– Как вы только не боялись находиться одна в толпе индусов. – Настя брезгливо надула губки. – Я бы не рискнула… И небезопасно, и вообще… неприятно.
– Небезопасно? – Люся покачала головой. – Если соблюдать меры предосторожности, то Индия не более опасна, чем Москва. Что касается неприязни, то у меня и подавно ничего такого не было. Мне нравятся эти люди, очень общительные, открытые, непосредственные и дружелюбные. Даже нищие моментально готовы к улыбке.
– Но они же… воняют? – спросила Настя почти с ужасом. – Наверное, не моются никогда…
– Это самый распространённый и самый глупый миф об индийцах, – холодно отозвалась Люся.
– А ты их нюхала? – спросил Дима со смехом, стремясь превратить всё в шутку. Люся на секунду прикрыла глаза, и в памяти моментально всплыло гибкое молодое тело Яшраджа, благоухающее пряным восточным дурманом.
– Страна грязная, это правда, – ответила она наконец, – а вот люди – нет. Они очень заботятся о своей личной гигиене. Принимают душ ежедневно, а иногда и дважды в день. Даже если на улице – ноль градусов, бедняки отважно купаются прямо в реках. Одежду меняют каждый день. Да, в Индии много специфических запахов, но это не вонь от немытого тела, поверьте. Специи, карри, эфирное масло, благовония, пан-масала… Но не запах пота, как у нас в общественном транспорте.
– Конечно, не к столу будет сказано, – Бардов смущённо крякнул, – однако они даже туалетной бумагой не пользуются! Мне друг рассказывал, он там месяц прожил…
– Ну и что? – возразила Люся спокойно. – Зато они моются сразу же после посещения туалета. А для нашего, русского, менталитета биде – это пока что новшество.
– Он говорил, что от тамошних попрошаек и нищих разит так, что умереть на месте можно, – не сдавался Коля.
– Ну, если он конкретно нищих нюхал… – расхохоталась Люся. – И то, если сравнить их с русскими бомжами, то наши-то индийским сто очков вперёд дадут! А уж если русских бомжей – да в индийский климат…
– Фу, ну и тему завели, – Настя брезгливо передёрнула плечами и принялась бесцельно размешивать ложечкой грибной крем-суп с беконом. – У меня аж аппетит пропал…
– Так кто завёл-то? – усмехнулся Максим, и Настя багрово покраснела.
– А что ещё в Индии тебе понравилось? – спросила Пугач, снова беря инициативу в свои руки и меняя тему. – Наверное, больше всего – исторические памятники?
– Да там какой город ни возьми – всё исторический памятник. К примеру, один водитель такси в Дели рассказал мне чудную историю… Он сам – из Фафунда, это маленький городок, но очень древний. Его родственники практически на последние деньги купили там старый дом, вернее, землю. Собирались развалюху снести и построить на этом месте новый дом. Снесли – и нашли клад! Оказывается, давным-давно в этом доме жил богатый купец и во время прихода к власти англичан спрятал всё своё богатство. Семья этого водителя сразу же отгрохала особняк, построила частную начальную школу, купила машину – а до этого они считались людьми очень и очень скромного достатка.
– А расскажи про Тадж-Махал, – попросил вдруг Дима, и его глаза заблестели. – Он так же прекрасен, как о нём говорят?
– И даже более того… – выдохнула Люся. – Где-то я читала, что Тадж – это самое восхитительное в мире пирожное. Он и правда нереальный, воздушный, то ли зефир, то ли облако…
Она рассказала историю любви Шаха Джахана и Мумтаз, вспомнив всё то, что услышала от гида Фараза, и то, что увидела в танцевальном шоу «Тадж есть любовь».
– Вот это мужик был, вот это я понимаю! – веско произнесла Анна Борисовна, имея в виду могольского императора. – Макс, а ты мне Тадж построишь? Или как в том анекдоте, «сначала умри»?
– А кстати, существует миниатюрная копия Таджа! – приходя стушевавшемуся Максиму на выручку, вмешалась Люся и с новым пылом принялась рассказывать реальную сказку про старичка в Буландшаре.
– Уж лучше придумал бы что-то своё, – заметил Коля, выслушав. – Шах Джахан именно этим и прославился. Ну кто бы о нём знал, если б он тупо что-то скопипастил?
– А меня всё равно растрогало, – не согласилась с ним Анна Борисовна. – Тадж, конечно, не затмить, но у пенсионера и таких возможностей, как у императора, нет… Не каждый на такое способен, а только тот, кто по-настоящему любил свою жену… Сейчас это редкость. – Она выразительно посмотрела сначала в сторону Максима, а затем почему-то на Диму.
– Блин, я сухарь! Мне вот плевать, что там любимый будет строить в честь меня после моей смерти, пусть лучше сейчас капиталы вбухивает! – рассмеялась Настя.
– А по-моему, трогательно. – Дима кинул на жену ласковый взгляд. – И меня совершенно не коробит, что старик построил копию того, что является всемирно признанным символом любви, – не так уж это и зазорно. Не Кремлёвскую же стену ему собирать…
Люся послала ему в ответ взгляд, преисполненный благодарной нежности. Она не ожидала такой горячей поддержки именно с его стороны и сейчас корила себя за то, что могла в принципе подозревать Диму в измене. Он же такой… родной, такой замечательный, такой единственный… Она чувствовала, что заново влюбляется в собственного мужа, как в самом начале их знакомства.
