Эрпанусьян вел Сергея знакомить с бригадой. Еще накануне, проходя по цеху, Ильин свернул ко второй «десятке» и сказал Коптюгову, что завтра придет к нему новый подручный, он не стал скрывать (тут не скроешь!), что это его сын, но именно это обстоятельство заставляет его просить, чтоб не было никаких скидок. Учить по-настоящему, держаться построже, Ну, а в случае каких-либо нарушений немедленно докладывать мастеру. «Он что, с завихрениями?» — спросил Коптюгов. «Нет, — ответил Ильин. — Но мало ли что…»
Нелепое положение! Нигде, ни в одном нашем ПТУ не готовят подручных и сталеваров для малой металлургии — для нас, например, энергомашиностроителей. А чермет своих не дает — самим не хватает. Вот и приходится растить их домашним способом, прямо в цехе. Выучить подручного еще куда ни шло. Со сталеварами же совсем чудо, и, если, случается, заболевает и не выходит в свою смену один, приходится перекраивать графики, брать сталеваров с других печей, а то и рисковать — доверять плавку первому подручному. Так было зимой, когда по городу гулял грипп.
Конечно, о своем коротком разговоре с Коптюговым Ильин ничего не рассказал дома. Зачем? За Сергея он был спокоен, он слишком хорошо знал его, чтобы допустить хотя бы малейшее беспокойство, и эта просьба — даже требование! — держаться с ним построже была, в общем-то, всего лишь обязательной в таком случае фразой. Ильин заранее знал, что Сережка будет работать хорошо, как бы ни было ему трудно на первых порах, даже не столько физически, сколько нравственно. К печи, к плавке его подпустят не скоро. Он еще долго будет загружать шихтой корзину, взвешивать ее, подавать к печи, подметать мусор, бегать с пробами в экспресс-лабораторию, потому что до сих пор не налажена пневмопочта, изготовлять из брусков скребки, которыми снимают остаточный шлак, но даже снимать этот шлак пока будет не он.
Ильин, сам прошедший через все это в свои студенческие годы, быть может, где-то в глубине души сомневался в том, что так ли уж надо Сергею повторять его путь без особой, в сущности, надобности. Тогда, двадцать лет назад, Ильину просто-напросто были нужны деньги — на еду, на пальто, на более или менее приличный мосторговский костюмишко, книги, ботинки. У Сергея есть все. Но если он захотел так, значит, пусть будет так. И вот Эрпанусьян ведет его знакомиться с Коптюговым и наверняка спрашивает свое любимое: «Ты что, упал, да?»
Как-то Сергей понравится бригаде и бригада Сергею? Конечно, только об этом и будет разговоров на все ближайшие дни. Надежда, уже совсем отчаявшись что-либо изменить и смирившись с тем, что ее сын станет третьим подручным, звонила и спрашивала: «Там хоть люди-то ничего? Или с первой получки накачают Сергея до поросячьего визга?» Пришлось весело отвечать: ребята вроде бы ничего, Коптюгов — один из лучших сталеваров, непьющий и держит свою бригаду крепко. Ильин не обманывал и не утешал жену. Стороной он узнал, что Будиловский печатается в областной газете, и сказал об этом жене, та даже обрадовалась: «Будиловский? Саша? Ну конечно, знаю! Он у нас часто бывает. Славный парень». — «Ну вот видишь?» — сказал Ильин. Что же касается Усвятцева, его он не знал совсем.
…Сейчас Сергей уже в цехе. Знакомится. Ильин поглядел на часы. Вторая даст плавку минут через двадцать, это хорошо, пусть Сергей посмотрит, что такое плавка…
Но там, на печи, было не до знакомства. Эти последние минуты перед выпуском плавки всегда напряженны. Коптюгов, который стоял у печи, лишь мельком взглянул на Сергея, кивнул и отвернулся, догадавшись, что этот парень, уже одетый в войлочную куртку и в каске, и есть его новый подручный. Усвятцева вообще не было у печи — он работал на шихтовом дворе, Будиловский же готовил желоб.
Эрпанусьян, крикнув, что скоро вернется, куда-то умчался, и Сергей остался один. Здорово хотелось курить, но он не знал, разрешается ли здесь курить, и терпел, хотя в самый раз надо было затянуться. Он волновался все-таки, потому что вот сейчас, вот здесь ему придется переступить какой-то незримый порог в своей судьбе, а что там, за порогом? Такие минуты всегда томительны, и волнение в таких случаях особо остро.
Лишь минут через двадцать, когда сталь была выпущена в ковш, Коптюгов подошел к Сергею и протянул ему руку.
— Новый кадр?
— Вроде бы.
— Надолго или так, по блажи?
— А я не из блажных.
Коптюгов глядел на него испытующе, этот взгляд был неприятен Сергею, но он продолжал спокойно улыбаться. Конечно, Коптюгову хочется сразу знать, кто я и что я, и за каким лешим меня сорвало с института на завод, — это его право, знать.
— Срочную служил?
— Так точно.
— Где?
— Дальневосточный округ, десантник. Есть еще вопросы, командир?
— По обстановке, — сказал Коптюгов, и Сергей рассмеялся.
— Значит, ты тоже служил? — сказал он, даже не заметив этого «ты». Только в армии отвечают так: «По обстановке». Коптюгов понравился ему сразу, будто они были уже знакомы и просто давно не виделись друг с другом. Будиловский понравился меньше. Сергею показалось, что этот парень с тонким, красивым лицом работает здесь по случайности, ему не шли ни каска, ни куртка. Как в плохом кинофильме, когда рабочих играют холеные красавчики. Сергей еще верил в первые впечатления, ему даже казалось, что именно они и есть самые правильные.
