линым.
— Пожалуй, я сказал о нем главное. Могу добавить, что он не даст себя подмять.
— А, — сказал Рогов, — вы тоже заметили это в Губенко?
— Ну, Георгий Петрович, это не так уж и трудно заметить.
— Хорошо, — сказал Рогов. — У вас все?
— Нет, Георгий Петрович. Еще почта.
Он протянул Рогову две папки. Рогов знал — там письма: служебные — в одной, от трудящихся — в другой, самые важные, которые отбирались для него в отделах, как это было заведено. Письма, по которым мог вынести решение только он.
Заведующий отделом ждал, и Рогов раскрыл папку. Обычно он читал их вечерами, но сейчас у него было немного времени.
Это были письма с предприятий, как раз тех, которые не справились с квартальным планом. Писали их в основном рабочие. Каждое было перепечатано уже здесь, в обкоме, на машинке, оригинал подколот к копии. Рогов читал быстро, стараясь сразу ухватить суть. Но все-таки речь в письмах, как правило, шла о мелких неполадках. Авторы не могли охватить все причины неудач. И вдруг, словно с разбегу, Рогов наткнулся на фамилию — Силин.
Письмо было анонимное. Вернее, как значилось в приписке машинистки, — «подпись неразборчива». Рогов поморщился: он терпеть не мог писем с такими вот «неразборчивыми» подписями. Обычно, когда ему показывали анонимки, он сразу же требовал: «Перестаньте заниматься трусливой литературой». Но это письмо касалось Силина, и Рогов дочитал его до конца.
«Нынешней весной в газете была помещена статья о нашем директоре, хорошо было бы, если бы его так не превозносили и не создавали культ его личности. На самом деле, почему о товарище Силине не написали, что среди рабочих он пользуется недоверием как человек грубый и считающий, что единственный способ разговора со всеми — это разнос, да такой, что после работать не хочется. Почему же эту сторону его «деятельности» не осветила газета? И еще одно. Работаем мы штурмом, и просто удивляешься, как другой раз выполняем план. А за качество и говорить неохота. В июне от директора поступило в ОТК распоряжение глядеть сквозь пальцы на различные дефекты, и, какую мы продукцию выпускаем, никто не знает. Говорят, он так и сказал, что мелкие недоделки будут на местах устранять рабочие монтажного отдела. Проверьте, пожалуйста, было ли такое распоряжение, и как насчет качества?»
— Проверили? — спросил Рогов.
— Да.
— Было такое распоряжение директора?
— Прямо об этом никто не говорит, Георгий Петрович. Но я просмотрел отчеты монтажников с мест. Как правило, все работы затягивались по этой самой причине — устранение заводских дефектов. И так в течение всего нынешнего года.
Рогов подумал о заведующем отделом: нет, толковый человек, зря я отношусь к нему как к новичку. Остальные письма прочитаю после. Он сунул папку с письмами в портфель и, одной рукой застегивая ремень, сказал:
— Только, пожалуйста, не заводите разговор о Нечаеве с райкомом. У них должно быть свое мнение о кандидатуре, и, возможно, более объективное, чем наше с вами. Впрочем, — добавил он, — у меня самого о Нечаеве вообще пока никакого мнения нет.
Телеграмма из главка пришла в пятницу, и Силин, вызвав Серафиму Константиновну, распорядился забронировать место в гостинице. Его не удивило, что приедет заместитель начальника главка, — в конце концов, обычная ознакомительная поездка нового работника. Удивило, что Свиридов приедет в воскресенье. Стало быть, придется приглашать его домой. Он сказал Кире, чтобы она приготовила ужин — ну, какая-нибудь рыбка, ветчина, в «Океане» можно заказать маринованные миноги.
Кира сказала, что надо бы пригласить и Заостровцевых. Они могут обидеться, если узнают, что Свиридов был, а их не позвали. Силин поморщился. Впрочем, наверно, Кира права.
За ужином, помимо всего прочего, может состояться и деловой разговор.
Утром он поехал встречать Свиридова. Он даже не думал о том, как узнает его, совершенно незнакомого человека. Есть номер вагона, этого вполне достаточно. Силин был немного раздосадован тем, что пропадает выходной: можно было бы съездить на рыбалку и закрыть сезон до января, когда на реке встанет лед. Но зато ему самому не надо ехать в главк — все вопросы они оговорят здесь.
Он ходил по платформе, курил и мысленно выстраивал сегодняшний вечерний разговор. Пожалуй, думал он, не надо начинать с каких бы то ни было просьб. Все обычно начинают с просьб: не хватает того-то, необходимо это, острая нужда в том-то. Честно говоря, главк и так дал много, даже больше того, что Силин рассчитывал получить. Вот и не надо наваливаться с просьбами, брать за горло. Должно быть, Свиридов достаточно опытный человек, чтобы все понять, когда они будут ходить по заводу. Но тем не менее кадровые вопросы неизбежны. Оргнабор не дал ожидаемых результатов, а первый выпуск ПТУ оказался всего ничего, около шестидесяти человек — капля в море! Да и те в будущем году пойдут служить в армию.
До подхода поезда оставалось минут пять. Силин не заметил, как мало-помалу платформа заполнилась встречающими. Интересно, что за человек этот Свиридов? Стороной Силин слышал: в главк его перевели из НИИ, это не очень-то хорошо для производственников — куда лучше, если бы он прежде где-нибудь директорствовал.
