Нечаев улыбнулся. Ровно год назад здесь, на бюро обкома, получил выговор начальник СМУ, которое строило новый корпус. Тогда ему дали срок окончания строительства — полтора года. С тех пор Рогов приезжал на строительство дважды.
— Через неделю приемка, Георгий Петрович.
— Помогло, значит? — усмехнулся Рогов. — Здесь начальник Большегородстроя? — Он оглядел собравшихся. — Вы передайте своему начальнику СМУ-7, что, если приемка пройдет с доделками, выговор не снимем, а глядишь, еще добавим. — И снова повернулся к Нечаеву: — Конкретно, когда пойдет серия? С чем придете к концу третьего квартала?
Нечаев ответил: серия пойдет с августа, но к концу третьего квартала нагнать отставание завод сможет только по валу.
— Есть еще вопросы к секретарю парткома ЗГТ? Нет? Погодите, товарищ Нечаев… Я хочу объяснить товарищу Званцеву, почему мы нарушили общепринятый порядок и пригласили на трибуну не директора, а секретаря парткома. Долгое время там был секретарь, который аккуратно прятался за директорскую спину. Такой очень удобный секретарь — Губенко, кажется?.. И вот вам совсем другой секретарь, так что не обижайтесь, Александр Иванович, мы хотели, чтобы другие руководители глядели на вас и завидовали, как говорится, белой завистью. Но у меня есть еще вопросы, товарищ Нечаев. Как обстановка на заводе?
Нечаев знал, что этот вопрос будет обязательно. Рогов неизменно задавал его всем секретарям партийных организаций и всякий раз требовал четких ответов: как рассасывается очередь на жилье, как работает служба быта, какое настроение у людей, поступают ли письма с жалобами в партком… И на этот вопрос ему было нетрудно ответить: заселены два новых заводских дома — семьдесят с лишним квартир, на заводе открыты новый пищеблок и магазин полуфабрикатов, настроение — ровное, жалобы, в основном, на грубость отдельных руководителей, чаще всего — мастеров. Разбираемся, да и райком недавно проверял работу парткома с письмами трудящихся, замечаний нет.
— А что у вас за драка была недавно в литейном цехе? — неожиданно спросил Рогов.
— Драка? — поглядел на него Нечаев. — Я ничего не знаю.
— Секретарь парткома не знает, а секретарь обкома знает, — усмехнулся Рогов. — Подручный ударил вашего лучшего сталевара Коптюгова, а вы не знаете? Избили, понимаете, человека, о котором газеты пишут, а вы не знаете? Короче говоря, разберитесь и доложите мне лично. Ну, а по отчету решения принимать не будем — примем к сведению, я думаю? Есть другие мнения?
Других не было, да и не должно было быть, раз не проходила проверка, не работала комиссия. Званцев и Нечаев могли уходить. Рогов всегда сразу же отпускал тех, чей вопрос был уже выслушан: незачем людям терять время.
Уже на улице, снимая пиджак и направляясь к машине, Званцев сказал Нечаеву:
— Сколько я понимаю, ты сразу же кинешься в литейный цех? Только завези меня сначала домой, хочу нормально пообедать… — И добавил уже другим, досадливым тоном: — Этого нам как раз и не хватало — драки, да еще где узнать о ней — на бюро обкома!
26
За неделю до этого Коптюгов предложил Нине провести день в Малиновке. Выехать утром на машине, вернуться вечером — никаких хлопот, как говорится, от дома до дома, — и Нина согласилась.
С Коптюговым она виделась редко, и ей нравилось, что Коптюгов не настырничает, не пытается ее развлекать или, чего хуже, утешать, в цехе не появляется, лишь изредка звонит по внутреннему телефону: «Как вы, Нина?» — и не просит встретиться. Он зашел только перед отпуском — попрощаться: купил машину, хочет съездить на Юг. Нина спросила:
— Значит, все-таки машина? А как же насчет приговора в собственном багажнике?
Он грустно улыбнулся. Надо же хоть чем-то занять себя, отвлечься, раз уж так складывается жизнь. Это был полунамек, и она его поняла. Коптюгов уехал, прислал ей несколько писем — тоже грустных, и впервые Нина подумала: мы оба очень одиноки, я не люблю его, но, может быть, это пока и потом все придет само собой?
Теперь у нее была своя комната в маленькой коммунальной квартире, просторная и светлая, и наконец-то Нина почувствовала себя хозяйкой. Домашние хлопоты были приятными, соседи оказались на редкость славными людьми. Казалось, все, все должно уладиться в жизни, и мало-помалу Нина ощущала приход ровного спокойствия, и реже и реже, особенно по вечерам, вновь появлялось оно, горькое чувство обиды и несправедливости. И в то же время чаще и чаще она думала о Коптюгове, пожалуй даже с какой-то жалостью к нему, потому что ведь мучается человек, и не просто мучается, а это я мучаю его. Хорошо, что он все понимает. Другой на его месте давным-давно махнул бы рукой. Значит, любит. Когда Коптюгов вернулся из отпуска и позвонил, она сама предложила встретиться, пойти куда-нибудь. «Может быть, вы придете ко мне, Нина?» — «Нет, зачем вам лишние заботы. Просто будем ходить и разговаривать».
Вот почему она охотно согласилась поехать в Малиновку — сто лет не была за городом, даже забыла, как выглядит обыкновенный лес. Коптюгов заехал за ней на своем «Жигуленке» ранним утром, открыл дверцу, она села рядом с ним и только тогда увидела, что в машине еще двое — Генка Усвятцев и какая-то незнакомая девица.
