— С чего вы взяли? — спросила она. Взгляд, брошенный на Коптюгова, был пытливым. Ему даже показалось — Нина не просто удивлена, как быстро он догадался о ее жизни, а даже чуть растеряна, впрочем, эта растерянность длилась недолго. Она пожала плечами: — У меня нормальная жизнь нормального человека.
— Ерунда, — сказал Коптюгов. — Я не Шерлок Холмс, но тоже кое-что понимаю. Вам лет двадцать пять, да? (Она кивнула.) Так вот, такая красивая девушка в двадцать пять должна быть замужем, а вы — нет.
— Почему вы решили?..
Он не дал ей договорить.
— Потому что вы разрешили мне проводить вас. Потому что вы никуда не спешили из кафе. Потому что у вас нет кольца. Все это, конечно, так… догадки. Скорее всего, вы были замужем, и…
Теперь уже Нина опередила его:
— …и вам надо менять профессию, Костя. Моего бывшего мужа, между прочим, тоже звали так. И все-таки у меня нормальная жизнь нормального человека.
— Почему вы разошлись? — тихо спросил Коптюгов.
— А вам не кажется, что мы еще слишком мало знакомы, для того чтобы откровенничать? — Она протянула Коптюгову руку. — Спасибо, что проводили.
И, быстро повернувшись, ушла.
Коптюгов, поначалу подумавший было, что она на него рассердилась, тут же спокойно улыбнулся: «…Мы еще слишком мало знакомы…» Это не отговорка, это намек. Дескать, ты потерпи малость, ты разыщи меня в моем цехе, ты повозись со мной, сам откройся мне, вот тогда… Он встречал таких женщин, в чью жизнь однажды вошла беда. Их трудно заставить открыться, у них душа словно в мундире, застегнутом на все пуговицы. Конечно, есть и такие, которые рады-радехоньки посетовать на свою судьбу, — Коптюгов им не верил. Он знал, что нравится женщинам, и знал, что эти жалобы рассчитаны на ответную жалость. Нет, у таких, как Нина, все иначе, их чувства прочнее, если уж такая полюбит — это серьезно…
В тот момент, когда долговязый помощник режиссера подвел к их столику Нину, Коптюгов поднялся и подумал: «Вот это она…» Он не удивился такой уверенности, он точно знал, что эта красивая девушка или молодая женщина с большими темными глазами и светлыми волосами, свободно падающими на плечи, — она. Он сдерживал себя: не торопись. Такая не потащит тебя к себе пить французский коньяк. Это совсем другой человек, совсем другая душа. Она прочная. Она не станет вешаться на тебя, как вешались другие. И Коптюгов уже твердо знал, что завтра же он пойдет в турбокорпус и разыщет там контролера БТК Нину Водолажскую…
10
В пятницу все начальники цехов обычно собирались у заместителя директора по производству Кузина. Для Ильина эти совещания были пустой тратой времени, они раздражали его, он говорил: «Опять будем гонять болты и гайки». Кто-то из заводских остряков окрестил эти обязательные пятничные совещания сокращенно — ППР, что означало: посидели, побалдели — разошлись. И если Левицкий то ли в силу привычки, то ли из уважения перед всякими совещаниями аккуратно ходил и на эти — Ильин отказался ходить, пока там не будет вопросов по литейному. Он позвонил Кузину. Не будет вопросов по литейному? Тогда я и сам не приду, и никого не подошлю. Кузин возмутился, пригрозил доложить главному инженеру, Ильин оборвал его:
— Пожалуйста. Но я не намерен терять часы на дела, не касающиеся меня лично.
— Вы обеспечиваете металлом весь завод. В любой момент к вам могут быть вопросы.
— Я могу ответить на них и по телефону.
— Круто берете, товарищ Ильин! Смотрите, как бы не нажить неприятностей. Я слышал, у вас в цехе уже начинается какая-то заварушка? Если это отразится на производстве…
— Не отразится, — сказал Ильин и положил трубку.
С этим покончено. А вот то, что начало перестройки — той перестройки, которую он так долго обдумывал и которую ему наконец-то разрешили, — называют «заварушкой», заставило Ильина насторожиться. Он мог лишь предполагать, кто принес туда, в заводоуправление, это словцо.
Когда он собрал у себя заместителей, те знали уже все. Такое событие, как структурная перестройка, в секрете не удержишь. Тем более что на последнем заседании парткома вопрос обсуждался долго и подробно, прежде чем было вынесено решение рекомендовать администрации такую перестройку провести. Ильин сам докладывал на парткоме. Естественно, по заводу слух распространился сразу же, да никто ведь и не собирался делать из этого тайну.
Сейчас Ильин ждал, как поведут себя заместители. Он собирался сделать одно: прочитать приказ, подписанный Заостровцевым, и, не вдаваясь пока в подробности, уточнить некоторые пункты.
Приказ выслушали молча, и даже когда Ильин спросил: «Какие будут мнения?» — молчание продолжалось долго. Первым нарушил его заместитель по фасону Малыгин. Он встал и, вынув из кармана какую-то бумагу, подошел к столу Ильина и положил бумагу перед ним.
— Вот. И не надо давить на мою сознательность.
Ильин, уже заранее зная, что это заявление Малыгина об уходе, все-таки развернул бумажку и прочитал заявление.
— Давить не будем, — сказал он. — Не на что давить.
