ием. У впадения в Лену Витимы ширина Лены превысила версту, а при впадении Олёкмы достигла полутора вёрст. При приближении олёкминского устья в ленском устье появлялись низменные продолговатые островки, частью безлесные, частью поросшие кустарником. В них гнездились дикие утки и гуси. При приближении дощаников к островкам они взлетали стаями с кряканьем и гоготанием. Снова появились прибрежные скалы в виде высоких каменных столбов разнообразной и причудливой формы. Наконец горы отступили в стороны, и Лена текла теперь по низменной речной долине, поросшей лесом.
По среднему течению попадались якутские поселения и одиноко стоящие жилища. Из бревенчатых балаганов с наклонными стенами и плоскими земляными крышами струился дымок. На прибрежных лугах паслись коровы и лошади якутской породы, низкорослые, коренастые, мохнатые. За долгое плавание по Лене казаки бекетовского отряда неоднократно выходили на берег, чтобы поразмяться, пособирать лесных ягод, закинуть невод. Лена изобиловала всякой рыбой. В невод попадали и омуль, и нельма, и таймень, и стерлядь, и осётр, и чир. Леща и щуку, рыбу нестоящую, костлявую, бросали в реку — пусть живёт. Во время этих стоянок казаки общались с якутами, выменивали у них говяжье мясо, молоко, масло, битую птицу.
Гостеприимные якуты, видя, что пришельцы настроены мирно, обид чинить не собираются, зазывали их в гости, угощали любимым блюдом — кониной с черемшой и кумысом. Гости сперва было отказывались от непривычного угощения, а потом принимали его. Сибирская служба отучала людей от привередливости в еде.
В одно из якутских жилищ Семён Иванович был зазван вместе с Трофимом и Стадухиным. В балагане было дымно. Зато дым, струившийся от камелька к деревянной трубе в потолке, разгонял назойливых комаров. Гости и хозяева рассаживались по жердяным нарам, тянувшимся вдоль стен, на сундуках со скарбом. Старый якут, хозяин жилища, с плоским лицом, изрезанным морщинами, глава большой семьи, о чём-то заговорил с гостями.
— О чём он? — спросил Дежнёв Трофима. — Потолмачь.
— Желает нам счастливой охоты и долгой жизни. Так у якутов принято встречать гостей.
— Скажи, что и мы желаем ему того же самого.
Поинтересовались казаки, занимаются ли здешние якуты хлебопашеством. Якуты сперва не поняли вопроса, а потом, сообразив, о чём идёт речь, отрицательно закачали головой. Старый хозяин пояснил — когда-то очень давно, об этом старики говорили, жили люди не здесь, не на этой большой реке, а далеко-далеко за горами, за лесами, на юге. Здесь плохая земля, холодная, под ней вечный лёд. А там ярче светит солнце, и земля была другая, ласковая, добрая к людям. Они возделывали землю, бросали в почву семена и выращивали то, что русские называют хлебом, об этом рассказывал дед, а тому рассказывал его дед, который ещё помнил рассказы древних стариков, которые ссылались на ещё свежие предания о том, как люди приходили с юга. Старый хозяин закрыл глаза и высоким гортанным голосом затянул мелодию, раскачиваясь в такт напеву. Он сам объяснил, когда кончил петь. Это олонхо, старинное сказание о том, как счастливо жили люди в тёплых краях, на плодородной земле, как потом их стало теснить могущественное и многочисленное племя чужестранцев. И его предкам пришлось уйти на север. Долго шли они через леса и горы, терпели нужду и голод, гибли слабые и дети. И вышли они наконец вот к этой большой реке.
И ещё старый якут извинялся. Пусть гости не судят строго его рассказ. Ведь он вовсе не профессиональный олонхосут. Настоящий олонхосут рассказал бы эту историю лучше, обстоятельнее. Ему же хотелось занять гостей, вот он и пересказал старинную олонхо как умел.
Беседа перешла к соболиным промыслам. А много ли в здешних лесах соболя? — поинтересовались казаки. Стадухин, который до этого не проявлял видимого интереса к беседе и хмуро отмалчивался, внезапно оживился. Нет, соболя здесь осталось мало, — услышали казаки. Зато много медведя, рыси, росомахи. Попадаются ещё лисицы. Иной раз крупные хищники задирают домашний скот. А за соболем надо идти на дальние реки.
— А далеко ли они, эти дальние реки? — с любопытством спросил Стадухин.
— А кто их знает, — старик недоумённо развёл руками.
Задумались казаки над словами старого якута. А Стадухин произнёс многозначительно:
— Значит, Лена не конец ещё нашим скитаниям. Пойдём на поиски дальних рек.
И ещё приметили казаки кучку девиц, должно быть, внучек хозяйских. Они стыдливо притаились в укромном уголке, перешёптывались, поглядывая на русских парней, посмеивались. Казаки оценивающе оглядывали девиц. Ничего себе девки, пригожие, складные, хотя и чернявы больно и узкоглазы. А, впрочем, чем не невесты! Вырядились на свой лад — кожаные штаны и нарядные меховые кафтаны в талию из оленьего меха, разукрашенные оторочкой и всякими нашивками. Модницы, видать. Должно быть, вырядились по случаю появления русских гостей.
Захотелось Семёну поговорить с одной из девиц. Выбрал ту, что выглядела побойчее и постарше. Преодолевая смущение, спросил её:
— Как зовут, красавица?
