Семейное дело — страница 19 из 160

йный, — доносился до него глуховатый, грудной голос Водолажской. — Несколько дней назад поступило литье — вот такие газовые раковины». Алексей обернулся и поглядел на Водолажскую с любопытством. Ему понравилось, как она говорила. А Бешелев слушал ее, чуть морщась и подперев голову рукой, словно у него болел зуб.

— У тебя все? — спросил он.

— Пока все.

— Я записал, будем разбираться. Теперь давай ты, Бочаров. Какие планы на будущее? Мысли, пожелания…

И снова Алексею показалось: нет, все-таки знакомы.

— План один — работать, — сказал он.

— Хорошо работать, — постучал карандашом о стол Бешелев. Он так и щупал глазами Алексея, словно испытывая его, будто хотел проникнуть взглядом в самую его суть. И вдруг Алексей улыбнулся — взгляд! Вот что его поразило и показалось знакомым. Точно так же смотрит обычно дядя Володя.

— Ему сейчас трудно, — сказала Водолажская. — Все-таки два года перерыв…

— Все ясно, — откинулся на спинку стула Бешелев и положил перед собой руки, похлопывая ими по столу. — Значит, так: осваивайся, входи в ритм, а потом Нина тебя возьмет в оборот. Нам такие, как ты, нужны. Договорились?

Опять протянутая рука и крепкое, даже многозначительное рукопожатие. И снова этот взгляд — чуть прищуренный, испытующий и тоже многозначительный: а что ты все-таки за человек? Что ты можешь? Чего от тебя ждать?


После смены Алексей сел в трамвай и поехал в педагогический институт. Этого дня он ждал долго, слишком долго — почти два месяца. Наконец ожидание стало нестерпимым. Лида не ответила на два его письма, — впрочем, думалось ему, так оно и должно быть. Он не обижался, не сердился на нее. Конечно, она не отвечала сознательно, расчет тут был простой: психанет, перестанет писать, а там, глядишь, и забудет, закрученный новой, городской жизнью. Так он думал за Лиду и улыбался оттого, что весь этот фокус ему понятен, как день ясный. А у самого на душе скребли кошки. То видение — девушка, стремительно идущая меж берез, в мелькании света, легкая, будто самим движением и солнечными лучами приподнятая над землей и потому не идущая, а летящая, — видение это не покидало его, и стоило вспомнить его, представить себе, как перехватывало горло.

По его расчетам, Лида должна была уже приехать. Вступительные экзамены начинаются с первого августа. Он не представлял, даже не пытался представить себе, как они встретятся и о чем будут говорить — лишь бы увидеть. И боже упаси чем-нибудь взволновать ее, это он решил уже по пути, в трамвае: у нее экзамены, она должна быть совершенно спокойна. Алексей стоял на задней площадке, стиснутый едущими, и не замечал ни этой давки, ни духоты. Хорошо, если бы она согласилась готовиться к экзаменам у него. Целый день дома никого нет. А вдруг не нашлось места в общежитии? Ему очень захотелось, чтобы в общежитии не нашлось места. Тогда он приведет Лиду к себе. Вот они поднимаются в лифте. Он открывает дверь и говорит: «Входи». Лида входит осторожно — для нее это пока чужой дом. «Кто там?» — спрашивает из кухни мать. «Это мы». Мать выходит, у нее руки перепачканы мукой, сегодня будут пироги. «Знакомься, мама, это Лида». Две женщины стоят друг перед другом. Что должна чувствовать мать? Этого он не знал, и здесь его мечтания обрывались. У них не было продолжения. Он снова возвращался в лифт, и все повторялось: он говорил: «Входи» — и мать спрашивала: «Кто там?» — «Знакомься, мама, это Лида». И заново переживал уже проигранную внутри себя сцену, словно наслаждаясь этим придуманным приходом Лиды в его дом.

Институт размещался в двух зданиях. К старому — кирпичному, некрасивому, ободранному корпусу — несколько лет назад пристроили другой, самый что ни на есть модерновый, и сочетание оказалось нелепым. Алексей не знал, куда ему идти — в старый или новый корпус. Пришлось спросить проходившего мимо очкарика, где вывешиваются списки допущенных к экзаменам. Очкарик снисходительно поглядел на него и ответил:

— Там. Вы твердо решили стать педагогом? Так вот, ребята дадут вам кличку — Оглобля. У них бедная фантазия. Лучше, если вы привыкнете к этой кличке с первого же курса. — И пошел дальше.

Действительно, списки были. Алексей быстро нашел список, начинающийся на «С», — фамилия Лиды была в нем первой: Савун Л. П. У него замерло, а потом начало колотиться о ребра сердце — ощущение было такое, будто он увидел не только фамилию, но и Лиду. Значит, пока все в порядке и она уже приехала. Алексею надо было немного постоять, успокоиться и подумать. Конечно, в приемной комиссии ему не скажут, где сейчас живет Лида. Ничем не мог помочь ему и Эдька Коган — с какой-то студенческой компанией он уехал «тарзанить» на Юг. Вестибюль пустовал, и спросить, где останавливаются абитуриенты, было не у кого.

Но нетерпение было слишком острым, чтобы он мог смириться и подождать еще два дня. Через два дня Лида будет сдавать письменный по литературе и ее наверняка можно разыскать здесь. Он не хотел ждать два дня. Ему нужно было увидеть Лиду сегодня. Она была здесь, где-то совсем рядом. Ну, а если хочешь сегодня, значит, надо преодолеть свою неловкость и все-таки пойти в приемную комиссию, другого выхода нет.