Он не любил Малыгина. Холодный человек. Что бы ни случалось на формовочном (а там каждую неделю что-нибудь случалось), Малыгин валил на кого угодно, лишь бы оградить от неприятностей себя. Иждивенец, все ему подай на блюдечке с голубой каемочкой, а он еще будет фыркать при этом. Чаще всего, конечно, он валил на Ильина: не дал вовремя смолы, не завез сено, не… не… не… А у самого копни песок — спрятанные пустые четвертинки лежат, формачи пьют прямо на глазах, зимой «для сугреву», летом «для тонуса».
Ильин понимал, что это заявление рано или поздно Малыгин должен был положить на стол. С работой по-новому ему не справиться. Он смотрел на остальных. Или они тоже поднимутся на дыбы?
— Так вы идите, Малыгин, — сказал Ильин. — Чего зря время терять? Готовьтесь к сдаче.
Должно быть, Малыгин не ожидал такого поворота. Сидел, наверно, и думал, даже хотел, чтобы новый начальник цеха начал уговаривать его.
— Ничего, — сказал он, кривя тонкие губы. — Я послушаю.
— Вот что, товарищи, — тихо и стараясь больше не глядеть на Малыгина, будто его здесь уже не было, сказал Ильин, — провести эту перестройку надо было бы давно, но лучше уж поздно, как говорится, чем никогда… Давайте называть вещи своими именами. В цехе сложилась обстановка привычности, и это, если подумать, самое худое, что могло произойти. Заместители, то есть вы, привыкли жить на готовеньком, а отсюда и меньшая ответственность. Иной раз даже никакой ответственности.
— Ну, ты даешь, Сергей Николаевич! — усмехнулся Шток. — Тебя послушать, так нам всем уходить надо.
— Не уходить, — резко сказал Ильин. — Подумать, как лучше работать. И вот еще что. Левицкий вопросами подготовки почти не занимался, а я буду заниматься. Не по привычке, а по обязанности. Так что боязнь превратиться в выбивал, в снабженцев у вас излишняя. Да, теперь каждый из вас будет связан напрямую с отделом снабжения завода. Но это не снимет заботу о подготовке производства и с меня, особенно в перспективном планировании снабжения. И особенно по формовке. Сегодня иду утром, а на рабочей площадке возле грейфера, два формача из-за ящика наполнительной смеси сцепились.
— Вот-вот, — сказал Малыгин. — Людям зарабатывать надо, между прочим.
— Как вы радуетесь, что мы еще плохо работаем! — усмехнулся Ильин, не поворачиваясь к Малыгину. — Словно какая-нибудь «Нью-Йорк таймс». А сами-то хотя бы попробовали пальцем о палец ударить? Что нужно сделать в первую очередь по формовочному? Прежде всего объединить формовщиков со стержневиками.
— Этого в приказе нет, — сказал Малыгин. Но Ильин снова не повернулся к нему.
— На основании заводского приказа руководство цеха разрабатывает свой собственный, — сухо сказал он. — И вот здесь, по-моему, начинается самая главная работа. Нам надо напитать формовщиков, так? Чтоб они перестали бояться — будет им смесь или нет. Чтоб мы забыли о простоях, как о плохих снах. Значит, первая очередь — оборудование смесеприготовительного отделения. А это — новые заботы земледелки.
— Долгое дело, — сказал кто-то.
— Полгода, — отрезал Ильин.
Он не замечал, как шло время. Он просто рассказывал, что надо будет сделать, и забыл о том, что перед ним лежало заявление Малыгина об уходе. Он обращался и к нему и не знал, что вот сейчас его увлеченность и уверенность уже сделали свое дело и даже Малыгин думает, как бы забить отбой, потому что не так уж все страшно и этот Ильин, которого он тоже не любил, вовсе не собирается взвалить на него весь воз. Это не Левицкий. Он готов сам к себе в замы пойти. Но теперь-то уж чего жалеть, дело сделано, и придется побегать с обходным листком…
Видимо, это заявление Малыгина и дало повод заместителю директора по производству назвать нынешнее положение в цехе «заварушкой».
И все-таки на следующий же день после неприятного разговора с Кузиным и решительного отказа ходить на ППР Ильину пришлось встретиться с ним. Он шел в заводоуправление, уже заранее распаляя себя: ах, Кузин, чиновная душа, хочешь мне свою замдиректорскую власть показать? Даже передал телефонограмму, а это уже документ, попробуй не пойти! Но Кузина на месте не оказалось. Его секретарша сказала: «Он ждет вас у главного», и Ильин распалился пуще прежнего: побежал с кляузой к главному, сейчас будет и «мытье», ну да я ведь тоже смогу ответить…
Заостровцев по-прежнему работал в директорском кабинете, и, толкая тяжелую дверь, Ильин подумал: неужели разговоры о назначении нового директора были всего-навсего слухами? Сначала он увидел Кузина: тот сидел сбоку стола, разглядывая какие-то чертежи, и поблескивал лысиной, вокруг которой волосы вились, как медные проволочные спиральки.
— Здравствуйте, — сказал Ильин. — Мне сказали…
— Садитесь, Сергей Николаевич, — холодно оборвал его Заостровцев. — Малыгин еще не ушел из цеха?
«Знает, — мысленно усмехнулся Ильин. — Доложено в лучшем виде».
— Нет еще.