— Как почему? Надо сначала осмотреться, принять решение… Подлечить раны. — Беловежский скосил глаза на перебинтованную руку.
— Немец вам подлечит! Промедление смерти подобно! Второй вопрос. Почему отходить надо именно на юг, а скажем, не на север?
— Простая логика… — начал было Беловежский, но старший лейтенант перебил его:
— Одной логики мало, нужны разведданные.
И снова Беловежский мучительно пожалел о том, что находится с жалкой горсткой бойцов в условиях окружения, где обычно воинские законы не действуют в полную силу, а то бы он быстро призвал к ответу дерзкого старшего лейтенанта.
— В мои планы входит посылка разведгруппы, — сухо проговорил майор и отпустил командиров.
В избу вошла медсестра.
После того как перевязка была закончена и тугая марлевая повязка стянула руку, майор поблагодарил:
— Спасибо.
Из горницы вынырнул ординарец и сказал медсестре:
— Ты, Поликашина, подожди на крыльце. Я сейчас. Товарищ майор. Какой вы в самом деле! — зашептал он, когда девушка вышла. — Попросили бы остаться, чайком попоили.
— Прочь отсюда! — визгливым голосом выкрикнул майор. — В штрафбат захотел? Так я мигом!
— Да вы что, шуток не понимаете, товарищ майор, — жалостливым голосом проговорил ординарец. И тотчас же, уже совсем другим тоном, деловым, добавил: — Слышали, товарищ майор? Ярцев самолет нашел.
— Ярцев?
— Да не сам Ярцев, а его солдат… Кстати, земляк мой, язви его душу. Мы с ним в одной деревне выросли, за одной девкой бегали.
— Девка, конечно, тебя предпочла?
— Нет… Да и к лучшему это… Мне жениться было не с руки. Холостому проще, как поется в песне, по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там…
— Да ты давай про самолет. Чей? Где?
— Наш, «ястребок». Упал в болото. Земляк углядел, доложил комбату.
— Он теперь не комбат, а комроты, — придирчиво заметил Беловежский.
— Это земляк его комбатом кличет, по привычке. Так вот Ярцев его за самолет перед строем отличил.
— А чего старший лейтенант так обрадовался? Ему-то что за прибыток от самолета?
— Солдат летчика похоронил, документы в часть доставил… А еще пулемет ДШК… Старший лейтенант теперь с пулеметом не расстается. Всегда при нем.
— Чудачество! — Беловежский испытывал глухое раздражение против Ярцева. Как бы поставить его на место? А то уже поговаривают (ординарец донес), что подлинным командиром части стал старший лейтенант, которому-де раненый майор уступил главенство.
Случай вскоре представился. Нужно было в двух направлениях — северном и южном — выслать две группы разведчиков. Когда обсуждался состав группы, которой предстояло двинуться на деревню Соленые Ключи и дальше к шоссе, Ярцев назвал имена двух своих солдат, но Беловежский тоном, не допускающим возражений, заменил одного из них своим ординарцем. Лысенков давно и настойчиво просился в разведку, оправдывая свою просьбу желанием показать себя в настоящем деле. Они направились в разведку вдвоем — он и земляк.
Вернулся ординарец из разведки один. Он сообщил: на шоссе наткнулись на немецкую штабную машину. Земляк струсил, пришлось ординарцу одному отбиваться от двоих немцев. Однако, проявив находчивость, он завладел офицерским планшетом и, отстреливаясь, отошел назад. По дороге земляк подорвался на мине, пришлось похоронить.
В доказательство своих слов предъявил личные документы земляка и офицерский планшет с картой. Впившись глазами в карту, Беловежский тотчас же определил, что она представляет несомненный интерес для высшего командования. Он забросал ординарца вопросами: долго ли вели наблюдение за шоссе, видели или нет других гитлеровцев помимо тех, что ехали в машине.
Ординарец отвечал:
— Да вы посудите, товарищ майор… Будут ли немцы посылать по шоссе штабную машину с важной картой без охраны, коли не заняли уже весь район?
Беловежский не мог не признать справедливость его слов. В избу вошел Ярцев. Беловежский сказал ему:
— Вот послушайте, как отличился ваш хваленый боец.
Выслушав сбивчивый рассказ заробевшего перед ним ординарца, Ярцев воскликнул:
— Вранье! Не верю ни одному слову! Лично направлюсь к шоссе и все выясню.
— Никуда вы не отправитесь, — жестко произнес майор. — Слушайте приказ: через час выступаем. В южном направлении.
— Но это же бессмысленно! Немцы не дураки. Они сейчас наверняка пытаются замкнуть кольцо. А для этого обходят нас с юга. Надо с боем пробиваться на север через шоссе.
— Но там же гитлеровцы!
— Они нам и нужны, — отвечал Ярцев. — Наша задача — уничтожать живую силу и технику противника.
— Я командир части и лучше вас знаю, в чем заключаются наши задачи!
— Но мы ведь даже не дождались разведгруппы, посланной в южном направлении! Как же можно выступать, не имея надежных разведданных?
— Вы же сами утверждали: промедление смерти подобно. Я уверен, что разведчики присоединятся к нам по дороге! Не позже чем утром…
Ярцев ушел на север, майор — на юг, его группа напоролась на танковую колонну противника, потеряв больше половины людей. Впоследствии при разбирательстве дела майору Беловежскому было поставлено в вину, что он, не дождавшись данных второй разведгруппы, пытался, действуя вслепую, осуществить прорыв и понес большие потери в личном составе. Припомнили и его слова: «Как же бороться, когда средств борьбы нет». Над ним возникла угроза военного трибунала.
