— Они взяли у меня подписку о невыезде.
Ее глаза снова налились слезами.
— Кто? Почему?
— Милиция. Они подозревают, что я украла у жены директора золотое кольцо.
— Кольцо с аметистом?
— А вы знаете?
— Роман Петрович сказал.
Игорь задумался.
— Лина… Вы видели это кольцо, когда были у Медеи?
— Конечно, я сразу узнала его…
— Узнали? Значит, оно попадалось вам на глаза раньше?
Лина покраснела и отвернулась.
— Вы — как следователь… Ловите меня на слове. Да, видела.
— При каких обстоятельствах?
— Роман Петрович хотел подарить кольцо мне, но я отказалась.
— Отказались? — У Игоря все замерло внутри.
— Да. У меня уже есть. — Она взглянула на него. — Серебряное.
Обруч, сжимавший сердце, разжался. Стало легче дышать.
— Когда вы уходили из директорского особняка, кольцо было на пальце у Медеи?
— Нет. Она сняла его и положила на подоконник. Ей захотелось похвастаться передо мной другим кольцом — японским, с речным жемчугом.
— Окно было открыто?
— Да…
— Вы оставались в комнате одна?
— Да… на пару минут. Медея выходила из спальни.
— А когда уходили вы, кольцо все еще лежало на подоконнике?
— Что же это в самом деле! — горестно воскликнула Лина. — Уж не работаете ли вы в милиции?
— Нет… Просто я выясняю, почему им пришло в голову заподозрить вас в краже. Простите. В том, что вы взяли кольцо.
— Они говорят, что вы — свидетель!
— Я? Свидетель? Это какой-то бред. Хотя постойте, постойте… Недавно ко мне в гараж заходил один человек из милиции. Спросил: был ли я двадцать третьего сентября в шестнадцать часов у дома Беловежского? Я сказал, что был. Директору надо было отвезти домой продуктовый заказ, а у меня полетели свечи. Попросил одного нашего водителя выручить. Он сказал, что удружит, и мигом смотался. А у меня как раз мотор и заработал. Я подумал: не напутает ли он чего, мужик темный. И поехал вслед. Подъезжаю к директорскому дому, гляжу: вы, Лина, выходите. Сердитая-сердитая. Я подумал, что вам сейчас не до меня, и окликать не стал… А когда милиционер потом спросил меня: не видел ли в тот день кого выходящего из дома, я и скажи, что видел вас. Вот и все. А что — не надо было говорить?
— И больше ничего?
— Что же я мог еще сказать?
Неожиданно она согласилась:
— Больше вы ничего не могли сказать. Верно. Но мне стало так обидно. Я подумала, неужели все ополчились против меня?
Подчиняясь внезапному порыву, Игорь наклонился, чтобы погладить Лину по голове, но она отстранилась, к рука скользнула по мокрой от слез щеке.
Игорь вскочил, сделал несколько шагов к двери.
Она сказала:
— Как вы не понимаете… Я чувствую себя так, как будто меня вываляли в грязи. Во мне все заледенело. Разве я могу жить дальше… с этим обвинением?
Игорь хотел было сказать ей, что она вовсе не выглядит заледенелой. Но ничего не сказал. Молча вышел. У него в голове вертелась фраза из популярной песенки: «Любовь — кольцо, а у кольца начала нет и нет конца».
УЧЕНИК ЧАРОДЕЯ
В регистратуре городской больницы было многолюдно и шумно.
— Я хочу узнать о состоянии здоровья Злотникова Льва Сергеевича, — сказал главный инженер привольского завода Николай Григорьевич Хрупов, наклонившись к овальному окошку, вырезанному в белом матовом стекле.
— Вы что не видите — я занята! — ответила ему регистраторша, пожилая женщина со сморщенным желтым лицом. Она невозмутимо продолжала заниматься своим делом. Поставила на бюллетень две печати, сделала запись в толстой книге, оторвала от листочка корешок, а сам бланк уложила в кармашек медицинской карточки.
— Я хотел узнать…
Женщина подняла на него глаза:
— Я ведь, кажется, делом занята!
Она встала, взяла медицинскую карточку и, подойдя к полке со множеством ячеек, стала искать нужную, то и дело поглядывая на карточку, видимо, чтобы удержать в памяти ускользающую фамилию больного.
Водрузив наконец карточку на место, она вернулась к окошку, поправила на кресле вышитую подушечку, уселась. Из-под белой шапочки выбились седые пряди, она стала пальцами подсовывать их обратно. У нее были неровные, обкусанные ногти.
— Я вас слушаю, — проговорила она, но в это мгновение позвонил телефон.
— Нет, зубной принимает с одиннадцати. Жукова в отпуске… Нет, только лично.
Она повесила трубку и стала шарить взглядом по столу, отыскивая, чем заняться.
— Вы когда-нибудь ответите на мой вопрос? — гаркнул Хрупов. — Или мне идти к директору?
Женщина вздрогнула.
— У нас нет директора. У нас главврач. И не грубите, товарищ. Вы находитесь в больнице. Вас кто интересует — зубной?
— Нет! Зубной интересовал того, кто звонил вам по телефону. Я спрашиваю: каково состояние больного Злотникова?
— А вы кто ему?
