— Перейдем непосредственно к делу. — Инспектор взял чайничек, неторопясь перекрутил его в своих огромных мозолистых дланях, будто вовсе не ощущая ими жара, и спокойно налил в чашку бурую жидкость. Отставив чайничек, аккуратно плеснул положенное количество молока. — Вы пожилой человек, мистер Берджесон, и многое повидали на своем веку. Вы знаете что случается в таких вот камерах и не желаете, чтобы сие случилось с вами опять. В вас ведь нет уже былого юношеского задора, толкавшего на противоправные действия, верно? Опять же вы больше не якшаетесь с лягушатниками, а то б мы давно уже вас вздернули. Вы человек осмотрительный. Мне это нравится. С осмотрительными людьми завсегда приятно иметь дело. — Он нежно сжал округлый чайничек в ладонях. — Хотя лично мне больше нравится крушить черепушки. — Он поставил чайничек на стол и тот закачался на подставке, словно отрубленная голова.
Берджесон сглотнул.
— Я не сделал ничего такого, что могло бы привлечь внимание Бюро внутренней безопасности, — заметил он чуть не хныкая. — Я никуда не встревал. Я сделаю для вас все, что в моих силах, только я не знаю чем я могу вам помочь…
— Пейте чай, — сказал инспектор.
Берджесон сделал как ему велели.
— Где-то с полгода назад один малый по имени Лестер Браун продал вам туалетный столик своей дражайшей матушки. Было такое? — спросил инспектор.
Берджесон осторожно кивнул.
— Местами потертый…
— А спустя четыре недели явилась женщина по имени Хелен Блю и выкупила его, было такое?
— Уф, — во рту у Берджесона пересохло. — И что тут такого? Почему вы меня об этом спрашиваете? Ведь все это занесено в мой гроссбух. Я просто веду записи, как того требует закон.
Инспектор улыбнулся, как будто Берджесон удачно пошутил.
— Мистер Браун продал туалетный столик миссис Блю при посредничестве ростовщика, который, по словам мистера Грина, известен как доктор Рэд. Не слишком ли пестро, мистер Берджесон?[16] Поймаем еще четверых и — вот те на! — вручим палачу радугу!
— Понятия не имею о чем вы говорите, — напряженно сказал Берджесон. — Что за вздор? Приплели каких-то Грина и Рэда, это еще кто такие?
— Вы провели семь лет в одном из исправительных учреждений Её Величества за подстрекательство к мятежу в семьдесят восьмом, а тут вдруг ни черта не можете сложить одно к одному? — Инспектор медленно покачал головой. — Левеллеры[17], мистер Берджесон. — Он наклонился так, что его лицо было всего в нескольких дюймах от лица Берджесона. — Так уж вышло, что в туалетном столике был ящичек с двойным дном, где были припрятаны весьма и весьма интересные бумажки. Вы ведь покуда не проворачивали делишек с запрещенной литературой, а?
— Чего? — Последний вопрос застал Берджесона врасплох, но его спас очередной приступ кашля, скорчив его лицо в болезненную гримасу, прежде чем то успело его выдать.
Инспектор подождал пока тот не прокашляется и сказал:
— Скажу вам прямо, Эразм: ваши друзья — нехорошие люди. Ничем не лучше ваших прежних. Пес с ней, этой кучкой неизъятых мною бумажек. Но вот если я схвачу мистера Брауна и миссис Блю, то они, скорее всего, будут из кожи вон лезть, лишь бы не в петлю, не так ли? А вы и глазом моргнуть не успеете, как снова отправитесь в лагерь Фредерик на пожизненную каторгу. То бишь, учитывая ваш случай, приблизительно на две недели, после чего вас досрочно освободит чахотка и на веки вечные препоручит вас дьяволу, который будет поджаривать вас в аду на медленном огне.
— Короче говоря, вся эта годвинитская чушь и этот старомодный эгалитаризм загонят вас либо на виселицу, либо в могилу. Больно уж вы стары для революции. Ну, положим, захватят они власть, а вам-то что это даст? Да ничего хорошего. Как же там в этом лозунге… «Не доверяй тому, кто старше тридцати и тому, у кого есть раб»? Вы и вправду рассчитываете, что ваши юные друзья как-то вам помогут?
Берджесон выдержал пронзительный инспекторский взгляд.
— У меня нет друзей среди левеллеров, — спокойно сказал он. — Я не революционер-республиканец. Я признаю, что в прошлом наделал ошибок, но, как вы сами заметили, я понес соответствующее наказание. Я искупил свою вину. Я в полной мере сотрудничаю с вашей конторой. Я понятия не имею, что мне еще такого сделать, дабы неведомые мне люди прекратили использовать мой магазин как прачечную. Стоит ли продолжать этот разговор?
— Может и не стоит. — Инспектор задумчиво кивнул. — Но на вашем месте, я бы поддерживал связь. — В его руке показалась визитка. — Возьмите.
Берджесон протянул руку и с неохотой взял карточку.
— Я за вами слежу, — сказал инспектор. — Вам не обязательно знать как. Если заметите, что через ваш магазин проходит нечто меня интересующее, уверен, вы дадите мне знать. Может для меня это окажется новостью, а может я узнаю об этом раньше вас. Ежели вам угодно притворяться слепым, что ж… — вид у него был печальный, — тогда понятно почему вы не способны прочесть заголовки всех книг, которые стоят на полках вашего магазина. И тогда — какой позор! — придется отправить в лагеря за хранение брошюрок подрывного характера слепца. Позор, правда?
