Всё же в душе Дежнёва шевельнулась тревога за судьбу шестёрки, и он спросил:
— Вы хотя бы знаете, где сейчас обитает Стадухин с отрядом?
И услышал:
— Откуда нам знать? Поищем.
— Ищите иголку в стоге сена. Авось найдёте.
Старые соратники Дежнёва — а их осталось немного — продолжали служить под его началом и делить с ним все радости и печали. А отыскала ли шестёрка, покинувшая Анадырь, стадухинский отряд, не погибла ли в схвате с коряками, мы не знаем.
В 1653 году отряд Дежнёва ходил на неясачных анаулов. В столкновении с ними были убиты служилый человек Иван Пуляев и четверо промышленников, все старые ветераны морского похода 1648 года. Среди этих четырёх был и Мезенец, или Мезеня, тот самый, который когда-то охотился на моржей на Новой Земле и наставлял дежнёвцев по этой части. Погиб и Захаров, пострадавший от стадухинского разбоя. И ещё трое из отряда были ранены.
— Вот видишь, Никитушка, отряд потерял одиннадцать человек, если считать и тех, что ушли к Стадухину, — с горечью сказал Дежнёв своему помощнику.
— Мало нас осталось, Семейка, зело мало, — ответил Никита Семёнов.
— Малыми силами располагаем. Не можем дробить отряд.
— Ты это о чём?
— Всё о том же. Надо вести подавать о себе на Колыму. А послать можем только одного человека с отпиской да образцами рыбьего зуба.
— Но ведь дорога небезопасна. В горах можно столкнуться с нападением неясачных туземцев.
— Не преувеличивай опасность, Никитушка. На Анюйском камне анаулы давно замирились и исправно платят ясак. Пошлём надёжного человека в сопровождении вожей, наших друзей.
— Рискуешь, Семён Иванович.
— Может быть, и рискую. А что ещё остаётся нам с тобой делать?
После долгого колебания Дежнёв направил в Якутск через Колыму казака Данилу Филиппова. Данила вёз пудовый груз моржовой кости «для сглазу», то есть в качестве образца, и челобитную Семёна Ивановича. Никаких документальных свидетельств того, что Филиппов, сопровождаемый дружественно настроенными анаулами, встретился на своём пути через Камень с враждебными туземцами, чуванцами или анаулами, нет. Стало быть, до Колымы он добрался вполне благополучно. Миролюбивая и гибкая политика Семёна Дежнёва позволила русским приобрести среди аборигенов немало искренних друзей. Из таких подбирались надёжные проводники — вожи.
Как бы там ни было, Данила Филиппов достиг Колымы со своим ценным грузом цел и невредим. Летом следующего года он приплыл на коче колымского целовальника Шустина в Жиганск на Лене, а оттуда добрался на нартах до Якутска.
В эту пору якутским воеводой был Михаил Лодыженский. Он пожелал самолично встретиться с Филипповым в обширных воеводских хоромах. Приказал прислуживавшему ему молодому казаку подать Даниле ковш хмельного зелья и сказал ласково:
— Порадовал ты меня, порадовал, казак. Хорошие вести привёз. В Москве ждут моржовую кость. Искусные мастера вдохнут в неё жизнь, превратят в чудесные фигурки, причудливые резные украшения. Костяными пластинками разукрасят парадную мебель в царских и боярских палатах.
А про себя честолюбивый воевода подумал — уж теперь-то государь милостиво обратит внимание на воеводское усердие, обласкает, наградит высоким чином и посмотрит сквозь пальцы на его мздоимские грешки. Был великий мздоимец Митька Францбеков, не знал чувства меры, отчего и плохо кончил. Что греха таить, и ему, Михайле Лодыженскому, не чуждо желание запускать лапу в государственную казну. Уж так устроен человек, если судьба вознесла тебя высоко и дала в руки власть. Все предыдущие воеводы грешили мздоимством и ещё как грешили. А недруги из зависти писали в столицу жалобы на алчных воевод. Будут писать и на него, воеводу Лодыженского. Не без этого. Уж так устроен мир служилых людей.
Воевода, оторвавшись от сумбурных мыслей, стал с восхищением разглядывать моржовые клыки, брал их в руки один за другим и приподымал на ладони, стараясь определить вес. Потом передавал клыки ближайшим помощникам, дьяку, детям боярским, сотникам.
