Приведенные сведения о переключении все большего внимания японцев на семейные дела, казалось бы, дают основания предполагать, что частота и длительность внесемейных контактов японцев сократились в наши дни по сравнению с прошлым или имеют тенденцию к сокращению. Однако данные общественных обследований не подтверждают подобных предположений и обнаруживают даже некоторое увеличение среднего времени, затрачиваемого японцами на внесемейные контакты. Сотрудники радиокорпорации Эн-эйч-кэй, проводившие обследование населения по данному вопросу, пришли, например, к выводу, что за минувшее десятилетие (с 1970 по 1980 г.) время, затрачиваемое в среднем каждым японцем на внесемейное общение, несколько удлинилось[583]. В чем же тут дело? Как объяснить эту кажущуюся противоречивость?
Видимо, в данном случае увеличение частоты и общего времени контактов японцев с внешней средой нельзя безоговорочно связывать с их тягой к подобным контактам. Все дело в том, что в современных условиях при наличии во многих семьях телефонов и автомашин, с развитием средств общественного транспорта контакты японцев с внешней социальной средой значительно облегчились. Это позволяет людям общаться друг с другом даже тогда, когда в этом нет острой душевной потребности[584].
Усиление интенсивности внесемейного общения на фоне все большего распространения среди обывателей эгоцентристских настроений типа «мой дом превыше всего» наталкивает исследователя на вывод, что падение интереса японцев к общению с внешней социальной средой проявляется не в количественном сокращении внесемейных связей, а в качественном содержании этих связей: им становятся присущи иные движущие стимулы, иная эмоциональная окраска. Все в большей мере в них начинают просвечивать деляческая расчетливость, душевная вялость и черствый формализм. И в этом отношении семейная жизнь японцев становится постепенно похожей на семейную жизнь американцев, где дух откровенного обывательского равнодушия к «посторонним», воинствующего индивидуализма и семейного эгоизма беззастенчиво пронизывает все сферы человеческих отношений.
Исстари особенность родственных связей японцев, дающая о себе знать и в наши дни, состояла в том, что связи эти определялись двойными узами родства — двойной системой родственной принадлежности. Во-первых, каждому «обыкновенному» японцу следовало принадлежать к своему дому — «иэ», который, как известно, представлял собой большую клановую семью, включавшую, наряду с супругами и их несовершеннолетними детьми, родственников мужа: его родителей, неженатых братьев и незамужних сестер. Во-вторых, одновременно вместе со своими семьями «обыкновенные» японцы принадлежали еще и к более широкой родственной организации — «додзоку», объединявшей несколько клановых семей, имеющих общую фамильную родословную, иначе говоря, одного общего предка по мужской линии, чья фамилия была унаследована главами всех указанных семей[585]. Стержнем этой федерации родственников являлась «главная семья» (хонкэ), т. е. дом первооснователя данной фамилии, наследовавшийся его прямыми преемниками — старшим сыном, старшим внуком и т. д., а ее периферию составляли «боковые семьи» (бункэ), отпочковавшиеся некогда от дома первооснователя и возглавленные его младшими сыновьями, а затем уже их внуками, правнуками и т. д. При этом связи «главной семьи» с «боковыми» строились не на равных началах, а на основе главенства первой над всеми остальными. Положение каждой из семей в рамках «додзоку» жестко определялось неписанным кодексом моральных и этических норм поведения и обязательств[586]. Изучивший этот вопрос советский исследователь С. А. Арутюнов писал: «Глава „главной семьи" пользовался большими почестями в „боковых семьях". Он не только давал советы, но и имел решающий голос в таких делах „боковых семей", как, например, женитьба одного из сыновей. Под Новый год и в другие праздники главе семьи надлежало поднести ценный подарок. „Боковая семья" должна была помогать „главной семье" в сельскохозяйственных работах, например при пересадке риса. Различия между семьями не ограничивались этим. Положение семей зависело также и от того, когда была основана каждая из них. Семья, отделившаяся ранее, стояла выше в общесемейной иерархии и пользовалась относительными привилегиями в таких вопросах, как вопросы старшинства, распределения работ по пересадке риса и т. д.»[587].
Все это, однако, было в прошлом. Уже в середине 70-х годов японские социологи, изучавшие структуру и функции многосемейных фамильных организаций «додзоку», стали упоминать об их существовании лишь в связи с изучением быта японских крестьян. Да и то при этом необходимы стали оговорки, что в ряде деревень страны эти организации уже вообще не существуют, а в тех деревнях, где они сохраняются, их роль стала весьма ограниченной и расплывчатой[588].
