— Учиться? Дело хорошее. А куда?
Юля уже очнулась от сна, мозг ее заработал.
— В юридический.
— Почему именно в юридический?
— У моей матери там знакомый дядька есть… Он поможет.
— Ах, так… Ну, если твердо решила с работы уйти, то спи… Вечером все обсудим.
Но вечером он молодой жены дома не застал. Юля пришла домой после двенадцати, от нее пахло коньяком.
— Где ты была?
— У Марины. Еще раз отметили мое замужество. В узком кругу.
— Но мы уже, кажется, это сделали — в кафе?
— Ты думаешь, на свадьбе были все мои друзья?
— Нет, не думаю. Но мне не хотелось бы, чтобы ты продолжала встречаться с теми, кого нельзя было пригласить на свадьбу.
Она подумала. Согласилась:
— Ты прав. Больше этого не будет.
Слово свое Юля сдержала. По вечерам встречала его в дверях, звала ужинать. С удивлением он обнаружил, что Юля отличная кулинарка. Достав из духовки аппетитно подрумяненный кусок мяса, пододвигала пиалушку:
— Я вот тебе кабачковскую икру приготовила.
— Сама?!
— Сама.
— А кабачки где взяла?
— На рынок ездила. На Центральный. Ну и дерут! Зато ведь вкусно?
Он попробовал. Лицо расплылось в улыбке:
— Здорово! Я и не знал, что кабачковская икра может быть такой вкусной! Молодец, Юлька!
Не стесняясь Бабули, она обвила его шею тонкой рукой, поцеловала.
— Ну-ну… — смущенно пробормотала Бабуля. — Ешьте, лизаться потом будете.
Юля обняла Бабулю и тоже расцеловала.
— Фу-ты, ну-ты, — отмахнулась Бабуля. Но было видно, что ласка ей приятна. — То один внук у меня был, а теперь и внучка появилась. Был бы мой Ванюша жив, порадовался бы вашему счастью.
Бабуля смотрит на тарелку с изображением мужа и вздыхает.
Юля спрашивает:
— А вы своего Ванечку сильно любили?
— Ой, как крепко любила… Да только разве понимала? Молодая была, глупая. Думала, счастья на весь век с избытком отпущено, а его надо как жар-птицу обеими руками держать. А то зазеваешься и упустишь. А ты Игоря моего любишь ли?
Юля смеется-заливается:
— Еще как! Я его портрет не то что на тарелку, на целый сервиз наклею, чтобы все время любоваться — за завтраком, обедом и ужином.
Игорь хмурится, из-за Бабулиной спины делает Юльке знаки: мол, шутки насчет дедовского портрета на тарелке неуместны, могут Бабулю обидеть.
Юля спешит замолить вину.
— Вы, Бабуля, ложитесь отдыхать, а я японские чашки помою.
— Что ты, что ты… Не дай бог разобьешь, работа не наша, тонкая. Я уж сама.
А наутро Бабуля Игорю и говорит:
— Ну и жену ты себе, парень, взял…
— Не нравится?
— Нет, девчонка пригожая. И характер легкий. Да только как вылезет в одних колготках на кухню, смотреть не на что. Малое дитя. Ее еще учить и учить надо.
— Вот и учи, Бабуля.
— Да что я, старая, могу. Разве она меня послушается?
— А меня, думаешь, послушается?
— Ого! Еще как! Как тебе с работы прийти, места себе не находит. Кидается то в комнате прибирать, то окурки выносить. Меня все выспрашивает, что ты любишь и чего не любишь. У плиты торчит. А если Марина тут окажется, то чуть не в шею выталкивает… Чтоб с тобой не встретилась. Ты у нее один свет в окошке.
Эти слова были Игорю приятны. Он сказал:
— Почему только я? У нее мать есть, отец.
— Да, понимаешь, какое дело. Семья у нее, конечно, есть… Да только зябко ей там. Правда, отчего зябко-то? В ум не возьму? Уж ее ли не растили, не баловали? А то как же. Одна доченька у отца с матерью. Все для нее. Помню, у нас в деревне… У маманьки нас семеро было. Мал мала меньше. Старшие младших выхаживали. Все выросли, да какие! Приветливые, почтительные. Родительское слово — закон. А ныне что?
Я тут слыхала: соседка из пятой квартиры цельными днями по городу шастает, ищет внуку финское питание детское. Вишь ты, финское понадобилось, а обыкновенное никак нельзя. А будет ли толк?
И то сказать: детей воспитать — не курочек пересчитать. Трудное дело. Вот и выходит: матка по дочке плачет, а дочка по доске скачет. Твоя, сама сказывала, с малолетства родителей не слухала, сама себе голова. Все наперекор норовила… А что получилось? Ничего хорошего. Мать старается, хочет дорогой своей дочери сделать как лучше, а та ни в какую. Пошли ссоры, скандалы. Ну и сбилась с пути. Неделями дома не ночевала, таскалась неизвестно где и с кем. «Страшная жизнь, говорит. Как ночью приснится, вся в холодном поту просыпаюсь. Потом вспомню, что все позади, что теперь у меня Игорек есть, и плачу от радости. Только тихо-тихо, чтоб его не разбудить». Так что ты, внучок, с ней помягче. Раз уж взял такую, теперь старайся, выправляй ее судьбу.
Однажды ночью Игорь проснулся от тревожного чувства. Прислушался. Было тихо, но именно в этой абсолютной, ничем не нарушаемой тишине и крылась тайна.
Он повернулся к жене.
— Ты что — не спишь?
