Викарий был невысокого роста, крепкий и жилистый, быстрый, как ласка. Лет сорока с небольшим. Вступая в должность, отец Георгий ознакомился с личными делами подчиненных. Читая историю отца Василия, он несколько раз уважительно хмыкал.
Тридцать два года назад в центральной части империи сначала лето выдалось пасмурным и дождливым, а после наступила лютая зима, какой не видали до того с полвека. Всем пришлось несладко.
В крошечной деревушке, затерянной в лесах на границе Гетенхельма и баронства Ярмберг, не особо задумывались о бедах всего государства. Самим бы не пропасть. Особенно тяжко было одному семейству — запасы почти подъели, коровенку — кормилицу еще по осени задрали волки. Куры неслись плохо, и хозяйка все чаще следовала принципу: «не даешь яиц — дашь суп». Супа на всех не хватало.
Отец со старшими сыновьями уходили на охоту, но олень стал невиданной роскошью, а тощий заморенный заяц — богатой добычей. Замерзший лес как вымер.
Вскоре отца придавило лесиной, переломав обе ноги. Братья с трудом дотащили его до избы, и стало ясно, что на охоту глава семьи пойдет еще не скоро, если вообще сумеет встать с лавки.
Это были времена императрицы Изольды. Рогенская кампания еще не началась. Если не считать пограничные стычки с Аквитоном и разбойничьи вылазки сорвиголов из Альграда и Эзельгарра, в империи был мир. Церковь в блеске и славе окормляла паству, за колдовство карали костром…
Но крестьяне из лесных деревушек еще со времен Тридевятого царства знали, кому нужно услужить, чтобы дичь вернулась в лес. И знали, чем услужить. Тем более что у десятилетнего заморыша, самого младшего брата, шансов дожить до весны и так было немного, только лишний рот на скудные харчи.
Старшие братья отвели мальчишку в лес и оставили у большого камня возле ельника, для Лешего. Так делали испокон века — церковники далеко, цари с императорами еще дальше, а лес рядом, и от него зависит жизнь. Пока хранил Господь, крестьяне молились ему в церкви. Но если не помогают ни Бог, ни царь — пора идти на поклон к духам.
Лесной хозяин узнал о жертве, когда один из братьев разрезал свою ладонь и оставил на стволе березы кровавый отпечаток, сказав слова, услышанные от деда.
Леший был голоден намного больше, чем люди. Он слишком давно не пил горячей крови и почти бежал к заветному камню — скорее! Насытиться!
Мальчишка был еще жив, хоть и припорошен снегом. Он сидел у камня, сжавшись в комок, чтобы хоть как-то сохранить остатки тепла, больше похожий на груду ветоши, чем на живого человека. Но запах! Упоительный запах живого человека, отданного в жертву! Запах боли и страха!
Леший кинулся к нему, уже почти чувствуя во рту вкус детского мяса.
И всем весом напоролся на крепкий стволик молодой осины, в нужный момент поднятый мальчишкой с земли. Один конец осинки был наскоро заточен плохоньким крестьянским ножичком (и как успел-то из дома стащить!), а второй упирался в камень. Так охотники насаживают на копья кабанов.
Леший не сразу понял, что случилось. Рванулся ближе — разорвать! Но только насадил себя еще глубже, застряв на обломанной развилке ствола. Он махал руками, пытаясь достать наглеца, не пожелавшего заплатить своей жизнью за жизнь семьи, но не мог дотянуться. Слабея, схватился за осину — вытащить из себя кол…
В этот момент мальчишка бросил удерживать осинку и поднял из-под снега свое второе оружие — ветку с крепко примотанным ножиком. Без замаха, вложив остатки сил, он почти на ладонь воткнул железное лезвие в ярко-зеленый глаз лесной нечисти.
Тварь испустила дух через несколько минут. Парнишка снял нож с импровизированного копья и, пыхтя, стал отрезать добыче голову.
Будь Леший не так истощен, будь он хоть чуточку внимательней, не ослепи его кажущаяся беспомощность жертвы — быть парнишке обглоданным. Или если бы пацан не сообразил взять именно осину; если бы не вспомнил из сказок, что убивать древнюю тварь нужно железом, а осина только ослабит Лешего…
Мальчишке невероятно повезло.
Как повезло в тот же день еще не раз. Голодные волки, почуяв запах от мертвой башки Лешего, обходили парнишку десятой дорогой. Он сумел дойти до села за дальним лесом и постучаться в дверь священника. Сельский поп чуть в обморок не грохнулся, увидев на пороге замерзшего мальчишку, державшего за буро-зеленые патлы, похожие на пожухлую траву, башку лесного чудища.
«Изверг я, — мрачно сказал парнишка, когда отдышался. — Из рода меня извергли, нет у меня ни семьи, ни имени…»
Поп посадил нежданного гостя к печке, накормил, чем смог, а пока попадья топила баню, отписал в город, охранителям. И спроворил кого-то из сельских мужиков отнести письмо.
Охранители прибыли дней через десять, и, конечно, дознались правды. Труп лесного идолища сгорел одном на костре с идолопоклонниками. Мальчишка смотрел на казнь совершенно сухими глазами, а потом уехал в Ярмберг вместе с охранителями.