В наши дни система родственных уз претерпела сильные изменения: распались в своем подавляющем большинстве не только «додзоку», но и их составные части — клановые дома «иэ». Семейный быт японцев перестраивается структурно на базе небольших, нуклеарных семей. Но, несмотря на это, в сознании людей, в их взаимоотношениях все еще остаются весьма заметные следы прежней системы взглядов на родственные отношения с присущим ей комплексом моральных и этических норм поведения и обязательств.
Так, и по сей день почти все японцы держат в поле зрения большое число не только близких, но и дальних родственников, которые в прошлом принадлежали бы к их «иэ» и «додзоку». По-прежнему подспудно в умах японцев сохраняется сознание своей принадлежности к указанному родственному кругу. Хотя в общем будничные отношения с этими родственниками складываются теперь на индивидуальной основе — в зависимости от личной симпатии или антипатии, тем не менее большинство «добропорядочных» японцев продолжают чувствовать некие моральные обязательства в отношении людей этого круга, даже тогда, когда контакты между ними прервались в силу объективных обстоятельств или по причине плохих отношений. Моральный долг обязывает, например, большинство японцев посылать своим близким и дальним родственникам поздравления, а также подарки «сэйбо» и «тюгэн», приуроченные к календарным праздничным дням в конце и в середине года. Тот же моральный долг требует и теперь от японца личного и лишь в крайнем случае заочного участия в свадьбах и похоронах своих родственников. «Даже если это дальний родственник, — пишут японские знатоки вопроса Камико и Масуда, — все равно, когда приходит извещение о его похоронах или свадьбе, люди обязаны так или иначе принять участие в этих церемониях»[589]. Старая традиция — «совместное родственное оплакивание усопших» (синруй-но накиёри), когда на похороны покойного собираются даже самые дальние родственники, соблюдается многими семьями и в наши дни. Отличительная черта поведения японцев в подобных ситуациях состоит в их предельно формальном подходе к выполнению подобного морального долга. К участию в похоронах дальнего родственника их побуждает обычно не чувство, а лишь расчетливое стремление поступать «как принято», «как положено», так, чтобы не преступить существующих правил поведения и не подвергнуться всеобщему осуждению. В сущности, как отмечают японские исследователи, на похоронные и свадебные церемонии родственники собираются зачастую не столько по зову души, сколько потому, что в подобных церемониях, как им думается, «нельзя не участвовать»[590].
Тот же формализм наблюдается и при обмене подарками. В современной Японии родственникам, особенно дальним, не требуется самим приносить свои подарки друг другу: заказанные ими торты, фрукты, коробки с мылом, духи и тому подобные подношения доставляются обычно на дом по заказу торговыми фирмами.
И еще одна особенность общения японцев с родственниками — это постоянное соизмерение их положения в системе родственных связей со своим собственным и соответственное исчисление по общепринятым стандартам надлежащей суммы затраты денег, времени и энергии на контакты с тем или иным родственником. «Предположим, — пишут Камико и Масуда, — что однажды вы получаете извещение о смерти не столь близкого родственника. При таких обстоятельствах вы должны сразу же мысленно установить в своем сознании степень родственной близости умершего, определить его „ранг“ и в зависимости от этого выделить надлежащую денежную сумму. Так же вы поступаете и в случае празднования свадьбы. В ходе обследования, проведенного одним банком среди жен-домохозяек, внимание было обращено на то, как и на основе чего определяют они „ранг“ родственников. Обследование обнаружило, что денежный подарок в связи с присутствием на званом банкете в тех случаях, когда устроителями банкета были брат или сестра, покупался на сумму в 50 тыс. иен, если это были племянник или племянница, выделялось 30 тыс. иен, а если это были дальние родственники, а также сослуживцы, друзья или люди, оказавшие в свое время одолжение, то выделялось 10 тыс. иен»[591]. Во взаимоотношениях с родственниками японцам чуждо малейшее стремление к оригинальности или к индивидуальности в выражении своего внимания: чем шаблоннее проявляется это внимание, тем лучше — тем спокойнее и приятнее все это и для принимающей стороны.
В существующих нормах взаимоотношений между японцами-родственниками проявляется еще одна любопытная отличительная черта, а именно: меньшая, чем в большинстве других стран, теплота и привязанность друг к другу родных братьев и сестер. Японские социологи объясняют это тем, что с давних пор лишь старшие сыновья оставались наследниками отчего дома, в то время как остальные сыновья должны были после женитьбы покидать дом и устраивать свою жизнь самостоятельно. Дочерям же вообще приходилось по выходе замуж вживаться в другую семью, предавая забвению свой