– Она спросила, кто ты… Я сказала ей, что мы – старые школьные подруги, – виновато произнесла Марина. – Ничего? А то ей может не понравиться, что я разговариваю с малознакомыми людьми…
У Люси от услышанного глаза буквально полезли на лоб.
– Что ещё за тюремный надзор? – поразилась она. – Ты не имеешь права разговаривать с тем, с кем тебе вздумается? И потом, какие глупости – я старше тебя лет на десять, как мы можем быть школьными подругами?!
Проигнорировав первый вопрос, Марина ответила лишь на второй:
– Да местные вообще плохо разбираются в возрасте европейских дам. К тому же сами индианки в тридцать лет – уже совершенные тётки, жирные и неухоженные, а ты классно выглядишь, так что они не догадаются.
Люся передёрнула плечами – а что она ещё могла сказать? Тем временем Маринины родственники сделали заказ и, набрав несколько подносов еды, потащили русскую невестку за собой в зал на втором этаже.
– Люда, пожалуйста, присоединяйся потом к нам! – напоследок обернувшись, крикнула с лестницы девушка.
Что-то было в её голосе – жалкое и затравленное, и Люся, вздохнув, поняла, что придётся обедать в обществе этих пенджабских тётушек, хотя изначально вовсе не планировала продолжать знакомство. «Может, ей одиноко в своей деревне, не хватает русскоязычных друзей…» – размышляла Люся, ожидая, когда ей принесут картошку и «филе-о-фиш».
Она поднялась со своим подносом наверх и обнаружила всю честную компанию у окна. К её великой радости свободных мест за их столом уже не было, поэтому Люся скромно пристроилась за соседним столиком и подмигнула Марине. Та, сказав несколько умоляющих слов самой старшей женщине – очевидно, свекрови, – быстро пересела к Люсе со своим бургером и колой.
– Ты ешь рыбный сэндвич? – завистливо проговорила Марина, глядя на её заказ. – Везёт тебе, а мои заказали только вегетарианские бургеры…
– Они что, мяса не едят?
– Угу, и сами не едят, и мне не позволяют, – буркнула Марина.
– В каком смысле? Им не понравилось бы, если бы ты готовила мясо в их доме?
– Если бы только это. – Марина постаралась скрыть досаду. – Вне дома мне тоже запрещается есть невегарианскую пищу. Мы как-то с мужем пошли в кафе, он меня пожалел и заказал курицу… Так потом сам же маме и проболтался, балбес. Знаешь, как она развопилась? Орала на всю деревню… Обзывалась по-всякому. Грозила из дома выгнать.
Люся не могла поверить своим ушам.
– Марин, но… как же ты это терпишь? Ну ладно, я согласна, что в чужом доме нужно уважать привычки и законы хозяев, но в ресторанах-то ты можешь позволить себе оторваться! Ты же в России ела мясо?
– Ела, – грустно кивнула Марина. – А теперь, как мне было заявлено, я в жизни больше не возьму в рот ни кусочка мяса, рыбы или курицы. Даже яйца нельзя! – добавила она обиженно.
– Но как они могут тебе запретить? Ты – взрослый самостоятельный человек… – Люся даже не смогла закончить свою мысль, настолько ей самой все это казалось очевидным.
Однако Марина лишь покачала головой:
– Всё не так просто…
Бхаби что-то недовольно спросила у девушки, кивнув в сторону Люси. Та виновато покраснела и быстро ответила ей всё на том же непонятном языке.
– Чего ей было надо? – поинтересовалась Люся вполголоса.
– Спросила, вегетарианская ли у тебя пища. Я соврала, что да, иначе она просто не позволила бы мне сидеть с тобой за одним столом…
– Спасибо ещё, что мне есть не запретила. – Люся усмехнулась, внутренне всё больше и больше ужасаясь происходящему. – Кстати, на каком языке вы говорили, на хинди?
– Это панджаби.
– Ты так быстро выучила?
– А что поделать? Гурприт целыми днями занят на работе, в семье английского больше никто не понимает… Пришлось срочно учиться, чтобы не быть глухой и немой.
За едой Марина рассказала Люсе свою невесёлую историю. Вернее, преподносила-то она её в самых радужных тонах, но в глазах при этом у неё читалась такая тоска, что хотелось немедленно застрелиться. Девушка попала в классическую индийскую «объединённую семью», причём Марина оказалась на самой низшей ступени семейной лестницы – в роли младшей невестки. Заправляла всем властная и малограмотная свекровь, которой неведомы были чувство такта и способность к компромиссу. Далее по главенству следовала бхаби, жена старшего сына. Затем – сёстры Марининого мужа. И уже потом – она сама. Мужчины в бабские дела не вмешивались. Женщины целые дни проводили дома, занятые готовкой, уборкой или присмотром за детьми – у старшего брата их было двое. Маринин муж не принимал участия в решении бытовых и насущных вопросов – с самого раннего утра он уходил на службу, оставляя молодую жену на попечение матери и сестёр.
