Урядник вздыхал, сочувствовал и прилежно записывал слова Элизы. От усталости она даже не пыталась говорить более понятным языком, то и дело скатываясь на заранее придуманные занудные обороты.
Да, напали. Впервые их вижу. Не знаю, может быть, им был нужен колдун в подвале, они разговоров не вели. Колдун в порядке, только злой сильно. За охранителями уже послали, скоро прибудут, а пока можете с отцом Георгием поговорить, он колдуна поймал. Обрушение башни и куска галереи вполне объяснимо, замок ветхий, была гроза, видимо, что-то размыло. Почему сегодня? Не имею ни малейшего понятия, я не строитель, в прочности конструкций ничего не понимаю. Призраки в замке? Н-не знаю… Однажды, после бутылки вина, мне показалось… Наверное, это было под воздействием большой дозы алкоголя.
Перспектива выяснения деталей уряднику совершенно не нравилась. Он хотел домой. Выпить чарку, довольно крякнуть, навернуть галушек со сметаной и завалиться на теплую печку. Или, на худой конец, засесть в участке, разобраться с мудреной историей большой драки наследников старого Юзефа на его похоронах. Кто зачинял, кто потом пришел….
Никак не рад был урядник надобности таскаться на холодном ветру, осматривая развалины.
Свидетелей нет, одни потерпевшие да трупы подозреваемых. К жителям замка никаких претензий, они себя защищали. Молоденькая барыня, вона, совсем испужалась. Голосок слабенький, тихонький, ручки ободранные трясутся — какой с нее спрос? Головорезы еёйные хозяйку обороняли, охранитель помогал. Да только мало этого! Как прознают в управе, какие тут дела творятся — тут же спросят. Что за разбойники объявились? Зачем на барыню нападали? Точно всех ее охрана перебила, али кто-то еще тут по окрестностям гасает? Почему не уследили?
А кого спрашивать станут? Его, урядника, и станут. Полный мрак и безысходность.
Урядник был готов расследовать кражу коров, порчу посевов и прочие деревенские дела. Разнять драчунов, угомонить домашнего дебошира, разобраться, кто и за какие грехи Севку лопатой за околицей приложил — тут сельский стражник был на высоте. Но с разбойниками, которые, может быть, и не совсем разбойники, разбираться… Если хочешь спокойной жизни — держись подальше. Тут даже тела не осмотреть — завалило трупы рухнувшей башней.
Поэтому, когда урядник углядел приближающихся к замку всадников в цветах императорской гвардии, он счастливо вздохнул, вытер пот со лба и поспешил их встречать. Опытный служака всерьез рассчитывал на то, что его отправят восвояси, и со сложностями станет разбираться кто-то другой.
После бессонной ночи мир вокруг Элизы был прозрачным, звонким и пустым. Другие люди казались тонкими мазками краски на листе бумаги. Ей хотелось подумать, разобраться — что же случилось? Почему она вдруг стала всем сразу — замком, землей, виноградниками? Почему обрушение башни было чем-то правильным и необходимым? Что вообще происходит — с миром, с судьбой, с ней самой?
Не было ответа.
Зато Герда, живая и здоровая, лежала на коленях хозяйки и громко мурлыкала.
Элиза почти задремала в мягком кресле, но стук копыт по брусчатке замкового двора, ржанье лошадей и голоса помешали ей. Она осторожно переложила в кресло спящую кошку и пошла вниз — встречать очередных гостей.
Это уже было в ее жизни, когда-то очень давно. Гвардейцы по всему дому, подтянутый кавалергард, запах кожи, пороха и конского пота. Но теперь ей было совсем не страшно.
Георг фон Раух вежливо поклонился хозяйке Лунного замка и попросил провести его к отцу Георгию. Охранитель так и лежал на кушетке в гостиной, крутил в руках разряженную бусину артефакта и читал книгу из замковой библиотеки. Фолиант был напечатан лет сто назад, еще без магии, и грамматика с тех пор изменилась, но охранитель явно был увлечен интригой.
Короны на столе в гостиной больше не было.
— Здравствуйте, Ваше Преосвященство, — наклонил голову фон Раух.
— И вам здравствуйте, господин кавалергард. Простите, не встаю, здоровье не позволяет.
— Ничего страшного, — светски улыбнулся фон Раух. — Особы высшего духовного звания могут сидеть и при императоре. — И почти без перехода, сочтя светский ритуал законченным, кавалергард несколько раз негромко хлопнул в ладоши. — Браво, Жар-Птица. Примите моё искреннее восхищение. Как вы нас сделали!
На Элизу никто из них не смотрел. Она присела в кресло и приготовилась слушать, не мешая беседе, но на странном слове кавалергарда непроизвольно ахнула.
— Елизавета Павловна, вы же участвовали во всех событиях, — неверно истолковал ее возглас фон Раух. — Вы не согласны с тем, что Провинциал-Охранитель Гетенхельмский достоин восторгов, наград и аплодисментов? Он, как минимум, раскрыл заговор и предотвратил войну.
— Мне очень помогли Елизавета Павловна и ее охранники, — сказал охранитель.
— Несомненно, все получат награды по заслугам, — кивнул фон Раух. — Кстати, а где доблестная охрана?
— Я их рассчитала, — как о чем-то неважном, сказала Элиза. — Они уехали утром. Анастасия не завершила лечение, ей было необходимо срочно вернуться в Гнездовск, к магу. А что?
— Жаль, не смогу поблагодарить их лично. Ну да пусть их, здоровье, — он подпустил нотку иронии в голос, — превыше всего. А пока — вот, почитайте. Лучше вслух.
Кавалергард протянул отцу Георгию свежую газету.