Молодая якутка сама смутилась и смотрела на него вопросительно. Тогда Дежнёв сообразил, что она не поняла, не могла понять его русскую речь, и обратился за помощью к Трофиму.
— Троша, милый, помоги, потолмачь. Спрашиваю, как зовут её.
Девица поняла вопрос и заулыбалась. Что-то ответила тихо, должно быть, назвала своё имя, странное, диковинное. Семён не уловил его. Спросил ещё:
— Ты хозяйская внучка?
— Ага, внучка, — услышал он через толмача. В голосе якутки уже не было смущения. Она оживилась и заулыбалась.
— Сколько же вас всех внуков и внучек у хозяина?
— Много. Четверо внуков. Они заготавливают сено на зиму. И пятеро внучек. Были ещё малые дети. Умерли.
— Ты самая старшая среди внучек?
— Не-е. Старшая-то давно замужем. Переехала в другой род.
— А тебе сколько лет?
— Не знаю, позабыла... — не сразу ответила она и задорно рассмеялась. Знала, конечно, да хотела проявить женское кокетство.
— А могла бы ты выйти замуж за русского парня?
— Не знаю.
— Ну вот, затвердила одно — не знаю, не знаю... А если очень понравится парень? И он из себя видный, пригожий?
— Как дедушка решит. Он у нас глава в семье. Если понравлюсь кому-нибудь, пусть тот парень сватов засылает и разговаривает с дедушкой.
— Большой калым за тебя запросит дед?
— За сестру старшую отец жениха дал корову и лошадь. — Якутка опять задорно рассмеялась, а Семён Иванович сказал многозначительно и шутливо:
— Так, так, красавица... Намотаем на ус.
Дежнёв пожалел, что у него нет с собой какого-нибудь маленького подарка для этой девушки, хотя бы нитки бус или яркого пояса.
При приближении к якутскому острогу река делала поворот на север. Речная долина расширялась, а горы отступали за горизонт. Низменные болотистые берега поросли лесом, расступаясь кое-где и образуя пойменные луга. Продолжали встречаться якутские поселения, пасущиеся стада.
Вот и острог, белевший новыми стенами и постройками. Прибытие отряда Петра Бекетова стало событием в жизни гарнизона и пока ещё немногочисленных торговых и промышленных людей, пребывавших здесь в ту пору. Всё население острога, кроме караульных, устремилось к берегу, где пристали три дощаника.
Встречал прибывший караван и сам Парфён Ходырев, начальник острога. В парадном суконном кафтане, подпоясанным широким кожаным ремнём, с саблей на перевязи и шапке из соболиного меха, сопровождаемый двумя молодыми казаками-телохранителями, вооружёнными бердышами, он вышел навстречу Петру Бекетову, по-простецки обнял его.
— Ждём, ждём подкрепления, ох, как ждём, — сказал он вместо приветствия. — Спасибо тебе, Петро. Построй-ка здесь перед стенами острога всё воинство. Скажу ему своё слово.
Прибывшие казаки выстроились в две шеренги. Ходырев обратился к ним:
— С прибытием вас, казаки. Не ждите тихой спокойной жизни на печи в избе. Жизнь ваша будет проходить в вечных походах, в скитаниях, в седле или в лодке, в оленьей упряжке или на лыжах. Жизнь нелёгкая, беспокойная. Зато ждёт вас радость новых открытий, новые неведомые реки, незнакомые племена и великие богатства. Послужите России, казаки, с Богом!
Проходили бекетовцы через таможенную избу, поставленную под стенами острога. Здесь распоряжался таможенный голова, которому помогал подьячий и выборные целовальники. С казаками они долго не возились. Что возьмёшь со служилого, все пожитки которого — заплечный мешок да котомка с нехитрым скарбом. Но всё же полагалось каждого прибывающего в Якутский острог и каждого выезжающего из него пропускать через таможенную избу и досматривать. Особенно дотошно досматривал голова добычу промышленников, возвращавшихся с промыслов, и лучшие соболиные шкурки отбирал в счёт уплаты государственной пошлины — десятины с пушнины. Промышленники проклинали на чём свет стоит таможенников, пререкались с ними. Пускались на всякие хитрости, норовили запрятать шкурки в потайные места, например под седло. Но у таможенников был собачий нюх. Они ухитрялись распознавать все хитрости промышленников, раскрывать самую неожиданную заначку. А самых злостных злоумышленников били батогами за контрабанду.
7. НАЧАЛО ЛЕНСКОЙ СЛУЖБЫ
Якутск был ещё невелик, хотя и строился. Всех свободных от службы казаков, остававшихся в городе, начальник острога подряжал на плотницкие работы. У лавок с товарами толпились русские и якуты. На берегу строились лодки, дощаники, струги.
С прибытием в Якутск Дежнёв был поставлен на хлебное и соляное довольство, о чём подьячий внёс запись в окладной книге. Семёну Ивановичу был положен оклад рядового казака.
Первое время после прибытия с Енисея казаки составляли одну команду под началом Петра Бекетова, к которому относились с уважением за его спокойный и выдержанный характер, рассудительность.
— Придётся вам, казаки, разную службу нести, и караульную, и плотничать, и строптивых князцев усмирять, и в дальние становища за ясаком отправляться, и новые реки и земли открывать, — наставлял он. — Но ещё и кроме несения службы каждый из вас должен промышлять пушного зверя для собственных нужд. Много накопил ценных шкурок, вот и твоя мошна наполнилась деньжонками, звонким серебром. Разве это плохо?