Все оказалось очень просто, он даже удивился этой простоте. «Приезжие живут во втором общежитии — Гоголя, двенадцать», — сказали ему, и он шел на Гоголя — это было недалеко — со странной уверенностью, что обязательно увидит Лиду. Он и сам бы не мог объяснить себе, откуда эта уверенность. И даже тогда, когда вахтерша попросила каких-то снующих вверх-вниз девчонок найти Лиду Савун и когда девчонки, куда-то исчезнув ненадолго, вернулись и сказали, что ее пока нет, куда-то ушла, — он только утвердился в этой уверенности. То, что придется ждать, не огорчило Алексея. Отсюда же, из вестибюля общежития, он позвонил домой и сказал, что сегодня задержится и чтоб его к ужину не ждали, вышел на улицу и начал ходить, стараясь все время видеть вход. Мало ли куда могла пойти Лида. Сидит в библиотеке или побежала в театр — в городе на гастролях «Современник», билетов, конечно, не сыскать днем с огнем, но может повезти и у кого-то окажется лишний… Или просто бродит по городу. Она ведь говорила ему когда-то: «Приеду и буду целый день ходить по городу». Ждать — больше ему ничего не оставалось. Но как раз именно это ожидание и оказалось самым трудным: ждать два месяца было куда легче.

Потом он так и не мог точно вспомнить, как все произошло. Он не узнал Лиду. По улице навстречу ему шла девушка, он равнодушно скользнул по ней взглядом, девушка остановилась и сказала:

— Алеша?

Тогда он словно бы очнулся, теплая волна окатила его и схлынула, он замер.

— Здравствуй, Алеша…

— Здравствуй, — еле выдавил он из себя. Он глядел на Лиду не отрываясь, жадно, стараясь увидеть ее всю, и снова возвращался взглядом к ее серым, широко раскрытым глазам. Он был как человек, который долго шел по жаре и наконец добрался до воды, добрался и начал пить торопливыми крупными глотками, словно боясь, что ему не хватит воды и он не успеет утолить измучившую его жажду.

— Все-таки ты приехала, — наконец-то смог сказать он.

— Идем, — сказала Лида, беря его под руку. — Здесь неудобно.

Он шел рядом с ней, и ему больше ничего не было нужно. Ни вопроса, ни упрека, почему не ответила на его письма. Он снова молчал — говорила Лида.

— Я хотела позвонить тебе, но закрутилась, завертелась, послезавтра первый экзамен — знаешь, как страшно… Будто с вышки головой в воду. Нас тут водили в бассейн, надо было пройти какую-то проверку, ну и заставили прыгнуть… А сегодня весь день проторчала в Публичке. У меня в голове уже все перепуталось — где Онегин, где Давыдов… Наверно, дадут одну тему по Шолохову, все девчонки так говорят…

Он слушал ее и не слышал. Ему было неважно, что она говорила. Было важно, что Лида — рядом, все остальное куда-то отступило и не имело для него ровным счетом никакого значения.


Из дому, с заставы, Лида уехала почти со скандалом. Мать сказала, что поедет с ней, тут все и началось. Сначала Лида уговаривала мать отказаться от этой затеи, доказывала, что она не маленькая и что мать будет ей только помехой, да и где жить в городе — в общежитие мать, конечно же, не пустят… Потом стала требовать, слово за слово — мать обвинила ее в черствости, ударилась в слезы… Короче говоря, расставание было трудным, и всю дорогу до города Лида корила себя за то, что так и не смогла успокоить мать, хотя и настояла на своем.

Все последние дни отец был молчалив и хмур. Временами он подходил к дочке и быстро, словно стесняясь чего-то, гладил ее по голове и так же быстро отходил. Конечно, она понимала, что происходит с родителями. Но ведь этот отъезд — вовсе не неожиданность для них, думала Лида. Они должны были привыкнуть к мысли, что я рано или поздно уеду. Самим было бы легче. Впрочем, когда заставский «козел» остановился возле их домика и отец взялся за чемодан, у Лиды перехватило дыхание. Только этого и не доставало сейчас — зареветь.

Лишь в машине она почувствовала, что радости в ней нет. Лесная дорога, знакомая до каждого кустика на обочине, показалась слишком длинной, и Лида мысленно торопила шофера. Ей хотелось поскорее добраться до станции и наконец-то сесть в поезд: это прощание с родными, с лесом, с дорогой было слишком трудным для нее. А ведь прежде думалось — все будет легко и просто: ну, уехала, и все, и — да здравствует новая жизнь!

В город она приехала вечером, оставила чемодан в камере хранения и вышла на привокзальную площадь.

Она словно окунулась в незнакомые звуки и запахи. Машины, людской поток, огни, улицы, дома, окна, за каждым из которых шла своя жизнь, — все это было плохо знакомо ей, и первым чувством оказалось одиночество. Никому не было никакого дела до девушки, стоявшей на ступеньках вокзала со спортивной сумкой, никто не замечал, как она оглядывается, словно не решаясь сойти с этих ступенек. Нет, ей не было страшно. Ей надо было хоть немного привыкнуть к увиденному, спросить у кого-нибудь, как добраться до института, и тогда все станет проще — появится какая-то цель, какая-то определенность. На секунду она пожалела о том, что мать не поехала с ней. Вдвоем все-таки было бы легче. Но тут же Лида рассердилась на себя: вот еще! Маленькую девочку приводят в институт за ручку — смех один! Она увидела милиционера, подошла к нему и через несколько минут уже ехала в троллейбусе, считая остановки, — ей надо было выходить на четвертой…