О жизненных идеалах «средних» японцев прежних поколений писалось много. Они несли на себе сильный отпечаток своеобразной японской идеологии, ведшей свое происхождение от тех времен, когда Япония, находясь в изоляции от внешнего мира, консервировала и возводила в культ средневековые понятия, нормы поведения и мораль.
Как считают знатоки данного вопроса, старшему поколению японцев, выросшему в трудные годы военных и послевоенных лет, свойствен серьезный и ответственный подход к жизни, к своим служебным делам и семейным обязанностям. Отличительными особенностями склада ума и характера пожилых японцев остаются такие традиционные добродетели, как почитание старших и вышестоящих, ревностная забота о своем служебном долге, трудолюбие, дисциплинированность, неприхотливость во вкусах и жизненных запросах, скрытность, вежливость и скромность на людях, обостренное чувство стыда и собственного достоинства. Все эти характерные качества японцев старшего поколения формировались в больших семейных кланах — «иэ», жизнь в которых издавна была пронизана конфуцианской, конформистской идеологией и подчинялась воле главы клана. Касаясь этого вопроса, японский социолог Тадаси Фукутакэ пишет: «Нет нужды говорить о том, что большинство японцев довоенных времен воспитывались в иэ, основанных на династийном продолжении рода предков… Иэ были важнейшим элементом детского воспитания. Говоря конкретно, большинство детей находилось под руководством скорее своих бабушек, чем матерей… В таком окружении дети воспитывались на „культе стыда“, прививавшемся им матерями и бабушками, проявлявшими крайнюю чувствительность к похвалам и нареканиям окружающих. Разумеется, все время, пока ребенок воспитывался матерью и бабушкой, на заднем плане маячила власть главы семейства — отца. Акцент делался при этом не на моральных понятиях о хорошем и дурном, а на том, что вести себя следует так, чтобы не попасть в постыдное или смешное положение. По мере того как дети, избалованные в младшие годы, взрослели, их начинали дисциплинировать, внушая мысль, что самый безопасный способ жизни в этом мире состоит в том, чтобы уважать власть главы дома и других авторитетных лиц из непосредственного окружения и приспосабливаться к их поведению. Такие методы домашнего воспитания получали поддержку властей и местной общественности и вполне соответствовали нормам школьного воспитания. Именно путем подобного воспитания японец превращался в человека, почитающего власть — в конформиста, лишенного индивидуальных наклонностей. Изначальное могущественное воздействие на его развитие оказывала, таким образом, семья»[267].
Всеохватывающие социальные потрясения и глубокие перемены, происшедшие в образе жизни и сознании японского населения в послевоенные годы, привели к тому, что японцы старшего поколения в большинстве своем утратили как возможность, так и моральное право, уверенность и желание навязывать детям прежние семейные идеалы и нормы поведения, что привело во многих случаях к образованию вакуума во взглядах родителей на воспитание детей. И об этом теперь недвусмысленно пишут японские знатоки вопроса. «Утратив в послевоенный период свои былые понятия о ценностях, — указывает там же Фукутакэ, — довоенное поколение родителей не сумело выработать новой системы ценностей и оказалось в замешательстве в отношении того, как воспитывать своих детей. Дети, выросшие среди этой сумятицы, теперь уже сами воспитывают своих детей. Представители этого, самого молодого поколения будут пытаться, видимо, прибегать к иным методам воспитания, чем те, которым следовали их родители, но эти методы пока не определены, и предстоят еще поиски того, как должен формироваться характер человека в условиях нуклеарной семьи… У родителей отсутствует уверенность в правильности тех путей, которыми они идут в воспитании своих детей, и это сомнение за последние годы, видимо, даже усилилось»[268].
Одна из важнейших причин неспособности многих родителей-японцев воспитать детей в духе собственных идеалов кроется в том, что из-за своей занятости на работе по найму многим матерям и отцам приходится перепоручать воспитательную работу с детьми дошкольного и младшего школьного возраста посторонним лицам: нянькам и воспитательницам яслей, детских садов и площадок, а то и просто соседям по дому. Значительная часть детей школьного возраста в пролетарских семьях страны оказывается в будние дни вообще без присмотра с утра и до вечера. Иллюстрацией тому может служить следующая корреспонденция из Осака, опубликованная 4 апреля 1979 г. газетой «Майнити дэйли ньюс»: «Около половины школьников младших классов в городе Осака с равнодушием ждет в домах возвращения с работы своих родителей, о чем говорят данные обследования, проведенного группой учителей. Г-жа Кунико Иманиси (34 года), учительница из городской начальной школы района Такакура, забила тревогу, когда проверила дневники первоклассников и обнаружила, что большое число детей проводили свои послешкольные часы „ничего не делая“. Она обратилась в женскую секцию Осакского городского союза учителей, которая по ее просьбе провела обследование 110 тыс. учеников младших классов. Обследование показало, что только у 52,7 % учеников родители находились дома во время их возвращения из школы. Значительная же часть учеников — 37,8 % — оставались все дневные часы после школы одни, за 3,6 % осуществляли надзор детские учреждения, а за остальными присматривали соседи».