Юля вздохнула и, улыбаясь в темноте, сказала:
— А ты как узнал?
— Догадался.
Она припала к его плечу:
— Я такая счастливая, Игорек! Даже спать не могу. Мне жаль попусту тратить эти мгновения. Ты меня любишь?
Игорь помедлил. Юля нравилась ему, он к ней привязался. Может быть, даже уже любил… А сказать почему-то не смог, язык не повернулся. Отделался шуткой:
— Раньше надо было спрашивать. До свадьбы. А теперь уже поздно.
Юля молча отодвинулась от него.
— Ты что?
— Ничего. Давай спать.
На день рождения Юля подарила Игорю изящный белый батник с погончиками. Над левым карманом была выпущена черная ленточка с золотой надписью «Safari». У батника был только один недостаток — маловат, не сходился на широкой Игоревой груди.
— Где это ты раздобыла? — спросил он Юлю. — Там нельзя обменять? На размер побольше?
— Там нельзя, — усмехнулась она. — Так носи.
Поняв, что означало это «там», Игорь помрачнел. Кто достал этот батник? Жан? Мартин? Значит, она продолжает поддерживать с ними связь? Он не ревновал Юлю к ее прежним знакомым, но неприятный осадок остался. При первой возможности Игорь избавился от фирменного батника, выменял его в таксомоторном парке на курточку из лакированной кожи.
— Клевая, — одобрила жена обнову. — Сколько заплатил?
Он честно сказал:
— Обменял на батник. С доплатой.
— На мой батник?
Она чуть не расплакалась.
Игорь не стал называть истинную причину, по которой ему хотелось избавиться от батника, чтобы не выглядеть глупым ревнивцем.
— Почему «твой»? Ты же мне его подарила, значит, он стал «мой». А раз мой, значит, я могу с ним делать что хочу. Так? Он мне был мал.
— Как ты мог! Это же был подарок, — она круто повернулась и выбежала из комнаты.
Игорь вздохнул. Что поделаешь — в последнее время они все чаще не понимали друг друга.
Приближался август — пора приемных экзаменов в институт. А Юля и не думала готовиться. Сидела дома, уставившись в окно. Или одна ходила в кино, выбирая двухсерийные фильмы, чтобы убить время. По вечерам, захлебываясь, рассказывала Игорю содержание очередного боевика.
— Он и Она спускаются под воду на батискафе, и вдруг на них набрасывается какое-то чудовище. Осьминог или кто еще — не знаю. И начинает их атаковать. А потом хватает и увлекает в какую-то расщелину. И они попадают в Атлантиду. Она находится под водой. Поэтому люди там могут жить только те, у кого есть жабры. Их запросто делают, небольшая операция — и все. А эти, с батискафа, не хотят, чтобы им делали жабры. И пытаются удрать. С помощью одной хорошенькой девушки. Между прочим, на Марину похожа. Только у Марины короткие ноги, а у этой длинные-длинные. Как у меня. Платье у нее очень красивое, с большим разрезом, так что все ноги видны вот досюда. — Юля поднимает юбку, демонстрируя колготки. — Единственное, что неправдоподобно, — говорит она, — что та девушка носится по подводным скалам вот на таких каблучищах. Этого же не может быть, верно?
— А все остальное — может? — усмехается Игорь. Ом устал после долгой смены, а потом еще отсидел два часа на профсоюзном собрании, и поэтому восторженный рассказ Юли про обитателей Атлантиды не увлекает его.
— Там есть такое место, когда я чуть не заплакала, — говорит Юля. — Главный герой убегает с Атлантиды, а девушку взять с собой не может.
— А почему? Он что — женатый?
— Да нет. Холостой. Но у нее жабры.
— Выходит, он не хочет иметь жену с жабрами?
— Не в этом дело! — возмущается непонятливостью Игоря Юля. — Он бы рад, да только она на суше умрет. Как рыба, выброшенная из воды на берег.
— Значит, он полюбил рыбу? Ну, это понятно. У них, наверное, в магазинах с рыбой плохо… Он увидел, и слюнки потекли.
— Да нет же! Она нормальная девушка. Только вот здесь, за ухом, жабры.
— Ну-ка покажи.
— Что?
— Свое ухо.
Игорь притягивает Юлю к себе, заглядывает за ушную раковину.
— Странно!
— Что?
— Что нет жабр. А то я подумал: вдруг ты с Атлантиды?
Она смеется.
— Нет, я не с Атлантиды. А вот ты откуда — чернявый такой?
— Наш Игорек — цыган, — говорит Бабуля. — Весь в деда.
Юля капризно надувает губки.
— Не хочу, чтоб он был цыганом. Мой Игорек — француз. Гасконец, как д’Артаньян. Я в кино видела. Вылитый гасконец!
Упоминание о французе портит Игорю настроение. «Не знаю, с Атлантиды ты или нет, — думает он, — но, похоже, мы с тобой с разных планет». Вслух он говорит:
— Бог с ней, с Атлантидой. Ты, Юлька, вот что лучше скажи, к экзаменам скоро будешь готовиться?
У Юли мгновенно мрачнеет лицо. Она отворачивается.
— Ты что надулась?
— Ничего, — резко говорит она и выходит из кухни.
— Не поступит она ни в какой институт, — со вздохом говорит Бабуля. — У нее голова другим забита.
— Тогда пусть идет работать, — резко говорит Игорь.
Когда через месяц Юля торжественно сообщила мужу, что у них будет ребенок, у него вырвалось:
— Все понятно. Ты нарочно это сделала! Чтобы не учиться и не работать.