Так появился в Официуме самый юный служитель. Охранители стали его единственной семьей, а заколотый Леший — первым в череде уничтоженных чудовищ и сожженных колдунов. Василий делал карьеру спокойно, методично, с крестьянской основательностью и сметкой. Дорос бы к сорока годам и до сана епископа, если бы не ещё один выскочка из захолустья.
Сейчас он сидел напротив нежданного начальника, и смотрел на него прямо, открыто и спокойно. Отец Георгий подозревал, что так же спокойно, не дрогнув ни единым мускулом на лице, его заместитель проводит в последний путь гроб с телом епископа-выскочки и приступит к исполнению новых обязанностей.
Но надеялся, что произойдет это еще не скоро.
Впрочем, как знать…
Отец Георгий просмотрел документы. Это была смета расширения кошачьих вольеров. Строительство, еда (поди-ка прокорми такую ораву), жалованье служителям (кто-то должен за котами убирать) и так далее. Еще несколько хозяйственных смет и…
«Представление о награждении орденом Огненной Звезды лейтенанта третьего рейтарского полка Юлии Орловой»
Отец Георгий поднял глаза на заместителя.
— Вас интересуют подробности? — подчеркнуто предупредительно спросил отец Василий.
— Да, — кивнул епископ, в который раз проигнорировав сомнительно изящный выпад в свой адрес. Хочется викарию норов показать — сколько угодно, лишь бы работал. Окоротить всегда успеется. — Высший орден Империи за борьбу с нечистью — это серьезно. Расскажите.
Отец Георгий слегка лукавил — он читал отчеты. Заместитель, конечно же, прекрасно это знал. Но, тем не менее, не изменившись в лице, начал рассказ.
— Все началось с браконьерства…
Дубовая роща у деревушки Лукоморье на юге Гетенхельмского округа росла с незапамятных времен. Ярмбергский тракт шел западнее, и когда-то густонаселенная местность стала совершеннейшим захолустьем. Выращивать что-то на продажу там мешали топкие болота. Тут бы свой огород обиходить, какая там торговля. Здесь промышляли засолкой грибов, бочки везли по округе, но в последнее время и это дело захирело.
В самой деревушке после войны принцев осталось полтора целых дома. В Лукоморье, судя по записям фискального ведомства, жило несколько особенно упертых крестьянских семейств. Земля принадлежала короне.
О тех краях ходили сказки. Почти такие же байки, выросшие из былей времен Мстислава, можно было услышать во всех уголках империи. Да и деревень с таким названием в закоулках бывшего Тридевятого царства было немало.
Как уже говорилось, началось все с рощи. Несколько десятков вековых дубов были небрежно срублены, остались корявые пеньки и гора щепок. Лесник и рад был бы списать убыль дерева на ураганы или бобров¸ а то и вообще не заметить безобразие, но на беду случился неподалеку урядник.
Он приехал разобраться с поджогом домика зловредной бабки-травницы. Старуха дошла до аж до уездного города и требовала привлечь по всей строгости своего собутыльника, спалившего хату.
Урядник приехал в захолустье, поглядел на угольки, описал со слов бабки утраченное имущество, а на обратном пути углядел нескольких мужиков с подводой подозрительно толстых дубовых бревен и велел показать разрешение на вырубку. Слово за слово…
Каким чудом уряднику удалось унести ноги, он и сам не знал. В седло прыгнул, говорит. А следом — то ли демоны крыльями хлопали, то ли еще какая жуть. И глаза горят. Вас бы туда, вы б тоже ни черта не запомнили.
Тут уже всполошились охранители. Допросили урядника, рвущегося вернуться с подкреплением «размотать ихию кодлу», и отправились посмотреть, у кого это там глаза горят. На всякий случай попросили поддержки у местного гарнизона и получили взвод рейтаров под командованием дамы-лейтенанта Юлии Орловой.
Скорее всего, полковник попросту хотел хотя бы ненадолго избавиться от навязанной ему проблемы. Баба в форме это, конечно, очень в духе нового правления, но на практике — головная боль. Как обращаться с таким чудом-юдом — непонятно. То ли Марья Моревна, то ли Василиса Микулишна, то ли черт ее знает. Сказочные богатырши хотя бы не служили в регулярной армии.
На место отправились двое охранителей под охраной рейтаров. Обнаружили вырубки, пустую сторожку лесника и полное отсутствие поддержки со стороны местных жителей. Только бабка — погорелица, притулившаяся в заброшенной хате на окраине деревни Лукоморье, указала на заимку в лесу.
Хотя заимкой добротный сруб, окруженный частоколом, назвать было сложно. Это был, скорее, небольшой форт, а обитало в нем три десятка дезертиров с войны принцев.
Урядник долго чесал в затылке и ругался — как просмотрели-то этакую пакость? Лесник-то точно с ними в сговоре, к гадалке не ходи, паскуда лысая.
Если бы лесные богатыри-разбойники пошли на сотрудничество с церковными следователями, у них были все шансы отделаться штрафами за браконьерство и парой лет исправительных работ. Горящие глаза можно и списать на излишнюю урядникову впечатлительность.
Но, видимо, на их совести были не только вековые дубы. Охранителей не пустили на порог, продемонстрировали несколько потертых, но добротных пищалей и предложили два варианта. Либо вы, добрые пастыри, проваливаете на все четыре стороны — впрочем, бабу можете оставить. Либо ваши косточки обглодают волки.