Прощаясь с сыном, Петр Ипатьевич отвел его в сторону и, указав взглядом на Игоря, вполголоса произнес:
— Шофер — близкий человек. Он тебе лично предан? Это очень важно, сын, чтобы рядом находился человек, готовый за тебя броситься в огонь и в воду. У меня на фронте был ординарец… Ушлый парень. Чего только о нем ни говорили, а оказалось — надежный человек. Да ты его знаешь…
— Завгар Лысенков?
— Ты с ним поласковей. Такого лучше иметь другом, а не врагом.
— Так именно он был твоим ординарцем?
— И неплохим.
Игорь узнал об этом в тот же день. Роман Петрович не видел причин, чтобы скрывать от Игоря то, что сообщил ему отец. Беловежскому-младшему от души хотелось помочь Коробову в благородных розысках деда-солдата и тем восполнить недостаток внимания к парню со стороны отца.
На Игоря сообщение Романа Петровича произвело сильное впечатление. Как? Лысенков был ординарцем майора Беловежского, выходит, он был вместе с ним и с дедом в окружении? Почему же тогда завгар, отлично зная, с какой целью приехал в Привольск Игорь, ни разу не завел с ним разговора о тех днях? Не сказал, что был с дедом однополчанином?
Странно, очень странно!
И вот еще о чем подумалось Игорю. Он вспомнил рассказ Примакова о том, как несколько лет назад тот ездил с подшефной бригадой в колхоз, расположенный в Соленых Ключах: «Лысенкова клещами нельзя было затащить в Соленые Ключи. Однако автотранспортом выручал крепко. Отказа не было. Вот мы с ним тогда и подружились».
Почему Лысенкова клещами нельзя было затащить в Соленые Ключи? В места, где он воевал? Неужели все эти годы он так ни разу и не побывал в колхозе? И это — несмотря на то, что по роду службы ему следовало бы регулярно общаться с подшефными, так сказать, изучать их нужды…
Игорь для себя сделал зарубку: по приезде надо обязательно выяснить в гараже, вправду ли Лысенков в последние годы ни разу не съездил в Соленые Ключи.
И еще одно подозрение нужно проверить…
Вернувшись в Приморск, Игорь отправился на городской почтамт и заказал разговор с Москвой. В редакции молодежной газеты к аппарату подошел его знакомый Скворцов. Очкарик. Игорь напомнил о себе, попросил:
— В прошлый раз вы мне говорили о письме рассерженного подполковника, которое пришло на мою заметку. Вы еще сказали, что фамилия написана неразборчиво. Не могли бы вы еще раз посмотреть на подпись — не Беловежский ли?
— Письмо в архиве. Нужно время, чтобы его отыскать. А зачем вам подпись?
— Очень нужно.
— Тогда позвоните через два дня.
Через два дня Игорь вновь позвонил в редакцию.
Скворцов сказал:
— Вы правы… Фамилия этого сухаря, похоже, Беловежский. Вам заключение прислать?
— Нет… Заключение я сделаю сам, — ответил Игорь.
— Что вы сказали?
— Ничего. Большое спасибо, что помогли.
— Пожалуйста. Кстати, ваш товарищ по таксопарку Виктор написал нам неплохую статью. Читали?
— Нет. А когда напечатали?
— Ровно неделю назад на второй странице. Обязательно прочтите. Нас прямо-таки засыпали откликами.
Игорю живо представилось улыбающееся узкое лицо Скворцова. Разговаривая, он поглаживает переносицу. Солнечные лучики сверкают в маленьких круглых стеклах его старомодных или, наоборот, очень даже новомодных очков.
ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО
Заседание партбюро, на котором должна была рассматриваться жалоба жены инженера Злотникова на Николая Григорьевича Хрупова, было назначено на четверг.
Накануне прошел дождик, мелкий, моросящий, один из первых дождей лета. Делая на листке «Еженедельника» пометку о времени начала заседания, Беловежский подумал: «после дождика, в четверг» и невесело усмехнулся.
«После дождика, в четверг» — позже, когда-нибудь, потом, может быть, никогда… Уже давно Роман Петрович собирался выступить перед коллективом привольского завода с новой программой, изложить продуманную систему действий. Да и пора бы — без малого год минул, как он возглавил завод. Впрочем, Громобоев вон сколько просидел в директорском кресле и ни разу не выступал с «новой программой», не добивался крутого переворота, не крушил, не ломал, тем не менее завод не выходил из числа хорошо работающих.
У Романа Петровича тоже были поводы для того, чтобы испытывать удовлетворение. Несколько месяцев назад во время встречи с и. о. начальника главка Трушиным он принял решение не добиваться корректировки плана и тем самым поставил на карту репутацию завода и свою собственную. Стоило завалить годовой план — и немедленно последовала бы расплата… И вот план выполнен в полном объеме, с большим трудом, но выполнен. Как тут не помянуть добрым словом хитроумного и изобретательного зама Фадеичева, чудом раздобывшего для завода несколько сот недостающих рабочих, выбившего из поставщиков узлы и сортаменты металла, которые, казалось, никак нельзя было выбить. Да и не только Фадеичева, а и сотни, тысячи других людей, не позволивших заводу соскользнуть вниз, попасть в число отстающих.