Упоминание о женихе на присутствующих произвело сильное действие. Дарья Степановна забегала побыстрее, стала на стол метать и копченья и соленья и заветную бутылочку посередке поставила, забыв, что гость — шофер, при машине и пить не может. Игорь, которого публично хозяин дома окрестил «женихом», покраснел, застеснялся. А Лина, если у нее до этого и было теплое чувство к Игорю, теперь из-за отцовского словца тотчас же его спрятала, надулась как мышь на крупу. Отошла к дивану, уселась в углу и стала равнодушно смотреть в окно.
Нечего делать, пришлось Игорю завязать разговор с самим хозяином.
— Интересно, должно быть, в театре? — проговорил он.
Дмитрий Матвеевич оживился.
— Да, театр — это такая штука… Того-етого… Особенно когда спектаклей нет. Смотришь и не веришь: театр ли это… или еще что.
Примакову надолго запомнилось его первое посещение театра в качестве члена худсовета. Вошел с черного хода, поднялся по узкой выщербленной лестнице, напомнившей ему другую лестницу — соединявшую на заводе инструментальный цех с механическим. Прошел темным коридором. Вышел в фойе. На стенах неярко светились забранные в стекло портреты актеров. Пахло пылью и истлевшим бархатом.
Дмитрий Матвеевич удивился. Он недавно был в театре по бесплатному билету, выделенному завкомом. От того посещения в нем осталось ощущение праздника. Ослепительное сверкание хрустальных люстр, запах духов, шуршание шелковых платьев, журчание приглушаемых возбужденных голосов. Театр показался ему сказочным дворцом, созданным для веселья и радости.
А тут… Старая, замшелая громада. Оказывается, торжественная парадность, таинственная сказочность не были присущи театру сами по себе, их привносили в это здание люди — актеры и зрители. Без них тут все было темно и глухо. Да разве только театр держится людьми? А завод? Везде люди — главное.
Вот о чем думал, что хотел, но не умел передать Игорю Коробову Примаков.
И вместо всего этого сказал:
— Я тебе… того-етого… контрамарку принесу. То есть бесплатный билет. Сам увидишь. Мне главреж, лысый такой, с кудрями, говорит: вы, Дмитрий Матвеевич, не стесняйтесь, просите контрамарки, отказу не будет… Заседание худсовета — это когда чай пьют из самовара с горячими бубликами и разговоры разговаривают. Вот я и прихватил у буфетчика с десяток бубликов. Сейчас с ними чай пить будем.
— А вас-то зачем приглашают? — спросил Игорь.
— Я у них почетный член от завода. Читают пьесу, потом меня спрашивают: ну, как, мол? А я отвечаю: а что ж, по-моему, пьеса как пьеса, замечание вставлю. Так, говорю, в жизни редко бывает, чтоб рабочий от премии отказался. Наш Шерстков, например, черта с два откажется!
— А они?
— Смеются, а потом объясняют…
— А сегодня какую пьесу обсуждали?
— Про войну.
Тут Лина вступает в разговор.
— Пап, а пап… Как там помреж Сапожков? Еще не выгнали?
Примаков закашлялся от смущения, вот девка непутевая. Не могла другого времени выбрать, чтоб поинтересоваться своим бывшим ухажером. Обязательно надо при Игоре Коробове свой дурацкий вопрос задавать!
Но делать нечего, отвечает:
— В актеры подался. Будет в новой пьесе изображать однорукого инвалида. Добрая душа, мил человек. Всем и каждому того… помогает.
— Это Сапожков-то — добрая душа? — зашлась в нервном смехе Лина.
Отсмеявшись, вытерла слезы с глаз и спросила:
— Однорукого, говоришь? А куда же он, папа, вторую руку денет?
Примаков пожал плечами.
— Не знаю, может, привяжут да спрячут. Они там в театре и не такое делают. Не оплошают. Ты за них не беспокойся.
Игорь сидел за столом, накрытым пахучей пестрой клеенкой — красные розы и зеленые листья на сером фоне, пил крепкий чай, похрустывал бубликом с маком и оглядывал скромное примаковское жилище. Громко тикали ходики на стене, с телевизора на экран углом свисала вязаная салфетка, на стене висела старая театральная афиша с изображением здания гордрамтеатра (под набранным крупным шрифтом названием спектакля «Бесприданница» в длинном списке участников была красным карандашом подчеркнута фамилия помрежа А. Сапожкова). Рядом — прикнопленная фотография молодого Примакова, снятого в солдатской форме на фоне развалин. Деревянная пластина с выжженным на ней рисунком — девушка и парень разгуливают в обнимку.
Примаков принялся во весь голос нахваливать Игоря Коробова, напомнил о его геройском поведении в поезде. Тут Лина вроде бы очнулась от владевшего ею оцепенения, лукаво взглянула на гостя. Игорь повеселел.
— Ты что ж не переоделась? — попенял дочери отец. Лина, как была в момент прихода Игоря в старом ситцевом сарафанчике, так и осталась. Впрочем, он шел ей. Девушка выглядела по-домашнему простой и милой.
Дмитрий Матвеевич продолжал расхваливать гостя.
— Игорь — молодец. Шофер первого класса! Машину водит как бог! На директорской быстро домчал, с ветерком!
Лина поинтересовалась:
— А директор где? Не заболел ли?
Дмитрий Матвеевич снова подосадовал: у, бесстыдница, мало ей актера, теперь вот не удержалась, про директора слово вставила. Неужто в ходивших по заводу слухах и впрямь есть доля правды?
— Роман Петрович сегодня в областном центре, — ответил Игорь.
— А он с женой поехал или один?