Серьезные пробелы в воспитании детей образуются также и в тех трудовых семьях страны, где повседневное внимание детям уделяется лишь матерями в связи с отсутствием мужей или их перегруженностью своими служебными делами. По сведениям японских социологов, семьи такого рода составляют в наши дни наибольшую часть семей страны. И не случайно духовный разрыв в мировоззрении старшего и младшего поколений японцев проявляется особенно остро и заметно во взаимоотношениях отцов со своими детьми.
Отмечая все возрастающую отчужденность детей в отношении отцов, японская журналистка Кэйко Хигути связывает эту отчужденность с тем, что в настоящее время, когда большинство отцов работают вне дома по найму, дети видят их гораздо реже, чем в довоенное время, когда в стране большинство отцов были либо крестьянами, либо лавочниками, либо ремесленниками. Давая характеристику обычной ситуации, складывающейся в семьях японских рабочих и служащих, Хигути пишет: «Каждый день рано утром отец покидает дом, направляясь в свое отдаленное учреждение… Со временем его отсутствие превращается в норму для детей, и они становятся индифферентными к нему и тогда, когда он находится дома. Это особенно заметно проявляется в сельских семьях, где отцы надолго уезжают на заработки в те времена года, когда полевые работы приостанавливаются. В период бурного экономического роста роль отца стала настолько ограниченной, что вместо компетентного родителя он стал лишь простым добытчиком денег»[269].
Ослабление отцовского внимания к детям далеко не всегда представляет собой следствие объективных демографических и социальных факторов. В немалой степени это явление обусловлено также и субъективными причинами и, в частности, отсутствием у многих из японских отцов живого интереса к жизни своих детей. Не случайно в ходе общественных обследований, проводимых правительством для выяснения отдельных проблем семейной жизни, постоянно обнаруживается недовольство большого числа японских жен безучастным отношением своих мужей к детям. Так, например, в итоге одного из таких обследований (1971 г.), призванного выявить претензии японских жен к своим мужьям, значительная часть опрошенных замужних женщин высказала следующие пожелания: «Хотелось бы, чтобы у мужа были более тесные контакты с детьми» (21 %), «Мужу не следует слишком баловать и нежить детей» (16 %), «Хорошо было бы, если бы муж давал наставления детям по важным вопросам жизни» (16 %), «Мужу следовало бы проявлять больший интерес к тем делам, о которых дети хотят с ним посоветоваться» (12 %), «Нужно, чтобы мужья не отмалчивались, а хотя бы о чем-то разговаривали с детьми» (11 %), «Муж должен проявлять воспитательную активность хотя бы в малых конкретных делах» (10 %). Приведя эти сведения в своей книге, японский социолог Сигэру Яматэ пишет: «Анализ пожеланий жен, адресованных своим супругам, выявляет безответственность, безучастность и пассивность отцов к делам, связанным с воспитанием детей. В большинстве своем отцы возвращаются домой настолько усталыми от служебных дел, что ищут в семье лишь отдыха и спокойствия… Есть, конечно, и такие отцы, которые общаются с детьми и устанавливают с ними взаимопонимание. Но, с точки зрения детей, отец не является тем не менее особенно хорошим собеседником. Результаты опроса учеников начальных и средних школ выявляют огромный духовный разрыв между отцами и детьми»[270].
Показательны в этом отношении данные анкетного обследования, проведенного в октябре 1980 г. канцелярией премьер-министра среди людей в возрасте от 15 до 23 лет. В ходе обследования молодым людям задавали два вопроса: «Обсуждаете ли Вы с отцом свои дела?» и «Обсуждаете ли Вы с матерью свои дела?» Что касается первого вопроса, то ответы разбились так: «Обсуждаю обстоятельно» — 9,8 %, «Обсуждаю» — 47,9 %, «Почти не обсуждаю» — 32,0 %, «Никогда не обсуждаю» — 2,7 % и «Отца нет» — 7,3 %. Раскладка ответов на второй вопрос, касающийся матерей, оказалась следующей: «Обсуждаю обстоятельно» — 30,1 %, «Обсуждаю»—55,9 %, «Почти не обсуждаю» — 11,1 %, «Никогда не обсуждаю» — 0,7 %, «Матери нет» — 1,8 %[271].
Из приведенных ответов явствует, что с матерями обсуждают свои дела подавляющее большинство молодых людей страны (85,9 %). Между тем с отцами подобные обсуждения ведут лишь 57,7 % юношей и девушек, а у 34,7 % таких обсуждений обычно вообще не бывает, хотя отцы у них есть. Объясняется это, судя по всему, как постоянной занятостью японцев-отцов, их безучастным отношением к делам детей, так и недоверием многих подростков и молодых людей к своим отцам. Подтверждением сказанному служат и полученные в ходе упомянутого обследования ответы молодых людей на вопрос о при