— «Император почтил память своего отца, принца Ульриха, в монашестве — инока Варфоломея, основанием храма и монастыря на месте пУстыни…» — Отец Георгий поднял изумленные глаза на кавалергарда. — Отца? Принц Ульрих жив, сидит здесь, в подвале, обрушение башни ему не повредило…
— А вот об этом — забудьте, — жестко приказал кавалергард. — Отец императора умер почтенным отшельником-пустынником. Никаких магов, Казимир просто слегка похож, а кто будет говорить, что принц Ульрих — это он, тот дурак и верит глупым слухам.
— И повинен казни за оскорбление короны? — мрачно спросила Элиза.
— Ни в коем случае, — хохотнул кавалергард. — Мы же не хотим подтверждать сплетни. Нет, такой простофиля будет повинен только в глупости. Все же знают об иноке Варфоломее, вот, в газетах о нем написано, на могиле церковь заложили…
— Значит, пока я в Гнездовске ловил Казимира… — с угрозой начал отец Георгий.
— Вы дали нам возможность сработать на опережение, — уже без усмешки сказал фон Раух. — Ваш… оппонент хотел всему миру заявить, что император Александр — сын мага, и предъявить этого мага. После такого заявления Александру пришлось бы оправдываться, а это проигрышная позиция. Но с максимой «все знают» можно работать с нескольких сторон, тут важно, кто будет первым и насколько убедительную картинку нарисует. Вы показали нам, откуда ждать угрозы и выиграли время для ее предотвращения. Вы, попросту говоря, спасли империю, епископ… Хотя недолго вам быть епископом, должность Владыки Гетенхельмского вакантна, как и еще несколько высоких церковных постов — за симонию, мздоимство и прочие нехорошие дела несколько высших сановников отправились в удаленные монастыри на покаяние. Тоже, кстати, ваша заслуга, отец Георгий. Подумайте о карьере кабинетного работника, «в поле» вам явно будет сложновато.
— С-спасибо, — сквозь зубы ответил охранитель. — Значит, вы таки сыграли… мной.
— А вы — Кавалергардским корпусом, — пожал плечами фон Раух. — И все получили желаемое. Квиты? — он протянул руку охранителю.
— Пожалуй… — согласился епископ, ответив на рукопожатие.
— Остался один вопрос, — чуть наклонил голову фон Раух, — почему принц еще жив? Я, честно признаюсь, хотел по-тихому прирезать этого самодовольного гада еще двадцать лет назад. Его мать категорически запретила. Родительская любовь — не шутка… Но вас-то ничего не сдерживало!
— Не смог, — признался охранитель. — Я все понимал, и что его смерть спасет тысячи жизней, и что сволочь он, по совести-то говоря, но… Казнить не за дела, а за рождение? Рука не поднялась. Я чуть было не провалил все дело из-за этого. Эрик, помощник мой, тоже недоумевал — почему? А я хотел дотащить принца Ульриха до одной тихой обители и постричь в монахи. Насильно, по доброй воле — не важно. Когда из Гетенхельма в Гнездовск кинулся — думал, что смогу убить, пожертвовать своей душой и его жизнью ради блага, но — кишка тонка оказалась. Пусть император решает, я умываю руки.
— Интересная цитата, — кивнул фон Раух. — И звучная, и почти подходит к ситуации.
— Что теперь будет с… Казимиром? — неожиданно для самой себя спросила Элиза.
— Ничего, — пожал плечами фон Раух. — Он больше никому не нужен. Доказательств его происхождения нет, желающие использовать его, как козырь — в заточении в монастырях. Даже если найдется кто-то новый, кто соберется разыграть эту карту — она слишком мятая и рваная, чтобы использовать в серьезной игре. Пусть катится, куда хочет. Я даже дам ему лошадь. Мне, в общем-то, плевать и на сбежавшего отца Василия, организатора всех убийств. Мне даже не слишком интересно как он отследил телепорт епископа. Пусть с ним церковь разбирается. Вот вы, отец Георгий, и займитесь.
— А деньги? — задала Элиза очень важный для себя вопрос. — Это действительно содержание принца от казны? Мне кажется, я должна их вернуть.
— Как хотите. Да, это действительно его содержание, но и без них пан Казимир не пропадет. Вам решать.
— Верну, — сама себе ответила Элиза. — Мне… противно.
Фон Раух только пожал плечами.
— Мне кажется, — вклинился в разговор отец Георгий, — что вы должны еще кое-что рассказать Елизавете Павловне. Какова ее роль во всем этом? Она — принцесса крови? Или… — охранитель осекся. Посмотрел сначала на Элизу, потом на фон Рауха и снова вернулся взглядом к хозяйке дома. — Господи Иисусе… Святая Мария… как я сразу не понял?! Вы ведь еще над раненым канцлером фактически признались!
— В чем?! — спросил фон Раух.
— Что не поняли?! — воскликнула Элиза. Она вскочила с кресла и встала рядом с фон Раухом над кушеткой отца Георгия.
— Я вспомнил тот день, когда Павел Лунин покушался на жизнь канцлера. Тогда вы, господин фон Раух, повели себя немного странно. В том числе назвали… настоящую матушку Елизаветы Павловны — «Лиза» и заверили присутствующих, что обе дамы на одно лицо. Допустим, у вас прекрасная память, но такая фамильярность — признак близости. Теперь понятно, почему в день покушения вы, Меч Императора, были мыслями где-то далеко и не выставили меня из комнаты с ранеными. И понятно, почему прикрыли дело — чтобы защитить вашу дочь. И почему Павла Лунина сняли с плахи… — Охранитель торжествующе обвел их взглядом, — а еще вы очень похожи. У вас одинаковые глаза.