– Зачем вы хотели убить маму? – спросила Стеша. – Это связано с теми финансовыми счетами, которые она обслуживала по вашей просьбе?
– А ты умная девочка, мигом сообразила, что к чему. И в кого ты такая? Уж точно не в своего недалекого папочку.
– Не смейте оскорблять нашего папу!
– Впрочем, сама бы ты не догадалась, – задумчиво продолжал Эдуард Михайлович. – Видимо, твоя мама немножко распустила язычок. То есть произошло то, чего я и боялся. Сначала в семейном кругу начала болтать о делах, потом в компании с подружками, а там, глядишь, и до самих клиентов слух мог дойти.
– Слух о том, что вы их долгие годы обманывали самым наглым образом?
– Умная ты девочка, слишком умная. Да, обманывал. Ну а как было не воспользоваться их доверчивостью? Они же наивно полагали, что все из себя такие крутые, никто их обмануть не сможет, побоятся. А я вот смог. А твоя мама мне в этом помогала.
– Она не знала!
– Да, не знала. Всей схемы она не знала. Куда ей! Конечно, она не знала, кто бы ей сказал! Но на нее теперь очень удобно все свалить. Рано или поздно моим клиентам кто-нибудь растолкует, что их кинули на очень крутые бабки. И тогда они явятся ко мне. А я что? В чем моя вина? Нанял на работу нечистую на руку сотрудницу? Так она и меня подвела! Но взятки с нее гладки, умерла – погибла страшной смертью вместе со своим семейством.
– Бабушки тут нету.
– И папы! – пискнула Настя.
– Бабушка ваша не в себе, а папа, как я уже говорил, дурачок. Кроме своей охоты, он и знать ничего не знает. Вот и пусть остается таким, дуракам живется проще. Найдет себе новую бабу, нарожает она ему новых детишек, про вас троих он за хлопотами и не вспомнит.
Нет, какой все-таки гад! Мало ему того, что он собирается их убить, так еще ему и поиздеваться надо! И чего мама работала на такого подлеца! Судя по выражению лица мамы, она и сама задавалась тем же вопросом. Вот только сказать ничего не могла.
– Ладно, ребятки, я ухожу, а вы оставайтесь. Времени у вас совсем мало, проводку вот-вот замкнет, так что попрощайтесь напоследок. Вы мне уже не помешаете выговориться, а вам приятно будет.
Он сделал знак своим помощникам, те содрали скотч с губ пленников и направились к двери.
– Папа! – закричала совершенно отчаявшаяся Настя. – Папа, помоги! Где же ты!
Ответом ей была тишина, но девочка не сдавалась.
– Папочка! – кричала она изо всех сил. – Мы тут! Помоги нам! Пожалуйста!
Эдуард Михайлович обернулся к девочке и засмеялся.
– Дурочка, – произнес он почти с нежностью. – Похоже, у вас в семье это наследственное.
Открыл дверь и застыл на месте, потому что прямо ему в грудь уперлось дуло охотничьего ружья. И ружье это появилось тут не само по себе, его держал в руках крупный темноволосый мужчина, красивое лицо которого сейчас было мрачно, а губы сурово сжаты. Увидев, кто стоит на пороге, Насте захотелось протереть глаза. Но, увы, со связанными руками это было не так-то просто сделать. Девочка взглянула на сестру с мамой, чтобы проверить, видят ли они то же самое, что и она. Мама была в полуобморочном состоянии, а вот Стеша таращилась на мужчину в оба глаза.
– Папа! – выдохнула она. – Ты все-таки пришел!
– Конечно. Как же я мог не прийти и оставить в беде моих любимых девочек.
– Ты получил мои сообщения и приехал!
Отец утвердительно кивнул головой:
– Приехал! И не один!
Это было сказано специально для Эдуарда Михайловича и его помощников, которые пришли в себя от первоначального шока и попытались сопротивляться. Но это у них плохо получилось, вместе с папой явилась вся их охотничья команда. То ли десять, то ли двенадцать охотников, все в камуфляже, заросшие щетиной, пропахшие дичиной и гарью, с ружьями, вооруженные до зубов, очень свирепые и опасные в своем праведном гневе.
– Скунс ты! Вонючая твоя морда! И ты, и твои собаки будут отвечать перед нами по всей справедливости.
Под справедливостью папа понимал то, что Эдуарду Михайловичу и его людям предстоит испытать на своей шкуре все те страдания, которые выпали на долю его жены и дочерей. Да, гостям острова в эту ночь просто невозможно было пожаловаться на отсутствие забав. Пленных злодеев сбрасывали в машине с обрыва, замуровывали в подземелье и спускали на неисправных каяках с вершины горы. А напоследок заперли в старом маяке, который и подожгли для пущего эффекта.
Джинн в этих экзекуциях не участвовал, его пощадили как уже ранее пострадавшего от собственных действий. И, разумеется, пожар на маяке был потушен прежде, чем огонь нанес задержанным непоправимый ущерб. Но даже так они испытали очень сильные ощущения и сами слезно просили, чтобы им позволили обратиться в полицию и дать там признательные показания.
– Имеем право, чтобы нас судили законным порядком!