Настя, очевидно, уловила, что ветер переменился, и тут же поспешила переключить внимание на себя.
– Ой, Дима!.. Я совсем забыла. У меня же приготовлен для тебя сюрприз!
Она грациозно выпорхнула из-за стола и поднялась на сцену. В углу стоял дорогой старинный рояль, и Настя, усевшись за него, взяла в руки микрофон и призвала к всеобщему вниманию.
– Я хочу спеть для нашего дорогого именинника, – объявила она. – Димочка, тридцать лет – это всего лишь начало! Всё самое главное только начинается… Желаю тебе не терять вкуса к жизни и брать от неё по максимуму! А сейчас я спою твою собственную песню… Ты исполнял её много лет назад и, возможно, уже сам подзабыл… Но я покопалась в твоих старых альбомах и выудила этот шедевр! – завершила она, ликуя. – Старой песне – новое звучание!
Она тронула клавиши и заиграла. При первых же нотах Люся с Димой вздрогнули и переглянулись. Нет, он не забыл эту мелодию… И Люся тоже не забыла. Потому что именно эту песню он посвятил ей. Это было задолго до их свадьбы, задолго до рождения Алеси… Они тогда страшно поссорились, но оба мучительно переживали разлуку. И эту песню – выстраданную и душой, и сердцем – Дима написал самолично, а затем включил в свой второй сольный альбом.
…Я же слышу, как в беспечности голоса
Ты скрываешь свою боль, свою искренность,
Наши слёзы делят встречи на полосы,
Понимая расставанья бессмысленность…
Настя пела прекрасно, с большим чувством, но всё-таки это была не её песня. Дима протянул руку, накрыл Люсину ладонь своей и улыбнулся ей той особенной улыбкой, от которой у неё сразу же начинали бегать мурашки.
«Скорее бы кончилось это дурацкое празднование, – подумала она. – Я хочу поскорее домой. С ним!..»
Настя, продолжая петь, взирала на них со сцены с нарастающим недоумением. У неё пару раз даже голос дрогнул, и она едва не сбилась. Почему Дима так нежен со своей женой, когда она, Настя, поёт ему сейчас столь проникновенно и сладко?.. До сегодняшнего вечера у неё в воображении сформировалась чёткая модель Диминой семьи – такая, какой она сама себе её нарисовала. В ней Дима был одиноким, непонятым, отчаянно страдающим по любви романтиком, чужой и никому не нужный в собственном доме. Она и мысли не допускала о том, что данная модель может быть ошибочной, что у супругов имеются какие-то общие воспоминания, свои тайны, тепло друг к другу, да что там говорить – даже любовь!..
«Он не любит её, – убеждая себя саму, сказала мысленно Настя. – Он к ней просто привык, но ему не хватает ласки и заботы. Да и страсть с годами притупляется, в его жене ведь нет ничегошеньки для него нового, неизведанного, она предсказуема и скучна…»
Впрочем, называя Люсю скучной, Настя лукавила даже перед собой. Она не могла не отметить, что супруга Димы весьма обаятельна, мастерски умеет завладевать вниманием в компании и интересно рассказывает всякие истории. И она, конечно, внешне ничего себе… Но уж ни капли не лучше Насти. Скорее даже хуже. Рассуждая таким образом, Настя, не отдавая себе в этом отчёта, уподоблялась маленькой девочке, обижающейся на нравящегося ей мальчика, который дружит с другой: «И что он в ней нашёл? Я-то красивее, и платье у меня совершенно чудесное, и шёлковый бант в волосах!»
Димины гости наградили певицу умеренными поощрительными аплодисментами, и она с кислой улыбкой спустилась со сцены.
– Ну, а теперь моя очередь, – внезапно сказал Дима и через секунду сам оказался за роялем. – Сейчас вам буду петь я! И первую песню хочу посвятить своей жене… Самой лучшей, самой любимой, самой красивой женщине на свете. Люська, если бы мы уже не были женаты, я бы делал тебе предложение снова и снова!
Люся вспыхнула смущением, а на глаза едва не навернулись слёзы – она почувствовала себя такой отчаянно благодарной за этот поступок, за эти слова, что сейчас готова была простить Диме всё – и невнимание, и равнодушие, и месяцы отчуждённого молчания… Всё это было наносное, неважное. Главное – они по-прежнему без ума друг от друга.
Всё время, пока Дима был на сцене, Настя сидела за столиком и напивалась. Предупредительный Коля попытался было отодвинуть от неё хотя бы бутылки с крепкими напитками, но она вцепилась в коньяк мёртвой хваткой. Есть же она совсем перестала, несмотря на то что официанты подали новое изысканное блюдо – равиоли с креветками и кокосовым кремом. Исполнив несколько лучших своих песен, Дима вернулся в зал к гостям. Люся встретила его сияющей улыбкой, и он, присаживаясь, снова взял жену за руку, переплетя свои пальцы с её.
Тем временем музыканты, вернувшись к своим обязанностям после вынужденной паузы, грянули аргентинское танго. Неугомонный Коля Бардов попытался вытащить Настю потанцевать.
– Отвали, – невнятно промычала она, отмахнувшись от него рукой, как от надоедливой мухи.