушать товарища Примакова», но ясно было, что за старшего здесь он. В конце беседы молодой сказал Примакову медленно, с расстановкой:

— Слушайте внимательно, Дмитрий Матвеевич. Вы — инициатор важного начинания.

— Кто? Я? — не на шутку встревожился Примаков. — Кто вам сказал, того-етого?

Молодой посмотрел на старого. Тот пришел на выручку.

— Кто сказал? Да все говорят. Это ведь ваш портрет в Аллее передовиков? Мы тут прикинули: если все рабочие последуют вашему примеру, то цех кончит пятилетку на три месяца раньше срока… А если взять завод, район, область в целом? Знаете, какая картина получится? Пока вы разговаривали, я и девиз почина сформулировал: «Больше изделий с каждого рабочего места!»

— Кстати, Дмитрий Матвеевич, зачем вы постоянно вставляете в свою речь «того-етого» и «знаешь-понимаешь»? Это слова-паразиты. Вам теперь с трибуны часто выступать придется. Так что надо отвыкать, голубчик.

— Есть отвыкать, — по-военному ответил Примаков. И неожиданно для себя добавил: — Того-етого.

Журналисты весело рассмеялись.

Через несколько дней в областной газете «Вперед» появилась большая статья под названием: «Опыт новатора Примакова — всем рабочим!» И рядом был напечатан портрет Дмитрия Матвеевича, копия того, что висел на заводском дворе в Аллее передовиков. Копия — да не совсем. На портрете в Аллее — Примаков был в расстегнутой рубашке и без галстука. В газете же рубашка у него была застегнута и имелся галстук в мелкую полоску. Примаков восхитился: «Ишь ты, галстук повесили. Да какой. У меня такого красивого сроду не было».