В доме были свои порядки, и Марине пришлось жить по этим давно установленным правилам. Мясо есть запрещалось. Готовить какие-то другие блюда, кроме индийских, запрещалось. А еда в доме подавалась острая, невкусная и однообразная – дал с рисом или лепёшками. Носить европейскую одежду запрещалось. В присутствии свёкра и старшего брата мужа необходимо было покрывать голову дупаттой, на улицу с непокрытой головой выходить тоже запрещалось. Гулять одной – нельзя, только в сопровождении кого-нибудь из родственников. Перечить свекрови, спорить с ней – запрещается. Вставать после семи утра запрещается. В первые дни после приезда Марина попыталась поспать хотя бы до девяти, но ей просто не предоставили такой возможности. В комнату постоянно заваливались многочисленные домочадцы, громко разговаривали, расхаживали туда-сюда, рылись в шкафах, ничуть не смущаясь девушки. В конце концов, в спальню зашла свекровь и в приказном порядке велела подниматься с кровати.
Шокировала Марину также милая привычка всех членов семьи заваливаться на одну постель. К тому же они спали в одежде – прямо в шальвар-камизах. До свадьбы Марина делила кровать с младшими сёстрами своего жениха. В первую ночь она попыталась было переодеться в ночную рубашку, но обе индианки посмотрели на неё с таким ужасом и откровенным осуждением, как будто она собиралась спать голая. Вздохнув, Марина вновь облачилась в шальвар-камиз. Впрочем, этой ночью она так замёрзла, что поняла – спать в ночнушке здесь всё равно не получится. В доме было холодно, двери постоянно держали нараспашку, и по всему помещению гуляли сквозняки. Центрального отопления не имелось, а приобрести хотя бы один обогреватель на такую большую семью никому даже в голову не приходило, как в знаменитом анекдоте: «Так скильки той зимы?!» Полное отсутствие личного пространства, постоянный шум, крики детей, въедливые кухонные запахи, грязь повсюду – всё это страшно угнетало девушку. Но… было одно существенное «но» – её возлюбленный. В жизни он оказался таким же красавцем, как и в Интернете. Марина, и так заочно очарованная Гурпритом, окончательно втрескалась по самые уши. То, что суженый оказался типичным маменькиным сынком, поначалу её не сильно волновало. Она готова была вытерпеть всё, чтобы только быть с ним.
Первый серьёзный конфликт свекрови и невестки случился уже на свадьбе. Играла весёлая зажигательная музыка, и девушки-гостьи вытащили Марину потанцевать. Она с удовольствием отдалась ритму, а затем заметила, какие пламенно-гневные взоры кидает на неё матушка мужа. После того, как Марина вернулась на место, свекровушка разразилась целой проповедью, из которой провинившаяся поняла только слова «бесстыдница», «неприлично» и «позор». Как позже объяснил ей сконфуженный муж, порядочной девушке не пристало отплясывать – это удел продажных девок. «Но они же сами меня позвали…» – пролепетала ошарашенная Марина, на что получила категоричный ответ: «Надо было отказаться!» Свекровь потом целых два дня не разговаривала с невесткой, поджимая губы и гордо отворачиваясь, а во взгляде её читалось: «Вот все вы, европейки, развратницы! Захомутала моего порядочного сыночка, проститутка…»
– Послушай, – мягко сказала Люся, выслушав эту сбивчивую горячую исповедь. – Но как же ты терпишь подобное отношение? Как ты представляешь себе свою будущую жизнь? Это же… это невыносимо!
Марина опасливо покосилась на своих индийских родственниц за соседним столиком, которые, продолжая жевать, ни на секунду не спускали с неё буравящих взглядов.
– Я очень люблю Гурприта, – просто сказала она. – И я готова терпеть до тех пор, пока… Пока не привыкну, и это не станет для меня нормальным.
– А если не станет?! Понимаешь, что ты загоняешь себя в ловушку? Твой муж хоть как-то пытался пойти навстречу твоим желаниям, облегчить твою участь?
– Да он даже не догадывается, что мне непросто. Другие-то девушки в Индии тоже после свадьбы переезжают в дом свёкров и живут точно так же… Ну, или почти так же.
– Они индианки!!! – злясь на то, что Марина не понимает таких простейших вещей, отозвалась Люся. – Для них это всё привычно с детства, впитано с молоком матери… Но ты-то! Сразу с самолёта угодила в эту joint family, и теперь шаг вправо или влево расценивается как побег, ты же сама себя в тюрьму заперла! Даже Индии, говоришь, не видела – сразу на хозяйство тебя определили…
– Вообще-то муж хотел свозить меня в Амритсар на медовый месяц, чтобы показать Золотой храм… – виновато призналась Марина. – Но сразу после свадьбы не получилось, свекровь приболела, да и вообще обстановка в доме была натянутая после того инцидента с танцем, и мы никуда не поехали.
Люся собралась было высказать со всей откровенностью всё, что она об этом думает, но пенджабские родственницы тем временем закончили трапезу и нетерпеливо позвали Марину. Та испуганно обернулась и перевела взгляд на Люсю.
– Мне уже пора… Рада была повидаться.
– У тебя есть деньги на обратный билет? – быстро спросила Люся.
Девушка побледнела, затем ещё раз бросила тревожный взгляд в сторону свекрови и отозвалась, понизив голос:
– Есть, конечно, но я пока…
– Умоляю, не трать их, – перебила Люся со всей серьёзностью, на которую только была способна. – Спрячь эти деньги и никому не показывай. Прошу тебя. Просто… пусть будут. На всякий случай. На чёрный день…