И такое право было им предоставлено. Впрочем, Эдуард Михайлович до суда не дожил. Он был зарезан прямо в своей камере, где дожидался оглашения приговора. Дело в том, что данные им во время следствия признательные показания очень расстроили обманутых им клиентов, среди которых нашлись люди весьма серьезные и шуток подобного рода совсем не понимающие. И они не стали церемониться, расквитались с обманщиком быстро и без лишней помпы.
Что касается тех трех «антилоп», которые стали невольными жертвами происков преступника и заблудились в подземелье, то их нашли только на третьи сутки, в состоянии, весьма близком к критическому. Но все же, по сравнению с Орестом, этим троим повезло куда сильней, все они остались живы и после проведенного лечения даже относительно здоровы.
Что касается семейства девочек, то после спасения своей семьи отец очень изменился. Он стал молчалив и задумчив, а когда все вернулись домой, папа собрал их всех возле себя и дал торжественный обет никогда их больше одних надолго не оставлять. И вообще не оставлять.
– Я все понял, самое ценное и дорогое, что у меня есть, нужно держать рядом. А то развелось проходимцев, порядочному человеку уже плюнуть негде. И потому…
Тут папа сделал паузу, а потом многообещающим голосом закончил свою мысль:
– А потому теперь вы будете всюду сопровождать меня! И на охоту, и на раскопках… Везде и всюду!
И посмотрел на своих женщин таким светлым и незамутненным взором, что они поняли: возразить ничего не получится, участь их на ближайшие годы решена, и решение это обжалованию не подлежит.
Инна БачинскаяСоглядатай
Каждый человек в чем-нибудь да замешан.
Заслышав скрежет ключа, Монах оторвался от подзорной трубы и потер руки. Ему не терпелось поделиться увиденным. Ключ был у двоих – у однокашника Жорика Шумейко и у приятеля Леши Добродеева, культового, можно сказать, журналиста, на котором держится вся «Лошадка». Так в народе любовно называют местную газету «Вечерняя лошадь», радующую читателей сплетнями, слухами, криминальными хрониками, призывами одиноких сердец, паранормальными страшилками и откровениями экстрасенсов. Жорик сегодня уже отметился… вернее, отметилась его половина Анжелика, сварившая овсяную кашу и стоявшая над душой Монаха, пока он, давясь, не съел полную тарелку. Значит, новый визитер – Леша Добродеев. Или Лео Глюк, если вам больше нравится газетный ник, так сказать. Прибежал с копченым мясцом, рыбкой и пивом.
– Христофорыч, ты как? – с порога закричал Добродеев. – Живой?
– Путем. Пива принес?
– Ну! И бутерброды от Митрича. Нагрузил целый пакет. Передает тебе привет, спрашивает, как нога и когда ждать.
– Да я бы мухой! – воскликнул Монах, хлопнув по ноге в гипсовом коконе. – Чертова нога! Раздают права кому попало! Убить мало.
…Олег Христофорович Монахов, Монах для своих, философ, путешественник, доктор физико-математических наук и т. д., друг журналиста Добродеева, детектив-любитель, ныне пребывающий под домашним арестом по причине сломанной в результате аварии ноги. Причем наезд имел место на зебре, что обидно. Монах степенно переходил дорогу на зеленый свет, и тут-то на него налетел какой-то придурок. Ну, сразу «Скорая», сирены, больница, гипс. И домашний арест с постельным режимом. И лежит теперь Монах на диване с выставленной в пространство громадной загипсованной ногой, напоминающей дуло большой пушки, кушает овсяную кашу, творог и вареные яйца, которые терпеть не может. С Анжеликой, стоящей над душой. И походный сезон пропущен… Каждую весну Монах пускался во все тяжкие, в смысле, сбегал побродяжничать на Алтай, в Непал… куда глаза глядят. А теперь все. Амба. Кроме того, вес… Чертова овсяная каша! Монах и так крупный мужчина – когда идет по улице, такой большой… нет, громадный! и значительный, с рыжей бородой и узлом волос на затылке, бабульки здороваются и крестятся, а что будет после месяца-другого малоподвижного образа жизни? Страшно подумать. Кроме того, депрессия. Оптимист по жизни, Монах захандрил и впал в депрессию. Только и радости, что «фирмовые» Митрича и пивко. Митрич – хозяин бара «Тутси», где оба числятся в завсегдатаях. А «фирмовые» Митрича – это бутерброды с маринованным огурчиком и копченой колбасой – вкусно до опупения, правда, лишние калории.
Детектив-любитель, это как? – возможно, спросит читатель. Очень просто: нравится ему разгадывать загадки. Даже интернет-сайт открыл с призывом: давайте, люди добрые, бегом сюда со всеми своими проблемами и неудачами, я вам в два счета все порешаю! Причем задаром. Зуд детективный обуял. Так и с Добродеевым познакомились, на почве расследования убийства девушек по вызову[1]. Работали сообща, Монах как просчитывающий ходы математик и аналитик, Добродеев как ходячий архив городских криминальных хроник и сплетен, обожаемая народом публичная фигура, которой выбалтывают всякие секреты, а также «разделитель» сомнительных идей Монаха. Так, всякие мелочи, вроде обыска чужой квартиры в отсутствие хозяина, несанкционированной слежки за подозреваемым, вранья насчет кооперации с полицией и поощрения оперативной утечки путем подкупа – обещания опубликовать в «Вечерней лошади» бездарные стихи инсайда. Одним словом, путешествия, дедукция, визиты к Митричу, жизнь вполне интересная…