— Идем, — сказал Коптюгов. — Химию-то еще помнишь?
— Аш два о? — сказал Сергей. — Натрий, калий, кислород — выделяют водород. Не волнуйся, помню. У меня в школе химия от зубов отскакивала.
— Шустрый, — покосился на него Коптюгов.
Зато Усвятцев, к которому подвел его Коптюгов, показался Сергею простым, как огурец. Приплясывая, он даже пропел: «Откуда ты, прелестное дитя?» — и, когда Сергей ответил, что в таком возрасте пора знать, откуда берутся прелестные дети, хлопнул его по плечу.
— Ну, шутник, ну, Райкин, ну, дает! Такого я за неделю всей науке выучу!
Уже потом, много месяцев спустя, Сергей будет с улыбкой вспоминать, какой оказалась его первая работа. Когда Усвятцев сунул ему в руки здоровенную дворницкую метлу и сказал, что надо прибрать возле печи, он подумал, что это обыкновенный розыгрыш, какими всегда, встречали — и он в том числе — новичков в армии.
— А водичкой побрызгать? — усмехнулся он.
— Нельзя, — сказал Усвятцев. — Скользко будет. У нас по-сухому положено.
Настоящая, если только можно было назвать ее настоящей, работа пришла часа через два с половиной. Будиловский взял первую пробу и крикнул:
— Ильин, тащи скрапину.
— Что? — не понял Сергей и огляделся, словно пытаясь найти эту самую скрапину, которую он должен тащить.
Оказалось, надо было положить на ладонь почти невесомые серые чешуйки металла и отнести их в экспресс-лабораторию, на второй этаж. Он уже знал, где находится лаборатория, по пути сюда видел табличку с надписью.
Эту скрапину он нес, как блюдо с хрусталем, боясь споткнуться на узенькой и крутой лестнице. Толкнул дверь, прошел по коридору и оказался в большой комнате, похожей на кабинет химии: колбы, реторты, бутыли с какими-то жидкостями, приборы со стрелками, полки, заставленные маленькими металлическими пирамидками — черт ногу сломит! И две девчонки жуют бутерброды за одним таким столиком, запивая молоком прямо из горлышка бутылки.
— Со второй? — спросила одна через бутерброд.
— Да. Вы не спешите, я подожду.
Они так и фыркнули. Он подождет! Вежливый! А плавка тоже подождет?
Одна из девушек поднялась и кивнула ему. Он подошел, девушка ссыпала скрапину в маленькую ванночку и сунула в какой-то прибор. Сергей смотрел и, конечно, ничего не понимал.
— Это у вас что? — спросил он.
— АН-двадцать девять, — сказала девушка.
— Все понял, — сказал Сергей.
— А это «Марс», — показала девушка. — Печь для сжигания.
— Марс — бог войны, — сказал Сергей. Он заметил, как на счетчике замелькали цифры и замерли наконец. — Ноль тридцать пять, — снова сказал Сергей. — Это хорошо или плохо?
— По углероду норма, — ответила девушка, обернувшись, и Сергей увидел совсем рядом ее худенькое, большеглазое лицо. — Чего же вы стоите, бог войны? Новенький?
— Совсем новенький, — с шутливой грустью сказал Сергей. — Какой уж там бог! Птенец, можно сказать. Так что передать начальству?
Теперь обе девчонки так и покатились от смеха. Другая, которая оставалась там, за столом, нагнулась и, все еще смеясь, сказала в микрофон: «Вторая, углерод в норме», — и Сергей сам рассмеялся, разведя руками.
— Против техники я бессилен! Допивайте свое молочко, девочки.
Он еще раз поглядел на одну из них, ту, худенькую, уже внимательнее: что-то поразило его в ней, но он не смог бы ответить, что именно. И когда сзади раздался женский голос, назвавший его по имени, он не сразу догадался, что это окликнули его.
— Сережа?
Он обернулся.
— Тетя Оля?
Она подошла и поцеловала Сергея в щеку, смеясь, — ну, вот так встреча, я даже себе не поверила, когда увидела тебя здесь и в этой робе! Значит, все-таки настоял на своем?
— Да вот… — сказал Сергей, разглядывая ее. Он давно не видел ее, в последний раз она приходила к ним, кажется, еще в январе, к отцу на день рождения.
— Господи! — сказала Ольга. — Только подумать, что когда-то играла с тобой в футбол! Ты, конечно, не помнишь?
— Не помню, — признался Сергей.
Он забыл, что тетя Оля, та самая тетя Оля, которая приходила когда-то и на его дни рождения и приносила подарки на Новый год, а потом надолго исчезла куда-то, что тетя Оля работает здесь же на заводе. Он почти ничего не знал о ней. Кажется, она росла вместе с отцом в детском доме, вот, пожалуй, и все, что Сергей мог бы сказать о ней, если б его спросили.
Нет, не все.
Лет десять назад — он не помнил точно, когда это было, — Сергей играл с ребятами во дворе, спохватился, что уже поздно, побежал домой, открыл своим ключом дверь и услышал раздраженный голос матери: «Да тебе-то что до нее? Подумаешь, друг детства! Может, у тебя с ней потом что-нибудь было, тогда другое дело…» Мать услышала, что Сергей вернулся, и замолчала. Скоро пришла она, тетя Оля, целовала его и ахала: «Как ты вырос! Совсем настоящий мужчина!» — но тут же настоящего мужчину отослали спать, и из-за закрытой двери доносились лишь звуки голосов, слов он не мог разобрать. Но в его сознании как-то сразу связалось и то, что он услышал, вернувшись со двора, и этот приход тети Оли. И сейчас, когда она сказала, что когда-то играла с ним в футбол, он не мог вспомнить это, но поверил, что так оно и было.