— Кто? Друг… Сослуживец. Какая разница!
— Большая разница — друг или сослуживец!
Она сняла трубку, набрала номер.
— Посмотрите, пожалуйста… Злотников. Ночью привезли… Что, инфаркт?
Хрупову сообщила кратко:
— Он в реанимации. Тяжелый сердечный приступ.
Совсем недавно Хрупову попалась на глаза заметка под названием «Робот или врач» — о первых шагах АСУ в медицине. Автора не устраивало, что в трудную минуту жизни больной окажется не перед человеком, собратом, от которого может ожидать не только помощи, но и сочувствия, а перед равнодушным механизмом. Однако черствость и бестолковость регистраторши заставили Хрупова подумать: уж лучше четко и быстро ставящая диагноз и дающая справку машина, чем такой человеческий экземпляр!
Хрупов отправился на завод. На душе было муторно. В коридоре заводоуправления главный инженер встретился с заместителем директора Фадеичевым. Хрупову показалось, что тот взглянул на него с мрачным недоброжелательством. У секретарши тоже на лице было особое выражение озабоченности и сочувствия. «Что они на меня так смотрят?»
У него мелькнула мысль, что окружающим, которые уже, конечно, знали о приключившемся с инженером Злотниковым несчастье, он кажется таким же бесчувственным и равнодушным субъектом, каким час назад показалась ему регистраторша в больнице. «Все понятно: они считают, что это я довел его до инфаркта».
— Соедините с квартирой Злотникова! — отдал он приказ секретарше.
Через несколько секунд в переговорном аппарате что-то щелкнуло и послышался голос:
— Жены Злотникова дома нет. У телефона мальчик. Будете говорить?
Хрупов снял трубку.
— Здравствуй, Тема.
— Здравствуй. А кто это?
— Это… — он помялся, — дядя Хрупов.
— Дядя Хрупов! А папу в больницу увезли! — в оживленном Темином голосе не было грусти. Он еще не понимал, что случилось с его отцом.
— А мама где?
— Она поехала в больницу к папе.
— А с кем же вы?
— С тетей Люсей. Она сейчас кормить нас будет. Все стынет. Пока!
Хрупов встал, прошел в комнату Левы Злотникова, заглянул в стол. Докладной записки на имя директора там уже не было. Он вяло подумал о том, что записка, судя по всему, ушла по назначению и достигла адресата.
Строго говоря, эта записка и вызванное ею объяснение с Хруповым и послужили причиной злотниковского стресса.
Вчера произошло вот что. Хрупову понадобилось получить какую-то справку, и он зашел в тесную комнату, служившую Леве кабинетом. Молодого инженера на месте не оказалось. В поисках нужной бумаги Николай Григорьевич потянул на себя верхний ящик стола, и его взору предстала соединенная конторской скрепкой пачка исписанных Левиной рукой листов. На первой странице было выведено:
«Директору привольского завода Р. П. Беловежскому. О некоторых соображениях по внедрению автоматизированной системы управления (АСУ)».
Хрупов пробежал глазами первые страницы. Злотников писал:
«Сейчас самое время задуматься о дальнейших путях автоматизации предприятий, начатой в 50-х годах. Сначала, как вы, конечно, помните, появились станки с цифровым управлением. Затем частично компьютеризованные системы, которые мы называем АСУ. Однако наша заводская АСУ, при немалых затратах на нее, надо признать, не приносила ощутимых результатов в улучшении управления предприятием, экономический эффект от ее внедрения, увы, так и остался условным. Вывод: нужны принципиально новые подходы…»
Хрупов даже не смог дочитать фразы до конца. Мысль о Левином предательстве оглушила. Зашумело в голове, потемнело в глазах. Хрупов даже рукой оперся о спинку стула, чтобы не потерять равновесие.
На днях, перечитывая книгу отца кибернетики Норберта Винера, Николай Григорьевич наткнулся на страницу, на которую прежде не обращал внимания. Американский ученый в поисках образных сравнений, которые сделали бы его мысль понятной, обратился к стихотворению Гете «Ученик чародея». Чародей поручает своему юному подручному принести воды. Ленивый и хитрый юноша, в свою очередь, сваливает эту работу на метлу. При этом он произносит волшебные заклинания, ранее услышанные им от учителя. Метла покорно подчиняется, но не может остановиться, поскольку юноша забыл второе заклинание. В отчаянии ученик переламывает метлу о колено. И, к своему ужасу, видит, что обе половинки метлы продолжают носить воду. Грозит затопление…
Вызвал я без знанья
Духов к нам во двор
И забыл чуранье,
Как им дать отпор!
Ученик и подчиненный Хрупова Лева Злотников в тот момент, когда он садился за свою записку, меньше всего думал о пагубных результатах своеволия. Зато самому Николаю Григорьевичу размеры угрожающей опасности были очевидны. Им овладело бешенство. Все, чего Хрупов с таким трудом, ценой таких тяжелейших усилий достиг в автоматизации управления заводом, — все это легкомысленно, одним махом перечеркнуто. И кем? Желторотым птенцом, мальчишкой, несчастным акселератом, который вовсе бы мог не состояться, никогда бы не превратился в настоящего инженера, если бы не он, Хрупов.