Повисло тяжелое молчание.
— Мне нужен ответ, — жестко потребовал кавалергард.
Воздух, наполненный ароматом яблок, как будто замер. Утих ветерок, замолчала пичуга в ветвях, даже фонтан, кажется, стал журчать немного тише.
— Нет, — четко ответил Пьер. — Я не пророк. Никаких, как вы выразились, плошечек у меня нет. Я аналитик.
Элиза только сейчас заметила у ног Пьера огромного черного кота. Зверь обошел вокруг ее мужа, вернулся к фон Рауху и потерся головой о его сапог.
— Верю, — кивнул кавалергард, потрепав кота за ухом. — За проверку не извиняюсь, сам все понимаешь.
— Да уж, — мрачно отозвался Пьер. — Понимаю.
— Но в этом ведре счастья есть для тебя и ложка дегтя, — развел руками гость, снова возвращаясь к беспечному тону. — Медовый месяц отменяется. Ты переходишь в моё непосредственное подчинение и должен прибыть в Гетенхельм через неделю.
— Готов приступить завтра.
Фон Раух хохотнул:
— Нет уж. Проведи время с молодой женой, все не настолько горит. И еще, — он добавил в голос нотку официальности, — господин Румянцев, как вы знаете, обычно жениху это говорят отец или брат невесты. Но у Луниных нет такой возможности. Так что это буду я.
— Это потому, что именно вы Павла Лунина зарубили при попытке покушения? — в голосе Пьера послышалась странная ирония. — Точнее, не стали опровергать слух, что зарубили. Кровь веером по стенам и потолку, как не поверить в мгновенную смерть преступника…
— Какой умный мальчик, — покачал головой гость. — Но не отвлекайся. Юноша, если ты обидишь свою жену, я лично оторву тебе голову. Считай, что я ее опекун.
— Так я женился на тайной подопечной кавалергарда? Или брать выше — Императора? Вы в форме и при исполнении, можете говорить и от его имени, — ирония в голосе Пьера стала явной. — Так кого именно мне не нужно сердить?
— А есть разница? — оборвал дискуссию фон Раух.
Пьер в упор посмотрел на него и сказал очень четко, не оставляя ни тени многоточий или недоговоренности:
— Я очень ценю свою голову, господин фон Раух. И буду счастлив с вами работать. Но наша с Елизаветой Павловной семейная жизнь никого не касается. Ни вас, ни Императора.
Фон Раух с сарказмом хмыкнул и изобразил пару хлопков в ладоши. Молодец, мол, умный мальчик.
— Своими гениальными догадками не делись больше ни с кем, особенно с супругой. Для ее же безопасности. Это приказ. Всё, иди, молодожен. Не нужно меня провожать.
Гость повернулся и направился к выходу из парка. На его правом плече снова блеснул кавалергардский аксельбант.
Элиза разжала кулак и стряхнула с ладони остро пахнущую скошенной травой кашу, в которую превратились листья плюща. На коже остались следы ногтей. Она и не заметила, как вцепилась в зеленый побег.
Приход фон Рауха стал на самом деле лучшим подарком на свадьбу. Прямо сейчас она ничего не узнает о судьбе отца, но девушки из благородных семей прекрасно умеют ждать. Пожалуй, это они умеют лучше всего.
Она перевела дыхание и только сейчас заметила, что в метре от нее на дощатом полу балкона сидит огромный черно-белый кот в серебристом ошейнике, который только что бродил у ног ее мужа. Видимо, зверь бесшумно подошел, пока она вслушивалась в разговор.
Кот разглядывал Элизу, щурил рыже-зеленые глазищи. Лениво встал, мазнул боком по ее юбке и важно прошествовал за угол. Элиза шагнула следом, но на балконе кота уже не было. Скорее всего, он запрыгнул на растущую рядом яблоню и ушел в густую листву.
Молодожены встретились наверху, в спальне, украшенной по случаю свадьбы огромными венками разноцветных роз.
Они были счастливы. Каждый — своим счастьем, никак не связанным с женитьбой. Но какая разница?
Главное — счастливы.
Пусть это совсем не было похоже на истории из чувствительных романов. И пусть даже в тот момент, когда весь мир должен был замереть и оставить их вдвоем, Элизе казалось, что муж думает о чем-то другом…
Она и сама думала не только о нем.
Пусть.
Счастье бывает и таким. С ноткой горчинки, с оттенком равнодушия и долга, с обжигающей волной надежды и запахом безвкусных букетов.
Не такой Элиза представляла свою свадьбу. Не об этом мечтала в строгих стенах монастыря, глядя перед сном на звезды в тонкую щелочку между штор в общей спальне.
Откинувшись на мягких подушках рядом с быстро уснувшим Пьером, она снова смотрела на ночное небо через щелку в шторах. В монастыре ей часто хотелось раздвинуть портьеры, но было нельзя — монашка-воспитательница непременно наказала бы за дерзость.
Элиза встала, подошла к окну, открыла сворки, села на подоконник и долго смотрела на полную луну.
Теперь она здесь хозяйка. Этот дом, еще вчера чужой, теперь — ее.
Этот мужчина… тоже — ее?
Глава 8. Загребать жар
Как поймать кавалергарда?
Этот вопрос очень близок к злому умыслу и даже, возможно, к преступному намерению. Кавалергарды при исполнении приравнивались по статусу к членам императорской фамилии, и попытка поймать кого-то из них могла бы стать оригинальным способом самоубийства.
