— Какой же ты глазастый, если говоришь, что дядька упал головой под стол. Он же возле двери лежал.
Федя сделал хитрое лицо:
— А вот и врешь. Сбить меня хочешь? Не выйдет! Голова под столом, а тулово тут, посреди…
— А в какое место он его ударил?
Федя, не раздумывая, указал рукой на правый висок.
Следователь снова хотел выразить сомнение в Фединой наблюдательности — смертельная рана была нанесена в левую часть головы Лысенкова, а не в правую, но вспомнил горячность мальчонки и оспаривать его не стал.
— А дальше что было?
Дождавшись ухода инвалида, Федя поймал голубя, спустился по наружной лестнице во двор, вышел на улицу, прикрыл за собой ногой скрипучую калитку. Дверь в дом была полуотворена, Федя постоял минуту, подумал. Сказал голубю: «Погодь!» — и шмыгнул в дом.
— Так… — проговорил следователь Толокно. — А теперь скажи, Федя, куда ты спрятал нож, который взял в доме?
Федя не стал упираться. Слез со стула, вышел во двор, полез на свою голубятню и через пару минут вернулся с ножом.
Следователь взял нож, внимательно осмотрел его. Нажал на кнопку. Выскочило острое стальное жало. В ложбинке на лезвии запеклась струйка крови. Он не сомневался, что это кровь инвалида.
— Спасибо, Федя, — произнес следователь Толокно. — Ты нам очень помог.
Мальчик замялся.
— Тебе чего?
— А ножик не отдадите? Я бы его Антошке показал.
— Не могу, Федя. Вещественное доказательство.
«Спасибо, ты нам очень помог», — сказал Толокно Феде. А что делать? Не говорить же мальчонке, что его показания еще более замутили и без того нечеткую картину убийства на Морской улице.
Усевшись за свой стол, Толокно выдвинул ящик, порылся в бумагах. После чего снял трубку телефона и позвонил ювелиру Христофору Кузьмичу. Спросил:
— Ерофеев случайно не левша?
— Левша! — отвечал Христофор Кузьмич.
— Вы не путаете?
— Да что вы! Когда рубил дрова, колун всегда держал в левой руке, а тесак в правой.
— Какой еще такой тесак?
— Стальной. От немецкого карабина.
«Вот, кажется, и орудие убийства нашлось», — подумал про себя Толокно.
— А где он, этот тесак?
— Поищите у него в халупе. Должно быть, там.
«Да мы все там обыскали, а нашли шиш с маслом», — хотелось ответить ювелиру, но Толокно удержался. Попрощавшись, повесил трубку.
Он посидел минуту в неподвижности, потом снова набрал номер. На этот раз у него состоялся разговор с медэкспертом. Толокно попросил выяснить, нет ли на левом виске Лысенкова следа от удара кулаком. Через некоторое время медэксперт перезвонил и подтвердил: да, есть небольшая гематома, не замеченная при первом осмотре.
— Так, — проговорил Толокно.
Теперь он задумался надолго. Утверждение Феди, что инвалид ударил Лысенкова кулаком в левый висок, подтвердилось, выходит, с уважением нужно отнестись и к другому его свидетельству. Он утверждал, что Лысенков после удара свалился на пол возле стола. Получается, что, очнувшись, он встал на ноги и двинулся по направлению к двери, где его и встретил неизвестный со стальным тесаком в руке. Кто это был — вернувшийся обратно Ерофеев, Игорь Коробов или еще кто-то — третий? Вот это и предстояло выяснить следователю Толокно.
Все последнее время Толокно не оставляло ощущение, что он ищет убийцу не там, где следует. Это подозрение переросло в уверенность после того, как удалось отыскать инвалида Ерофеева. Помог это сделать ювелир Христофор Кузьмич. Он позвонил следователю и, сказав, что по-прежнему свято верит в невиновность Тимоши, сообщил: тот собирался до своего отъезда в Москву на операцию сделать одно дело, «заплатить последний долг», как он выражался. Тимоша собирался поставить памятник на могиле одного солдата. Не исключено, что после объяснения с Лысенковым инвалид занялся этим.
— А где он собирался ставить памятник? — спросил Толокно.
Последовал четкий ответ:
— На сороковом километре Приморского шоссе.
В тот же день Толокно вместе с Люсиным выехал в указанное ювелиром место. Памятник — огромный белый валун у дороги — обнаружить оказалось нетрудно. А вот Ерофеева отыскали не сразу. Надорвавшись, устанавливая валун, он теперь в беспамятстве лежал в районной больнице. Как только Тимофей пришел в себя, Толокно с разрешения врача допросил его. Запинаясь и с трудом подбирая слова, Ерофеев рассказал о своей ссоре с Лысенковым, повторив почти в точности все то, что следователю уже было известно от Феди.
На вопрос, где находится тесак, которым он колол дрова, Тимоша ответил: на полке у двери.
Толокно поверил: очень может быть, что тесак и впрямь спокойно лежал на полке у двери, пока случайно не подвернулся под руку убийце.
Кто же этот убийца?
У Толокно была привычка: когда розыск заходил в тупик, он принимался философствовать. Как ни странно, отвлекающие, казалось бы, рассуждения не раз выводили его на правильный путь.
Из документов, из показаний свидетелей перед Толокно мало-помалу вырастал образ Лысенкова — фигуры зловещей, даже страшной. При всем своем желании казаться исключительным он был вполне зауряден, этот Лысенков, в нем угадывались черты целого явления — лысенковщины, как определил его для себя Толокно. Да, социальные корни Лысенкова уходили в далекое прошлое, он был порожден действительностью, которая давно ушла в небытие. Действительность ушла, а Лысенков остался. Он растворился среди других, себе подобных. Что скрывать, они еще есть, лысенковы, которые воспринимают окружающий мир и людей лишь как средства для удовлетворения своих безграничных и корыстных вожделений.
Но кто же все-таки и за что убил Лысенкова?
Жизненный опыт научил Толокно при встрече с незнакомыми людьми прежде всего определять для себя движущую силу их существования. У одних эта сила была со знаком плюс, у других — со знаком минус. Преступниками чаще всего оказывались вторые, те, кто ставил свой личный, эгоистичный интерес выше интереса всех остальных людей.
Ни Игорь Коробов с его остро развитым чувством справедливости и трогательной заботой о доброй памяти деда, ни калека Тимофей Ерофеев, не приемлющий подлости Лысенкова, — не отвечали представлению Толокно об убийце. Так стоит ли держаться за эти версии только потому, что других нет, а эти как бы сами просятся в руки?
Толокно сгреб протоколы допросов со стола, запер их в сейфе и поехал в гараж привольского завода.
Он уже был здесь ранее — недели две назад, сразу же после убийства Лысенкова. Разговора с шоферами тогда не получилось. Все они с похвалой отзывались об Игоре Коробове, а на расспросы про Лысенкова отмалчивались, словно он не утерял своей власти и после смерти. Да и сам Толокно тогда еще не ясно себе представлял, о чем именно спрашивать этих парней.
Сейчас следователем двигала определенная цель. Убийцу нужно искать среди таких же преступников, каким был сам Лысенков, среди многочисленных его пособников по махинациям, которые он проворачивал в гараже и на автовокзале.
Толокно повезло. К нему подошел маленький сухонький человек с венцом седых волос над оголенным, загорелым черепом — кладовщик Макарычев и предложил свои услуги. Он хотел бы быть полезным следствию.
— Как и все остальные, вы считаете, что Коробов этого сделать не мог?
Макарычев с горячностью подтвердил: да, не мог. Тогда Толокно поинтересовался: много ли было у Лысенкова врагов, не случалось ли у него в последнее время ссор, столкновений с кем-нибудь из подчиненных?
Макарычев тотчас же припомнил: совсем недавно у завгара было крупное объяснение с водителем Заплатовым. Они громко и злобно кричали друг на друга. Заплатов выскочил из конторки Лысенкова красный как рак, потрясая в воздухе кулаками и изрыгая ругательства.
— А где он сейчас, этот Заплатов?
— Пропал.
— Как пропал?! Когда?
— Да на другой день после того, как у него сгорел дом, который он строил.
— Сгорел дом? Когда точно это произошло?
— Примерно за неделю до убийства Лысенкова.
— А вы не можете сказать, что послужило причиной размолвки между завгаром и Заплатовым?
— Я не могу. Не слышал их разговора. А вот Дима в момент их перепалки находился в диспетчерской: рядом с конторкой. До его ушей кое-что донеслось.
— Кто такой этот Дима?
— Шофер, комсомолец. Редактор стенгазеты.
Дима, высокий парень с красивым лицом, подтвердил. Да, он слышал обрывки разговора между Лысенковым и Заплатовым. Сперва завгар в чем-то упрекал Заплатова, тот отпирался, говорил, что вещь всплыла на толкучке случайно, что вины его в этом нет. Однако Лысенков этим объяснениям не поверил, стал упрекать шофера в непомерной жадности, она его-де когда-нибудь погубит. «Вот сгорит синим пламенем твой дом, тогда узнаешь», — сказал он. Эти слова завгара вызвали у Заплатова бешеную ярость. Он закричал во весь голос: еще неизвестно, у кого дом раньше сгорит, у него или у Лысенкова, с силой хлопнул дверью и прогрохотал сапогами по железной лестнице.
— О какой вещи шла речь? Что именно всплыло на толкучке? — поинтересовался следователь.
— Может, кольцо? — высказал предположение Дима. — В гараже ходили слухи, что Заплатов продает и перепродает какое-то кольцо, стараясь достать денег на достройку дома.
Вернувшись в горотдел, Толокно зашел в следственный изолятор, куда к этому времени был переведен Игорь Коробов, и задал ему вопрос:
— Фамилия шофера, укравшего когда-то у пассажирки кольцо с аметистом, Заплатов?
Игорь подтвердил. И добавил:
— Кольцо на переделку ювелиру сдавала сожительница Заплатова Галина Самохина.
— А кто украл его с подоконника директорского особняка?
— В момент кражи Заплатов находился в особняке. По моей просьбе он как раз в то время отвозил Медее Васильевне продуктовый заказ.
— А раньше сказать не мог? — сердито произнес Толокно.
— Вы же не спрашивали…
— Ах, так? Ну и сиди, раз такой умный.