Двух женщин разделяло десять шагов: одна из них дрожала от ярости, другая обмерла от страха. Их окружали, благоухая в теплом воздухе, выращенные в неурочный сезон апельсиновые деревья.
— Не понимаю. — Побледневшая Мириам смотрела на ствол Ольгиного пистолета. Сердце выскакивало из груди. «Тяни время!» — О чем речь? — спросила она ослабевшим голосом, уверенная в том, что за ее тайным свиданием с Роландом наблюдали и теперь кто-то рассказал об этом Ольге.
— Ты прекрасно знаешь о чем речь! — грубо ответила Ольга. — Речь о моей чести! — Дуло пистолета смотрело прямо в лицо Мириам. — Значит тебе недостаточно было настроить против меня графа Хьорта и высмеивать меня за глаза. Ладно, подобным я еще могу пренебречь… Но бесчестье! Дойти до такого! Этого я тебе не прощу!
Мириам очень и очень медленно покачала головой.
— Прости, — сказала она. — Но в тот момент, когда это между нами возникло, я понятия не имела, я не знала… Ну, что у тебя запланирован брак.
На лице Ольги отразилось легкое замешательство.
— Моя помолвка тут ни при чем! — выпалила она.
— Как? Хочешь сказать, что это не из-за Роланда? — спросила Мириам, чувствуя себя глупо и пугаясь еще больше.
— Роланд… — Ольга так и уставилась на неё, опять впав в замешательство. — Роланд тут ни при чем, — твердо заявила она.
— Тогда я никак не возьму в толк о чем идет речь? — вымученно сказала Мириам. Страх лишь усилился, а когда она посмотрела Ольге в глаза, то ощутила, что она окончательно готова покориться — будь что будет — череде всех этих глупых событий, доведших её до этой точки.
— Но ты… — Ольга, похоже, озадачилась, хотя по-прежнему кипела от злости. — А что Роланд? Что вы уже натворили?
— Перепихнулись, — тупо сказала Мириам. — Мы провели вместе только одну ночь, но… это самое… Он мне действительно небезразличен. И я более чем уверена, что я ему тоже. И прежде чем ты нажмешь на спусковой крючок, я бы хотела, чтобы ты спросила себя: что произойдет и кто пострадает, если ты застрелишь меня. — Мириам закрыла глаза, ужаснувшись и поразившись тому, что сама же только что и сказала. Спустя несколько секунд она подумала: «прикольно, я все еще жива».
— Не верю, — сказала Ольга. Мириам открыла глаза. На женщину, стоявшую напротив, казалось, напал столбняк. Однако пистолет уже не был нацелен непосредственно в лицо Мириам.
— Блин, ну я тебе говорю! — настаивала Мириам. — Слушай, ты или спрячь эту штуку или давай уже…
— Ты и Роланд? — недоверчиво спросила Ольга.
Секундное замешательство. Мириам кивнула.
— Да, — вымолвила она пересохшим ртом.
— Ты отправилась в постель с этим преждевременно свалявшимся тюфяком средних лет, под завязку набитым манерной тупизной? Он тебе небезразличен? Не верю!
— Тогда зачем ты наставила на меня пистолет?
Какую-то минуту они стояли глядя друг другу в глаза, затем Ольга опустила пистолет и сняла палец со спускового крючка.
— А ты не знаешь? — грустно спросила она.
— О чем? — Мириам пошатывалась. От прилива адрелина, вызванного созерцанием разгневанной Ольги, кружилась голова. — О чем ты шепчешь, женщина? Приплыли, бля! Я только что призналась, что крутила шашни с твоим суженым, но оказывается ты вовсе не поэтому собиралась грохнуть меня, лепеча что-то про честь?
— О, это невыносимо! — Ольга глядела на неё во все глаза. Неожиданно она совсем растерялась. — Но ты ведь подослала своего человека прошлой ночью.
— Какого еще человека?
Они уставились друг на друга в полнейшем взаимонепонимании.
— А ты и правда не знаешь? Честно?
— О чем?
— Прошлой ночью ко мне в спальню пробрался мужчина, — спокойно сказала Ольга. — У него был нож, угрожая которым, он приказал мне раздеться. Поэтому я его застрелила. Такого он не ожидал.
— Ты… застрелила… на… насильника. Я не ослышалась?
— Нет, не ослышалась, а еще у него было письмо с инструкциями, скрепленное печатью твоего родосплетения.
— Не понимаю. — Мириам помотала головой. — Что за печать? Касательно чего инструкции?
— Касательно моей девственности, — невозмутимо сказала Ольга. — Весьма подробные. Каков закон в твоем мире? О браках благородных?
— О… каких? А, ну встречаешься с кем-то, тебе делают предложение — мужчина, как правило, — устраиваете свадьбу. Вот и все. А у вас что, как-то иначе?
— А как же собственность титула! Конфискация. С этим что?
— Какая еще конфискация? — Должно быть Мириам выглядела совсем уж озадаченной, поскольку Ольга нахмурилась.
— Если мужчина, неженатый, переспит с девушкой, также незамужней, то он на ней женится, если в состоянии заплатить покровителю выкуп. И вся её собственность и титулы также переходят к нему, как её главе. Она не имеет права голоса, в случае если мужчина достигнет соглашения с её покровителем, каковым, покуда я здесь, под его кровом, мог бы стать для меня граф Хьорт. В моем случае, поскольку я полноценный член Клана, моя до