Провинциал — Охранителя Гетенхельмского это не останавливало. Ему нужно было поговорить с фон Раухом.
Назначить встречу по официальным каналам не вышло. Приглашение было вежливо отклонено, курьер даже дух перевести не успел, как ему вручили ответ.
Попытки встретиться на каком-нибудь светском мероприятии провалились. Георг фон Раух балы и рауты не посещал.
Епископ хмыкнул: «Мы не гордые» и попробовал записаться на прием. Он отправил в канцелярию своего секретаря. Там его коллега, секретарь Корпуса, рассыпаясь в извинениях, сообщил, что свободного времени у фон Рауха нет. Совсем. Разве что после Нового года, да и то… Неизвестно. Простите, пожалуйста. Передайте Его Преосвященству, что я ничем и никак не могу помочь.
«Ла-адно, — хрустнул пальцами отец Георгий, — нам, охранителям, пристало смирение», — и на следующий день пошел в канцелярию сам.
История повторилась, разве что в приемной Корпуса не было вежливого молодого человека, а сидела доброжелательная дама средних лет. Явление епископа на нее не произвело никакого впечатления, секретарь Корпуса явно видела персон и поважнее, и знатнее. Возможно, она знакома даже с самим Императором. Дама была бы счастлива помочь господину охранителю, но, к сожалению… Нет, сейчас его нет на месте. И завтра… Конец года близко, сами понимаете, дел невпроворот.
На резонное замечание: «Ничего себе, конец года, всего-то сентябрь на дворе!» дама испуганно покосилась на вход в коридор, ведущий к кабинетам ее начальства, и доверительно сказала, понизив голос: «Так ведь в Корпусе все заранее делается…»
Но не так-то просто отвязаться от Жар-Птицы.
Отец Георгий, сохраняя серьезную мину, а в душе — похохатывая над попытками не дать ему добраться до фон Рауха, попросил провести его к госпоже Бельской. Или пригласить госпожу Бельскую.
Он был готов к отказу. Но, на удивление, дама-секретарь со всей серьезностью пошуршала страницами журнала посетителей и записала в него имя Провинциал-охранителя.
Виктория Бельская встретила своего бывшего охранника в лаборатории, больше похожей на кухню рачительной хозяйки. Печь натоплена, на столе под полотенцем — готовая снедь, ждет едоков. По стенам — разномастные полочки, на них в кажущемся беспорядке распиханы банки, корзинки, колбы и коробочки со специями и припасами.
Шторы были плотно задернуты, на столе в витом подсвечнике горело несколько свечей. За окнами солнце стояло почти в зените, а здесь царил полумрак, как поздним вечером. Или — как в лаборатории мага, когда он работает с чем-то, боящимся дневного света.
В горниле печи томился глиняный горшок. В нем размеренно булькало через каждые десять секунд, распространяя по комнате-кухне то запах свежей мяты, то нотку лимона.
На полу лежал простенький домотканый полосатый коврик. Отец Георгий осторожно обошел его, заподозрив в сплетении нитей что-то непростое.
Бельская сидела за столом, держа обеими руками большую кружку. Она не сразу обернулась на звук открытой двери, помедлила пару секунд.
— Здравствуй, Жар-Птица, — устало улыбнулась епископу дама-кавалергард. — Прости, вставать сил нет, устала страшно. Проходи, садись, хочешь чаю — наливай, вроде еще остался. Кружки на полке, — кивнула она куда-то за спину охранителю. Печеньем угощайся, вчера сама напекла.
— Рад вас видеть в добром здравии, — сказал отец Георгий, пододвигая старую, но еще крепкую табуретку.
— Оставь ты реверансы, — отмахнулась Бельская и сделала большой глоток из кружки, — сколько раз я просила говорить мне «ты»? Так намного проще.
— Да-да, — подпустил отец Георгий сарказма в голос. — Куда проще, чем сразу сообщить, что от кавалергардского корпуса общаться с охранителями назначили вас, — он взял кружку с полки и налил себе ароматного черного чая. Вдохнул горячий запах меда и корицы, усмехнулся и продолжил: — Нет, надо было заставить посуетиться выскочку из захолустья.
— Обиделся? — деловито спросила Бельская.
— Угу. Ночью рыдал в подушку, — в тон ей сказал охранитель. — Зато преисполнился величайшего почтения к занятости сотрудников Корпуса. И чтоб дальше не слишком занимать ваше время, спрошу в лоб: что происходит с делом Лунина? Почему его так быстро прикрыли?
— Ничего с ним не происходит, — спокойно ответила Бельская. — Хитрый жук решил самоубиться и обнулить долги. Помереть у него не вышло, зато с долгами все получилось. Придется переписать имперские законы. Канцлер хохочет, хватаясь за шрам от раны. Император ругается, но без огонька. Коронные юристы рвут волосы на голове и клянутся все исправить в кратчайшие сроки. Магии никакой, охранителям тут делать нечего. Хочешь — организую тебе встречу с Луниным, сам расспросишь. С применением любых методов, какие сочтешь нужными.
— Хочу, — кивнул отец Георгий. — Но я обязан узнать — с чего такая щедрость? И почему ваш… Услышав это «ваш» Бельская слегка поморщилась. Епископ продолжил, чуть выделив голосом обращение: