— Жить в дружбе и согласии с нами. И обмениваться с нами подарками.
— У нас принято дарить друзьям подарки.
— Вот видишь. Мы не призываем нарушать ваши вековые обычаи. Разве плохие подарки я тебе привёз? И ты сделай достойный подарок.
— Что ты хочешь от меня?
— Я ничего не хочу, кроме твоего доброго расположения. У нас принято посылать подарки Белому царю.
— Что хочет от меня Белый царь?
— Шкурки соболя, черно-бурой лисицы, много шкурок.
— Но это очень дорогой подарок. А мы люди бедные.
— Белый царь и заслуживает дорогих подарков.
Подобный разговор продолжался ещё долго. Стадухин дипломатично плёл тонкую паутину уговоров, увещеваний, убеждая князца в выгоде подданства Белому царю, дружбы с русскими людьми. Потом Михайло заявил, что его отряд будет ставить зимовье по соседству с Алаевым поселением. Он принимает такое решение только из чувства дружбы к славному Алаю. Кажется, последние слова растрогали князца.
Стадухин с Зыряном выбрали возвышенное место на некотором отдалении от берега, чтобы разливающаяся во время весеннего половодья широкая река не могла подступить к стенам обиталища казаков или затопить его. Там и решили срубить из могучей лиственницы острог с жилыми избами, баней, амбарами для хранения мягкой рухляди, то бишь ясачной казны, и часовенкой. Все эти постройки должен был опоясывать крепкий частокол. Хорошо знакомого с плотницким делом Семёна Дежнёва Стадухин подрядил руководить строительством. Другая часть казаков получила от Михайлы задание заготовить лес.
— Назовём наше зимовье Среднеколымским, — объявил Стадухин. — Верю, что будет в недалёком будущем и Нижнеколымское и Верхнеколымское. И тогда вся немалая река Колыма будет под нашим оком.
По заданию Стадухина Зырян с двумя казаками поднялся на челноке до верховьев. Привёз, возвратившись, хорошие вести. Вокруг вековая тайга, горы. Зверья всякого обитает великое множество. Водится и соболь. Туземцы ведут оседлый образ жизни. Встречали русских дружелюбно.
— Жаль, отряд наш маловат. Негоже его дробить. Разживёмся людишками, непременно поставим Верхнеколымский острожек, — заключил Стадухин.
Михайло мыслил масштабно и уже видел в помыслах своих, как осуществляется грандиозный план утверждения российской власти на всём бескрайнем северо-востоке Сибири. Выбирая местоположение для русского поселения на Колыме, пока ещё единственного на этой реке, предводитель отряда руководствовался вескими соображениями. Он видел, что по среднему течению Колымы обитали оседлые и, казалось бы, миролюбивые жители, с которых легче было собирать ясак, тогда как в низовьях Колымы пришлось бы сталкиваться с воинственными кочевниками, которые в любой момент могли уйти в другое место. Среднеколымское зимовье располагалось сравнительно близко к верховьям Алазеи, до которой, как сказывали местные юкагиры, можно было добраться всего за три дневных перехода. Предводители казачьего отряда рассчитывали собирать ясак и с алазейских юкагиров в тех условиях, когда не представлялось возможности из-за нехватки людей возвести специальный острожек на Алазее. Источники сообщают нам, что колымские казаки из стадухинского отряда успешно ходили на Алазею для сбора ясака с тамошних обитателей. Таким образом, если обратиться к современной терминологии, Стадухин удачно выбрал стратегически важную позицию для строительства зимовья.
— Выбираю это место ещё и потому, что река здесь глубока и многоводна, — объяснил Михайло казакам. — Сюда могут свободно подыматься морские кочи с глубокой осадкой. Зимовье здесь равноудалено как от устья, так и от верховьев. Будем отсюда зреть государевым оком весь колымский край.
Весь труд по строительству зимовья лёг на казаков. Большой надежды на помощь торговых людей и промышленников, присоединившихся к стадухинцам, было мало. Они сразу же принялись за меновую торговлю с туземцами, набивали мешки соболиными шкурками и с открытием будущей навигации собирались возвратиться в Якутск.
Среднеколымские юкагиры оказались вовсе не такими уж миролюбивыми и покладистыми, как рассчитывал Стадухин. Они пытались сопротивляться установлению русской власти. Дело дошло до прямого военного столкновения. Казаки были вынуждены предпринять против трёх непокорных омокских родов несколько военных походов. На стрелы нападавших русские отвечали залпами из пищалей. Сходились врукопашную.
В одном из сражений отличился Семён Иванович, убив Алаева брата. Сам Алай, считавшийся одним из самых влиятельных юкагирских князцев на Колыме, продолжал сопротивление. Русские смогли взять в плен Алаева сына Кениту и другого юкагира, Каляну. Их содержали в качестве аманатов-заложников в аманатской избе. И снова стычки и бои. И вновь Дежнёв получает серьёзное ранение в ногу, пронзённую юкагирской стрелой.
Военное превосходство русских, а главное, их неведомое для туземцев огнестрельное оружие, заставило князцев признать поражение и согласиться платить ясак. Между русскими и юкагирами наладились мирные отношения. В Среднеколымском зимовье шла оживлённая меновая торговля. Сюда стекались окрестные юкагиры, чтобы выменять шкурки соболя, черно-бурой лисицы, белки на предметы домашней утвари, ножи, женские украшения. Набивалась мягкой рухлядью ясачная изба. Собирая ясак, казаки посещали ближние и дальние селения юкагирских родов.
Так продолжалось три года. Пообносились казаки, стосковались по хлебу, привычным овощам, свининке. Приходилось питаться рыбой да олениной, иногда медвежатиной, грибами да лесными ягодами.
Настал солнечный летний день. Широкая Колыма уже полностью очистилась ото льда. Последние льдины унесло течением в Студёное море. Стадухин собрал отряд и повёл речь:
— Други мои, три года обитаем на Ковыме. Были и кровавые стычки, и побоища. Но слава Всевышнему, воцарился мир и покой. Исправно пополнялись мягкой рухлядью наши амбары. Настало время доставить государеву казну в Якутск. Поскольку я, Михайло, головой отвечаю за её сохранность, решили мы с Дмитрием Зыряном самолично доставить её по назначению. Для сопровождения берём с собой потребное число казаков. Мы полагаем, половины отряда будет достаточно. Поплывём Ковымой, потом Студёным морем до Ленского устья и Леной-матушкой.
— Кто же в Среднеколымске останется? — спросил кто-то из казаков.
— Оставлю тринадцать человек во главе с Семёном Дежнёвым и Втором Гавриловым.
— Не мало ли? — спросил Семён Дежнёв.
— И сотню оставил бы. Да где её возьму, эту сотню-то, — с напускным простодушием ответил Стадухин. — Коли был бы бабой, нарожал бы тебе казаков. Да, видишь, уродился мужиком.
И сам рассмеялся своей неуклюжей шутке.
— Вот так, други мои, могу оставить только тринадцать.
— Вестимо, — уныло отозвался Гаврилов.
Узнал Семён Иванович, что в число отплывающих попал и Андрюха. Ведь юнец совсем был недотёпистый, опыта никакого. И попадало ему ещё за промашки от Стадухина. Ругал его Михайло непотребно, матерно. Старых опытных казаков, вроде Семёна Ивановича, Стадухин обычно не задирал. А отыгрывался на таких юнцах, как Андрюха, вымещая на них строптивый свой и задиристый нрав. А вот ведь как за три года возмужал Андрюха, окреп физически, набрался опыта, стал метким стрелком. И Михайло смягчился, стал реже ругать парня. Если и ругал иногда, то больше по привычке, чем за дело.
Дежнёв нашёл возможность отвести Андрюху в сторонку и попросить:
— Прошу тебя, в Якутске жёнку мою повидай, сынка малого. Скажи, мол, жив, здоров Семейка. По родным скучает.
— Скажу непременно, Семён Иванович, — отозвался Андрюха. — Слово в слово всё скажу, как просите. Многим обязан вам, батюшка, доброте вашей, урокам вашим.
— Ну, полно, полно. Сам когда-нибудь уму-разуму юнцов поучишь. А коли обязанным себя считаешь, передай супружнице моей небольшой мешочек с соболиными шкурками.
— Непременно передам.
Дежнёв с чувством щемящей тоски подумал о жене и о сыне Любиме. С годами тоска по семье как будто бы стёрлась, притупилась. Но вот скова перед глазами встал образ якутки, черноглазой, скуластой, с толстыми чёрными косами. Как она там одна, без хозяина? Говорят, город Якутск вместе с острогом и церквами перенесён воеводским решением на противоположный берег Лены, более возвышенный и надёжный. А вслед за острогом переселились один за другим и слобожане. Легко ли было сделать переселение жене с малым сыном? Могут ли они прокормиться с того небольшого хозяйства, какое оставил им Семён Иванович, отбывая в дальний поход?
Стадухинский коч отплыл вниз по реке. Остатки отряда оставались теперь без коча, лишь с малым дощаником, который смастерили по весне. А злопамятный князец Алай, тот самый, брата которого убил в столкновении Дежнёв, спознал, что опустел острожек и осталась в нём малая горстка защитников. Целая орда, человек пятьсот под предводительством Алая, ринулась на штурм острожка.
Пёстрыми, лохматыми цепочками окружили нападавшие острожек, карабкались на частокол. Дежнёв и Гаврилов предвидели коварство со стороны Алая и готовились к осаде. Поправили расшатавшиеся в некоторых местах звенья частокола, заранее зарядили пищали, пополнили запасы продуктов. Когда люди Алая ринулись на штурм, защитники не смогли остановить их натиск. Казаки ответили дружным «огненным боем». Но падал один из нападавших, а десятки других устремлялись вперёд. Пока успевала горсточка русских перезаряжать пищали, Алаево воинство преодолело частокол и ворвалось во внутрь острожка, испуская воинственные, гортанные возгласы. Положение защитников становилось крайне критическим.
С отчаянной отвагой бросались русские врукопашную. Все они были ранены, а Дежнёву железная стрела попала в голову. Но истекающие кровью и теряющие силы казаки продолжали сражаться. Один из казаков (имя его не дошло до нас) пробил себе дорогу сквозь толпу нападавших, сошёлся лицом к лицу с самим князцем Алаем и точно рассчитанным ударом пронзил его копьём. Удар оказался смертельным для князца.