Платформа пестрела цветами. Силин усмехнулся: в этой толпе встречающих легко было определить, кто кого встречает. Немолодые мужчины с букетами — своих жен или тещ. Парни — любимых девушек. Женщины — подруг, мам или других родственников. Без цветов стояло несколько офицеров — эти встречают генерала, никак не меньше. А Кира всегда встречает меня с цветами, что за дурацкая манера! Ей кажется, что мне приятно получать эти цветы. Просто ей приятно дарить. А заводские, которые тоже встречают его, косятся на эти веники и наверняка думают, что жена у директора чокнутая… И никак не переубедить ее!
Медленно подошел поезд. Силин почти точно определил, где остановится восьмой вагон. Он не спешил подойти к дверям. Он знал, что первыми будут выходить самые нетерпеливые, и не ошибся: кто-то кому-то махал; тут же, у дверей, целовались, мешая выходить другим; замелькали чемоданы, сумки, букеты; из вагона повалили спортсмены в одинаковых сине-бело-красных костюмах, и Силин сразу словно бы отсеивал их. Когда у выхода появился немолодой мужчина в сером костюме, со значком 25-летия Победы, Силин уверенно шагнул к нему:
— Спиридон Афанасьевич?
— Он самый. А вы — Владимир Владимирович?
Они пожали друг другу руки. Силин еще раз оглядел его — чуть рыхлое лицо с мешочками под глазами, седеющие усики, и вдруг совершенно отчетливо подумал: я его где-то видел! Он мог голову дать на отсечение, что видел этого человека. И пока они шли к выходу, пока садились в машину, ехали в гостиницу, пока Свиридов заполнял гостевую карточку, Силина не отпускало ощущение, будто они когда-то виделись. Но только лишь в номере, когда Свиридов привычно разложил свои вещи, Силин спросил его:
— Мы не могли встречаться с вами раньше?
— Могли, — весело сказал тот. — Я здесь жил и учился до войны, отсюда ушел на фронт. Знаете, я и приехал-то в воскресенье специально. Хочу посмотреть город. Должно быть, это уже чисто возрастное. Когда человеку перекатывает за полсотни, начинается тоска по молодости. Впрочем, город, наверно, уже не узнать? Пока мы ехали, я не узнал ни одной улицы.
Силину казалось, что он вот-вот ухватится за какое-то смутное воспоминание, но оно снова и снова ускользало от него. Тоже, должно быть, чисто возрастное. И все-таки он был уверен, что где-то видел Свиридова. Но выяснять это сейчас было вовсе не к месту.
Он не ошибся в своих предположениях: Свиридов действительно приехал лишь познакомиться с предприятием. Никаких других целей и дел у него не было. Сегодня, в выходной, он будет бродить по городу. Силин предложил ему машину — тот отказался. Он будет ходить пешком. А вечером — что ж, вечером он охотно зайдет к Силину, спасибо за приглашение.
— Я по себе знаю, как одиноко бывает вечерами в чужом городе, — сказал Силин, протягивая свою визитную карточку.
И все-таки — где же я мог видеть его? Силин думал об этом неотвязно до самого вечера, и попытка вспомнить была неприятной, как давняя ноющая зубная боль.
Свиридов появился часов в восемь, поцеловал руку Кире, прошел по комнате, быстро, словно одним взглядом, оглядев ее. Стол был уже накрыт. Можно звонить Заостровцеву. Но Силин не спешил.
— Как вам показался город? — спросил он.
Свиридов печально улыбнулся. Города стареют медленнее, чем мы. Конечно, он нашел многое из того, что осталось в памяти. Даже кинотеатр «Радуга» на месте — он ходил туда бесплатно, благо по вечерам контролером работала одна знакомая студентка. А вот любимой студенческой столовой нет. Была такая на углу Цветочной и Максима Горького — теперь там новое здание с гастрономом внизу.
— Я помню эту столовую, — сказала Кира. — В сорок первом в дом угодила бомба.
— Там, сзади, еще была маленькая частная сапожная мастерская, — сказал Свиридов. — Не помню фамилии сапожника, но с нас, со студентов, он брал за работу сущие гроши.
— Коган, — кивнул Силин. — Его сын работает у меня заместителем начальника цеха. Впрочем, смешно говорить — сын. Уже лысый, седой человек.
Он позвонил Заостровцеву. Сейчас войдет Чингисханша и первым делом осмотрит стол, потом начнет обхаживать гостя, да так неуклюже, так подхалимски, что впору провалиться. Как-то Силин в шутку сказал Кире, что, когда приходит Чингисханша, ему хочется спрятаться под кровать.
— Да, — продолжал Свиридов, — город изменился. А вот в Липки я даже не пошел. Все новостройки похожи друг на друга. Что Черемушки, что Купчино в Ленинграде, что в Тагиле, что здесь…
— Липки сгорели тоже в сорок первом.
Пришли Заостровцевы, и разговор прервался.
Чингисханша появилась в удивительном наряде: на ней был какой-то восточный пестрый балахон до пят — вроде мешка с дырками для рук и шеи, и на шее висели монисты. Серьги в ушах оттягивали мочки. Ярко накрашенный рот, подведенные синей краской веки — все это вместе было ярким, безвкусным, и щуплый, бледный, с редкими волосами на темени Заостровцев терялся рядом с ней.