И все-таки, что ни говори, а стройные трубы с белыми дымками над ними выглядели красиво.
Дорога вывела на бугор. И вмиг открылась широкая панорама завода. Казавшееся хаотичным новичку-шоферу, но понятное в своей строгой обусловленности Беловежскому нагромождение разнокалиберных и разноцветных цеховых корпусов, складских строений, административных зданий. Всё это — жило, действовало. Слышался монотонный, ровный шум множества работающих механизмов. В утреннем воздухе разносились хриплые гудки маневрового паровозика — «кукушки». Время от времени раздавались и другие звуки — рассыпчатый звон сброшенных с платформ труб, свистящий выброс пара, грохот и лязганье.
Романа Петровича кольнула неприятная мысль — вот его не было, а завод продолжал жить и работать как ни в чем не бывало. А нужен ли ему он, директор Беловежский? И если нужен, то в какой степени? «Не был бы нужен — не назначили бы», — попытался успокоить себя Роман Петрович. Но тотчас же, справедливости ради, должен был признать: случайность. Поведи себя главный инженер Хрупов по-другому, быть бы ему директором, а не Беловежскому.
Еще недавно начальник производства Беловежский и главный инженер Хрупов жили на одной лестничной клетке в доме молодых специалистов, где занимали крошечные однокомнатные квартирки. В этом доме они обитали не по причине молодости, а потому, что оба были одиноки. В отличие от Беловежского, давно подумывавшего о женитьбе, Хрупов одиночеством не тяготился. В груди Николая Григорьевича пылала одна-единственная страсть — к НТР. Горящие глаза в запавших глазницах, казалось, ничего не искали в настоящем, они провидели будущее. Перед мысленным взором Хрупова вставали города-гиганты, колоссальные заводы-автоматы, самостоятельно, без участия человека, производившие все необходимое для других заводов, ну и, конечно, для человеческой жизни тоже. По сравнению с прекрасным будущим настоящее, вернее все то, что окружало Хрупова на вверенном ему заводе, терзало и мучило его душу. Вся эта сумятица, бестолковщина, работа «на авось», очень часто — без заранее подсчитанной выгоды и с непредсказуемыми расходами, кустарщина, засилье ручных операций, когда человек по собственной глупости, из-за простого нежелания думать и придумывать берет на себя тяготы и грязь труда, вместо того чтобы передать его машинам, — все это бесило главного инженера. Не одного его, конечно, многим недостатки бросались в глаза, но никто не выражал своего возмущения так темпераментно и так открыто, как главный инженер. При этом его возмущение отнюдь не было адресовано в никуда, так сказать, в безвоздушное пространство. Хрупов видел перед собой конкретного противника, виновника всего того, что было на заводе нехорошего. То был непосредственный начальник Хрупова директор Григорий Аристархович Громобоев.
Вот идет заводское собрание. Громобоев, седовласый, спокойный, с улыбкой на полных губах, сидит в президиуме. А на трибуну выходит главный инженер — худой, темнолицый, нечесаный и небритый. Без галстука, ворот распахнут, одного уголка воротничка рубашки не видно, нырнул под пиджак, другой торчком, мятый-премятый, корова его жевала, что ли?
Один вид Хрупова вызывает оживление в зале. По залу шепоток: «Ну, сейчас начнется. Задаст директору жару».
И задает. А что директор? А ничего. Он все так же спокоен и благодушен. Видно, что пламенные речи главного инженера, обвиняющего его в забвении вопросов перспективного развития завода, для Громобоева вроде надоедливого жужжания комара. Если Хрупов слишком уж разойдется, директор сдвинет густые седые брови, скажет: «А ведь это ваши вопросы, товарищ главный. Почему же они не решаются? Ох-хо-хо… Видно, речи легче произносить, чем вопросы решать».
В зале — смех.
Хрупов же гнет свое.
— Как явствует из отчета консультативной фирмы «Буз, Аллен и Гамильтон», — гудит он, — чистая экономия за счет автоматизации управленческого труда дает в год более одного миллиарда прибыли.
— Кому дает? — спрашивает директор из президиума. Хрупов спотыкается:
— Чего дает?
— Прибыли.
— А я разве не сказал? Америке, конечно…
— Жаль, что не нам, — с сожалением произносит директор. — А то ведь сколько мы убили денег на ваше АСУ, товарищ Хрупов?
— Двести тысяч…
— А прибыль какую получили?
— Пока еще нет, но…
— Нет, вот видите. Нагорит нам за такую автоматизацию, и никакой Буз с Гамильтоном не помогут.
И снова в зале хохот. Людям нравится смелый и честный Хрупов, режущий директору в глаза правду-матку. Но и к Громобоеву люди не чувствуют неприязни. Все понимают: у директора план на плечах. Завод уже десяток лет не выходит из передовых по отрасли, и во многом — это его заслуга. И держится хорошо, демократично. Когда кто-то вылез с предложением построить у моря коттеджи для руководства, он первый воспротивился. Потребовал вложить средства в Дворец пионеров. И вложили. Хороший мужик, жаль только, годы берут свое. Скоро уж и на пенсию. Видно, придется старику уступить место Хрупову. Что тогда будет? Неясно.