— Ниночке категорический физкульт-привет! — сказал Генка. — Знакомьтесь: Ниночка и Валечка, а проще — Блошка, поскольку ейная фамилиё Блохина, возможно будущая Усвятцева.
— Ну, прямо! — сказала Блошка. — Очень-то надо.
Нина внутренне поморщилась: Усвятцев ей не понравился еще тогда, на новоселье у Коптюгова, Блошка тоже не понравилась сразу. Зачем только Коптюгову понадобилось брать их? Она смотрела прямо перед собой на стремительно набегающую дорогу и слышала, как сзади вдруг началась тихая возня, Блошка хихикала, и это было уж совсем неприятно Нине.
— А вы лихо водите машину, — сказала она Коптюгову, чтобы те двое, на заднем сиденье, вспомнили, что они здесь не одни.
— Армия научила, — сказал Коптюгов. — Пришел в ГАИ сдавать на права, боялся как мальчишка. Ничего, руки и ноги сами все вспомнили. — И, обернувшись, прикрикнул: — Кончайте там жаться, другого места у вас нет, что ли? Блошка снова хихикнула.
— А нам с Геночкой всюду удобно. Я Геночку как-нибудь к себе в служебное купе возьму. У меня двухместное.
Коптюгов только головой покачал.
Километров через пятнадцать была первая остановка, и Генка с Блошкой нырнули в рощу. Нина поглядела им вслед: девица стройная, ничего не скажешь. Коптюгов перехватил ее взгляд и недовольно сказал:
— Привязался ко мне Генка — возьми да возьми… А эту деву он просто на улице склеил. Говорит — иду, а впереди бедра в джинсах «Рэнгле», даже нашлепка светит — «Блю Бэлл». Ну, и подкатился — дескать, у какого купца брали и за сколько? А теперь вот… Вы не сердитесь на меня, Нина.
— Я не сержусь, — спокойно ответила она. — Я пойду вперед, а вы догоняйте.
Она пошла по обочине, скинув туфли, с блаженным ощущением холодной утренней земли под босыми ногами. Уже взошло солнце, оно было за спиной Нины, а впереди вышагивала ее тень, нескладная и длинная. Нина подняла руки — и тень подняла руки. Нина засмеялась: как хорошо! Утро, птичьи голоса, запах травы, пустая дорога, теряющаяся за поворотом, и солнце греет спину, и эта легкость во всем теле… Даже Генка с Блошкой не испортили ей настроения.
Привычка к городу, как это часто бывает, лишь обострила в Нине радостное ощущение этого когда-то оставленного ею другого мира — мира деревьев, трав, дальних синеющих лесов, огромного, не закрытого домами неба, и даже то, что она шла сейчас босая, рождало какие-то свои воспоминания. Она не оборачивалась. «Если дойду до поворота, а машина меня не догонит, все будет хорошо». Она дошла до поворота и услышала сзади шум машины.
— Не простудитесь? — спросил Коптюгов, когда она снова села рядом с ним. Ее тронула эта заботливость и этот тревожный взгляд на ее босые ноги.
— Нет, — сказала она. — Какое сегодня утро-то!
— А я больше всего по утрам спать люблю, — сказала сзади Блошка. — Хотите курить? У меня «Мальборо».
— Я не курю, — ответила, не оборачиваясь, Нина. — Бросила.
— Курили, когда было худо? — тихо спросил Коптюгов. Она кивнула. — Значит, сейчас…
Он не договорил, и Нина догадалась: не хочет, чтобы те двое слышали.
— Да, — все-таки сказала Нина. — Сейчас все совсем по-другому. Как будто проснулась, а сегодня вообще чудо: шла по дороге И думала — что может быть лучше природы!
— Ну, прямо! — сказала сзади Блошка. — Что-то мы долго едем, шеф.
Коптюгов и Нина невольно переглянулись и улыбнулись друг другу.
Потом Коптюгов свернул с шоссе и проселочной дорогой проехал к самому берегу длинного озера, посреди которого горбился островок. Отсюда была видна заводская база — несколько корпусов, и Коптюгов сказал Генке, чтобы тот смотался за лодкой. Поплывем на остров.
— Остров любви, — сказал Генка. — Так называется. Вы только мясо из кастрюли не вывалите, а то без шашлыка останемся.
Он ушел за лодкой, Коптюгов начал выгружать из багажника продукты, Блошка сразу же растянулась на траве, а Нина подошла к воде и ступила в нее. Здесь, у берега, вода была теплой. Нина зашла поглубже, приподнимая юбку и с улыбкой глядя, как мальки сразу начали крутиться возле ее ног.
В ней все росло это удивительное, спокойное и радостное ощущение чуда, до которого было всего-то сорок или пятьдесят минут езды. Солнечные блики на воде, запах уже разогревшейся хвои, теплая озерная вода, ласкающая ноги, и все то же неумолчное пение птиц входили в нее как будто впервые. Она осторожно шевельнулась — мальки кинулись врассыпную, и тут же неподалеку, у кромки камышей, что-то сильно плеснуло, она успела увидеть мелькнувшее тело какой-то большой рыбины и ахнула от удивления и восторга. По воде от всплеска пошли круги, маленькие волны набежали на колени Нины, и она попятилась в, веселом детском страхе, больше похожем на игру.
А потом — новое чудо: скрип уключин, неторопливое движение лодки, легкий плеск воды… Она легла на носу лодки, свесив в воду руки, и черпала ее, не слушая болтовню Генки, как он уламывал директора отдать им на день эту баржу, — лодка впрямь была большая и тяжелая. Коптюгов и Генка с трудом вытащили ее на отмель возле островка.