Отец не удержался, крякнул.
— А тебе-то что? С женой или как?
— С женой.
Лина передернула плечиками:
— Красивая женщина. Правда, Игорь? Вы бы взяли и влюбили ее в себя.
— Я не за тем сюда приехал, чтобы чужих жен в себя влюблять. — Ответ прозвучал резко.
Лина смутилась, замолчала.
Дмитрий Матвеевич постарался перевести разговор на другую тему:
— Каким ветром занесло в наши края?
— Хочу могилу деда отыскать. Он в этих местах воевал.
— А где именно?
— Один человек написал: мол, погиб у шоссе, километрах в семи от деревни Соленые Ключи.
— Соленые Ключи? — с удивлением переспросил Дмитрий Матвеевич.
— Да.
— Пойдем-ка, парень, выйдем, посмолим на крыльце.
На воле было хорошо. Дневная жара спала, из сада несло ароматами поспевших фруктов.
— Вот что, парень, — после долгого молчания произнес Дмитрий Матвеевич. — Я на днях собираюсь завернуть в Соленые Ключи. Дело одно там у меня есть. Может, вместе махнем?
— Очень хорошо! — обрадовался Игорь. Он увидел в предложении Примакова доброе предзнаменование. Если дело и дальше так пойдет, то он быстро докопается до тайны гибели деда.
— Вы что здесь шепчетесь? — послышался Линин голос. — Пап, иди в дом, мама зовет.
Игорь и Лина спустились с крыльца. Было темно и тихо. Только в дальнем углу участка в сараюшках похрюкивали, готовясь отойти ко сну, свиньи и хлопали крыльями, устраиваясь на насесте, куры. Сильно пахло жасмином.
Они обогнули дом по тропинке и вышли в палисадник, отгораживающий фасад от улицы. Впереди, за штакетником, маячил темный силуэт директорской «Волги».
Сели на лавочку, еще хранившую дневное тепло.
— Вы когда-нибудь любили? — тихо, как в отдалении, прозвучал голос Лины.
— Я? Да… То есть был женат.
— Развелись?
— Так случилось… — ему почему-то захотелось объяснить этой незнакомой девушке, а может быть, и самому себе, как так получилось, что он и Юлька, красивая, добрая и вроде бы привязанная к нему девчонка, вдруг оказались чужими друг другу и разошлись.
Но Лине, видимо, хотелось выговориться самой.
— Вы лучше вот что скажите… можно любить человека, прекрасно зная, что ты никогда… заметьте, никогда не будешь с ним вместе?
— Любить всякого можно! Недаром говорят, любовь зла — полюбишь и козла.
— Господи, дался вам этот козел! — с досадой проговорила Лина, откусила травинку, которую вертела у лица, и откинула в сторону.
Помолчали. Потом Лина спросила:
— Вы где, при клубе живете?
— Точно. В комнате для приезжих.
— А зеркало в золоченой раме — цело?
— Цело. И одеяло шелковое стеганое, голубое. Домашнее. Как оно туда попало?
Лина резко переменила тему:
— А как фамилия вашего деда?
— Коробов.
— Может быть, мне удастся вам помочь.
— Каким образом?
— Я работаю в заводском музее. Сейчас там пока ничего нет, только одни голые стены. Я получила разрешение отобрать в архиве краеведческого музея материалы, которые касаются мирных и ратных дел коллектива завода. Вдруг что-нибудь встретится?
— Спасибо. — Игорь был растроган.
Порыв ветра донес от набегавшейся за день «Волги» запах гари. Игорь подумал, что присутствие машины мешает, как будто кроме него и Лины здесь был кто-то третий.
— Вы когда поедете директора встречать? — спросила Лина.
— Он приезжает завтра. В восемь.
— Ну, тогда вам спать пора! — она хохотнула и вскочила с лавки. На какое-то мгновение Лина оказалась перед Игорем, и он, не отдавая отчета, что и зачем делает, вдруг притянул девушку к себе. От неожиданности Лина ойкнула, но не вырвалась сразу, а как бы даже наоборот, сделала движение навстречу. Но спохватилась, уперлась в плечи Игоря руками и отодвинулась.
— Расплата за подвиг в вагоне-ресторане?
Злости в голосе ее не было.
Игорь встал, оперся рукой о штакетник, одним махом перенес через него свое тело и направился к «Волге». На душе у него было и тревожно и радостно.
КОСМЕТИЧЕСКИЙ РЕМОНТ
Машина вышла из города, миновала пригородные поселки с маленькими одно-двухэтажными домиками, утопающими в садах, и двинулась по берегу моря вдоль железнодорожной ветки — к заводу.
До завода еще было сравнительно далеко, минут пятнадцать хода, но он уже был виден на покатом, спускавшемся к морю берегу. Сначала на фоне серого неба и бегущих облаков проступили, как водится, заводские трубы, словно мощные перископы, выброшенные с грешной земли в иные сферы, чтобы там, на границе атмосферы и космоса, углядеть нечто такое, чего не видно было с земли. Беловежский тотчас же усмехнулся этому неожиданно возникшему образу. Уж кто-кто, а он-то хорошо знал: никакие это не перископы, а не что иное, как кирпичные желоба, по которым в атмосферу, причем не дальнюю, а ближнюю, отводились ненужные заводу продукты сгорания. Беда заключалась в том, что продукты эти не нужны были не только заводу, но и всем остальным тоже — городу, населявшим его людям, небу и воздуху, морю, траве и деревьям. И надо было — быстро, не откладывая, изыскать средства для создания фильтров, которые смогут очистить выбросы, превратить их в светлый безобидный дымок…