Они вошли в дом. Незнакомец остался в передней.
— Садись.
На Лысенкове был темно-бордовый халат, надетый поверх шерстяного свитера. Он походил на старого жуликоватого тренера из кинофильма о спортсменах.
— Что скажешь?
И снова Лысенков себя вел так, как будто встреча состоялась по инициативе Игоря.
Тот запустил руку в карман курточки, извлек из нее деньги, протянул Лысенкову.
— Вот остаток долга. Больше работать на автовокзале не буду.
— Почему?
— Надоели левые рейсы. Того и гляди, загремишь на несколько лет. А я свободу люблю.
— Свободу все любят. Не ты один, — заметил Лысенков. — Значит, выходишь из игры?
— Выхожу.
— А почему остаток долга принес не Автандилу, а мне?
Игорь взглянул в лицо Лысенкову:
— Потому что Автандил — пешка. А король — другой.
Завгар вытащил из квадратной, темно-зеленой с золотом, пачки тонкую и длинную сигарету, закурил. Рукой отогнал дымное облако.
— Ну, а кто же, по-твоему, король?
— Вы, Адриан Лукич.
Наступило молчание.
Лысенков, скрестив руки на груди, пристально смотрел на Игоря. Что было в его взоре? Удивление, страх? И то и другое. И еще что-то — страшное, темное. Будто разверзлись такие бездны, в которые даже ему, мужику не робкого десятка, заглядывать жутко.
Перед ним стоял внук Ваньки Коробова. Его семя. Он, Лысенков, пытался его сломать. Не вышло. Вон парень какой вымахал! И на Ваньку похож. Та же сила в нем.
На Ваньке Коробове Лысенков в свое время сосредоточил всю силу своей ненависти. Почему именно на нем? Разве Ванька раскулачивал его отца, лишал Адриана его законного богатства? Нет, не он. Но, рожденный в семье горемычного бедняка и сам обреченный быть бедняком, довольствоваться жалкими крохами со стола жизни, Ванька повел себя так, будто был ее хозяином, увел из-под носа Лысенкова девку. Стал служителем нового закона, который сделал Адриана нищим и которого признать он не мог. Разве мало причин для ненависти?
Лысенков мстил Ваньке как мог. Спалил его дом. Покусился на его жизнь. И все же Ванька выжил, выстоял. А Лысенкову пришлось уйти из родных мест. Как неприкаянный мотался по белу свету, менял обличия, заметал следы, ускользал от возмездия. Жизни не было. И виноват был во всем он — Ванька Коробов.
Лысенков думал, что они уже не встретятся. Но судьба свела их на войне. Оба были солдаты, и оба оказались в окружении.
В тот день Лысенков, пользуясь своим особым положением при командире части, сам напросился вместе с Ванькой в разведку. Расчет у него был поначалу простой: воспользовавшись моментом, скрыться, бежать и таким образом спастись, выбраться из окружения. Этот план изменился под влиянием обстоятельств.
На шоссе им попалась идущая в сторону города немецкая легковая машина «мерседес». Вспыхнул короткий бой. Ванька полез на рожон и погиб, а Лысенков, не торопившийся вылезти из укрытия, не только уцелел, но и стал обладателем огромных ценностей. В покореженной взрывом гранаты машине обнаружился плоский железный ящик. В нем были награбленные гитлеровцами сокровища: золото, бриллианты, камни. Неизвестно, что фрицы очистили — музей или банк. Скорее всего, музей. Впрочем, Лысенкова прежние хозяева драгоценностей не интересовали. Превратности смутного времени сделали его обладателем редких сокровищ. Вот что главное!
Он понимал, что нельзя оставаться дальше на дороге, надо скорее спрятать зеленый ящик, зарыть в приметном месте и убираться подобру-поздорову. Но нахлынувшая радость на некоторое время лишила его сил. Сапоги налились свинцовой тяжестью, он не мог их стронуть с места, они будто прилипли к мокрому асфальту шоссейки. Сбылась давняя мечта Лысенкова. Судьба послала ему желанное богатство!
Огляделся. Шоссе было пусто. Он прижал железный ящик к груди, отнес по ту сторону шоссе и закопал под приметной сосной. Призадумался. Если он убежит, станет дезертиром, то не видать ему сокровищ как своих ушей.
Доброе имя, хорошая репутация — вот что сейчас ему нужно! Где их взять? Как? Только одним путем: лишив доброго имени Ваньку Коробова, присвоив себе его заслуги. Благо свидетелей у Лысенкова сейчас не было.
И тут он вспомнил о мальчишке-проводнике. Стал окликать его. И тот отозвался из кустов. Лысенков стал подманивать мальца. Но что-то в выражении его лица, видимо, насторожило парня. Он бросился бежать и — снова Лысенкову повезло! — подорвался на мине.
Вернувшись в часть, Лысенков превознес свои заслуги в бою на шоссе и очернил Ваньку Коробова. Правда, ему не поверил старший лейтенант, но майор принял сторону Лысенкова. Адриан готов был окончательно уверовать в свою счастливую звезду. Но, увы, она оказалась ненадежной, переменчивой, то светила вовсю, то скрывалась в черных лохматых тучах, повергая в отчаяние.
Такое отчаяние охватило Лысенкова в тот день и час, когда, раскопав яму под высокой сосной, он обнаружил: сейфа нет, сокровище кем-то похищено. Это был удар!