Публичные перепалки, как ни странно, вовсе не влияли на служебные отношения директора и главного инженера. И тут заслуга Громобоева. Как-то раз, когда после очередной драки на партактиве Хрупов вошел в кабинет насупленный, мрачнее тучи, директор ему и скажи:
— Ты что? Никак, дуться на меня вздумал? Этак ты со мной скоро, пожалуй, здороваться перестанешь… А как же тогда работа? Ты меня не любишь? Ну и что из того? Я не девка, чтоб меня любить. Конфликты у нас не личные, а производственные, творческие. Они должны идти на пользу делу, а не мешать. А кто прав, кто виноват — время рассудит. А если понадобится, то и горком. Так что кончай дуться, садись, гостем будешь. Сейчас велю чайку с лимоном принести. Ты любишь чай с лимоном?
Громобоев не жалел, что в свое время выдвинул Хрупова в главные. Мужик энергичный, с головой. Подкованный технически, а что вести себя не умеет, на него, директора, при всех кидается — это директора мало беспокоит. Яростные наскоки Хрупова даже приносят Громобоеву известную пользу. Они показывают всем и каждому, что техническая мысль на заводе не только не дремлет, а наоборот — прямо-таки бьет ключом, что поседевший в директорах Громобоев не забурел, не отгородился от критики, не потерял контакта с более молодыми и, что греха таить, более грамотными в техническом отношении инженерами, а вместе с ними, так сказать, в одной упряжке тащит дело вперед.
Известие, что Громобоева прямо из кабинета увезли на «скорой», произвело на заводе впечатление разорвавшейся бомбы. Дело в том, что, хотя директору уже было под семьдесят, он никогда не болел, даже отпуск не использовал до конца, выходил на работу раньше срока. Он казался вечным, как море, что плескалось неподалеку от заводских корпусов, как город, основанный еще Петром Первым. Как сам завод. И вдруг — непонятная слабость, головокружение, тошнота…
Громобоев попал в больницу, а его место занял Николай Григорьевич Хрупов.
Шла подготовка к собранию заводского актива, где главный инженер должен был доложить комплексный план автоматизации управления производством. План этот рождался в муках. Созданная Хруповым специальная группа молодых инженеров работала днем и ночью, но до завершения, до конечной цели было еще далеко. Хрупов это понимал, но успокаивал себя: да и есть ли она, эта самая конечная цель вообще? Заводская АСУ — это не конечная цель, скорее — промежуточная. Не вершина горы, а перевал, откуда откроется вид на другие горизонты. Такие, от которых дух захватывает. Поэтому, готовясь к собранию, Хрупов решил не ограничивать себя сиюминутными делами, а замахнуться на XXI век, так шумнуть, чтобы во всей округе слышно было. Осторожный Беловежский предупреждал его: «А может, не стоит спешить?» — «Да иди ты, знаешь куда, — отвечал ему Хрупов. — То Громобоев меня пугал, генерала де Голля в пример ставил. Мол, тот изрек: «Искусство управлять — это не искусство решать проблемы, а искусство жить вместе с ними». Теперь ты к осторожности призываешь. Надоело. Если не сейчас во весь голос сказать, так когда же?»
На трибуну Хрупов поднялся мрачный, решительный.
— Если несколько лет назад американские компании вкладывали в производство вычислительных машин три-четыре процента всех капиталовложений, то сейчас — двенадцать — пятнадцать. Специалистов в области программирования и анализа там пруд пруди — свыше двухсот тысяч, тоже денежек стоит. К чему все эти затраты? Уж будьте уверены — капиталисты не дураки, денег на ветер бросать не будут. Уж если доллар истратили, значит, рассчитывают получить три или пять долларов прибыли. А у нас на заводе? Прихожу как-то к Громобоеву денег просить на АСУ, говорю: без денег проблем автоматизации не решить. И что слышу в ответ? — Хрупов сделал паузу. — «А ты знаешь, — отвечает, — что генерал де Голль о проблемах сказал?..»
Уже произнося фразу про генерала де Голля, Хрупов понял, что допустил ошибку, по наступившей внезапно в зале тяжелой тишине понял. Народ любил Громобоева, каждый по-своему переживал его уход, и неуважительные слова главного инженера по адресу заболевшего директора, сказанные заглазно, произвели плохое впечатление. Хрупов спохватился, да поздно. Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
…Через месяц Громобоев вновь появился на заводе. Осунувшийся, похудевший, в спадающем с плеч, ставшем слишком просторным пиджаке, он прошел сквозь пустую приемную в директорский кабинет. Хрупов поднял голову от бумаг, замер, не зная, что делать — вскакивать или продолжать сидеть на месте. Остался на месте.
— Что ж ты один, как сыч, сидишь?.. В приемной — ни души. Народ к тебе не идет. Всех уже распугал?
Хрупов насупился. Хриплым голосом ответил:
— Не распугал, а рассортировал.
— То есть?
— Кого к замам направил, кого в бухгалтерию, кого в завком… Каждый должен нести свой чемодан. А к директору — только в крайних случаях.
— Ишь ты, хитер. А сам сложа руки сидишь?