Сейчас, оценивая задним числом то, что произошло почти сорок лет назад в двухстах метрах от шоссе, Лысенков усматривал в этом направляющую руку судьбы. Открытие, что сказочным путем доставшееся ему столь желанное богатство пропало, похищено, пробудило в нем такую бешеную злость, вызвало к жизни такие неукротимые силы, которые позволили ему с лихвой восполнить свою потерю. Как? Колоссальным трудом, небывалым напряжением ума и воли. Сколько блестящих комбинаций задумано и проведено Лысенковым, сколько глупых, слабых и жадных вовлечено в орбиту его махинаций. Сколько добра накоплено и сбережено!
Он богат. Почему же такое страшное возбуждение охватило Лысенкова, когда подробно рассказывавшая ему о своем посещении дома ювелира Галя, сожительница Заплатки, упомянула о плоском железном ящике темно-зеленого цвета? Неужели это тот самый ящик, который он, Лысенков, собственноручно закопал в землю у высокой сосны? Неужели наконец отыскался след утерянных сокровищ?
Он было протянул руку, чтобы завладеть этими сокровищами, как на его пути встал внук Ваньки Коробова. Вот он перед ним, крепкий, цыганский, похожий на деда. Смотрит на Лысенкова тем же спокойным, исполненным внутренней силы взглядом. Говорит как равный с равным. Хотя он, Лысенков, баснословно богат, а Игорь Коробов беден, как и его дед. Это не смущает парня. Он держится и разговаривает так, как будто ему дано право судить Адриана Лысенкова и даже вынести ему приговор.
Проклятое семя.
Лысенков заходится в нервном смехе, обнажая крепкие желтые клыки.
— Молодец, Игорь! Хвалю. У тебя возникло подозрение, и ты взял на пушку Толстого Жору. Дуралей напился как свинья и подтвердил, что шеф, или король, как ты говоришь, — это я. Мне нетрудно было бы отказаться, но я темнить не буду. Почему? Потому, что давно успел понять, чего ты стоишь. И хочу тебе сделать предложение. Слушай сюда… Долг, что ты выплачиваешь Автандилу, липовый. Да, да, не удивляйся. Никакой аварии не было. Акт я порву. Уловил?
Игорь ушам своим не верил. Неожиданно Лысенков выложил перед ним все свои карты. Как объяснить эту странную откровенность? Уж не считает ли Лысенков Игоря и впрямь своим человеком? Конечно, нет. Просто он ведет какую-то темную игру и сообщает Игорю лишь то, о чем тот и сам уже догадался.
— Ну, как? По сердцу тебе мое предложение?
Игорь сделал вид, что колеблется.
— Сначала бы хотелось прояснить одну вещь, — говорит он. — Вы знали моего деда? Воевали вместе с ним?
По лицу Лысенкова скользит тень. Он молчит, обдумывая ответ. Что сказать пащенку Ваньки Коробова?
— Откуда ты взял?.. Ну, что мы вместе с ним воевали? Не знал я никакого Коробова. Он что — тоже в наших местах пулю искал? Знаешь, сколько нас там было? Тыщи! А остались сотни. Вот потому и не люблю в тех местах бывать… Тяжело вспоминать.
— Припомните, — говорит Игорь. — Однажды в окружении вы вызвались пойти в разведку. Кто с вами в паре был?
— Николаем звали. Имя помню, а фамилию забыл. Сколько лет прошло.
Лысенков говорит, а в мозгу у него теснятся беспокойные мысли.
Пока Коробов рыщет по Соленым Ключам да расспрашивает диспетчершу Клавку, еще жить можно. А если раньше его, Лысенкова, отыщет того парня, проводника Тимоху? Быть беде. Хорошо еще, что судьба вовремя привела Лысенкова в дом на Разгуляе и состарившаяся жена Ваньки Коробова по собственной воле сунула ему тогда в руки письмо от Тимохи! Лысенков прихватил это письмо с собой. Теперь он настороже. Нет, он, Лысенков, и пальцем до Марьи не дотронулся. Перед ним сидела пожилая женщина, лишь отдаленно напоминавшая ту молодую и пригожую девушку, к которой когда-то присохло его сердце. Жизнь ее позади, по всему видно, не долго осталось. Он так и сказал ей. Не сразу, а потом, когда она разозлила его своей упрямой верой в то, что ее Ваня погиб героем. Он пытался вдолбить ей, что Ванька никаким героем не был, что она насочиняла о нем себе невесть что и сама же верит. Выходить ей надо было не за Ваньку, а за него, Адриана, тогда бы прожила всю жизнь в довольстве, а не мыкалась одна-одинешенька на закате дней. Что же получилось из-за ее глупого упрямства? Ванька уже сорок лет лежит в сырой земле, даже могила его — и та неизвестна. Он, Лысенков, сколько лет мыкался по белу свету как неприкаянный. А она стара, больна и скоро, видать, помрет.
Он выкрикнул ей эти слова в злобе и гневе, а она взяла и померла.
Он ушел, унося с собой письмо Тимохи, увы, без обратного адреса.
Надо же так случиться, что этот чертов парень Игорь Коробов не только разведал его настоящее, но и разворошил прошлое. Если настоящее и прошлое Адриана Лысенкова соединятся, получится взрыв почище ядерного, одни ошметки полетят. Нельзя этого допускать.
— Сейчас я тебе твои деньги принесу, — сказал Лысенков.
Вышел в соседнюю комнату. Зазвенела связка ключей, со скрипом открылась тяжелая дверца, потом с грохотом упала вниз. «Значит, не шкаф, а ящик», — подметил про себя Игорь. И перед его взором тотчас же возник четырехугольный ящик с медной табличкой фирмы «Остер-Тага», который он не раз видел на серванте в доме ювелира. Неужели выкраденный у ювелира сейф Лысенков держит у себя? И не боится? Почему-то завгар уверен, что Христофор Кузьмич не обратится в милицию с заявлением о пропаже. Почему, интересно?