Воевода распорядился незамедлительно снарядить в Москву гонца, который доставит в Сибирский приказ присланную Дежнёвым кость. Самолично давал гонцу напутствия. Государственной важности дело. На побережье Восточной Сибири несметные возможности добычи «рыбьего зуба». Эту добычу можно продолжать и увеличивать для потребы Московского государства. А ещё воевода произнёс с угрозой: «Ежели не довезёшь государево добро...» Лодыженский не договорил, а только потряс кулаком перед носом оробевшего казака.
Меньший интерес воевода проявил к челобитной Семёна Ивановича, но всё же прочёл её. Дежнёв коротко сообщал о плавании вокруг восточной оконечности Азии, ещё не вполне представляя себе всю важность сделанного открытия. Жаловался на тяжесть анадырской жизни. Торговые люди, располагавшие некоторыми запасами товаров, пользовались спросом на них и продавали служилым людям по десятикратным ценам. Пищальницу — сеть для ловли пушного зверя, приходилось покупать за тридцать рублей, аршин холста — за два рубля, фунт пороха — за пять рублей. Челобитник жаловался на обнищание, долги и слёзно просил выплатить хлебное и денежное жалованье, которое не выплачивалось ему вот уже десять лет. Он также высказывал настойчивую просьбу прислать на Анадырь нового приказчика, который заменил бы его. Мы видим, что честолюбие вовсе не было свойственно Дежнёву, он не стремился главенствовать над людьми. Об этом свидетельствовала его просьба прислать ему замену. Семён Иванович предпочитал избавиться от бремени администратора и заниматься собственным промыслом. Мы видели, что если ему и приходилось становиться начальником, то лишь ввиду вынужденных обстоятельств. Исчезновение Федота Алексеева сделало Дежнёва руководителем экспедиции, вернее, её остатков. Прибыл на Анадырь Мотора с наказной памятью, утверждавшей его права анадырского приказчика, и Семён Иванович безропотно признал его власть и старшинство. Но вот Мотора погибает в схватке с непокорными туземцами. И опять неожиданная случайность делает Дежнёва начальником на Анадыри. Административное бремя тяготило его. Прочитав челобитную Дежнёва, воевода сказал машинально:
— Так, так... Подумаем не спеша. Подумаем.
Приближённые к воеводе уже усвоили, что это означало.
Лодыженский и не собирался принимать каких-либо решений. Все его просьбы и слёзные жалобы, изложенные в челобитной, остались без ответа.
Дьяк, ведавший воеводской канцелярией, человек угодливый, попросил воеводу:
— Дозволь, батюшка, полюбопытствовать и приобщить к делу.
Лодыженский передал ему дежнёвскую челобитную. Дьяк после разговора в воеводских хоромах перечитал её и пригласил Филиппова к себе для беседы. Долго расспрашивал казака о житье-бытье на Анадыри, больше из любопытства. Он вообще был человеком любопытным. При встрече с воеводой он заметил:
— Подумаем, подумаем не спеша.
Воевода не был расположен утруждать себя быстрым решением. Подумаем — значит, отложим в долгий ящик.
А моржовая кость была благополучно доставлена в Москву. Руководители Сибирского приказа с удовлетворением узнали об открытии ценного лежбища. Добычей «рыбьего зуба» заинтересовался сам молодой царь Алексей Михайлович. В Якутск был направлен царский указ, предписывавший всемерно развивать на Анадыри добычу моржового клыка.
Вернёмся же к Семёну Ивановичу Дежнёву и его товарищам. В 1654 году Дежнёв совершил два похода, первый на чуванцев и второй на коряков. Во время столкновения с чуванцами он был ранен ножом в грудь, но не поддался хворям. Второй поход был вызван тем, что коряки приходили на моржозый промысел к той самой корге, облюбованной русскими, и стали их конкурентами. «Коряцкие люди на коргу под нас тайно удобства для приходят и зверя морского моржа промышляют для корму — сообщал Дежнёв. — И мы, яз, Семейка, с товарищи на них ходили и дошли их четырнадцать юрт в крепком острожке, и Бог нам помог, тех людей разгромили всех». Кстати, во время этого похода Дежнёв «отгромил» у коряков ту самую «якутскую бабу», жену Федота Алексеева, которая поведала о его трагической судьбе.
В конце апреля 1654 года в нашей истории появляется новое действующее лицо, о котором мы лишь бегло упоминали. К анадырскому зимовью подошёл отряд служилых и промышленных людей Юрия (Юшка) Селиверстова. Он пришёл с Колымы сухим путём через Анадырский хребет.
Дежнёв встретил Юшка гостеприимно, возрадовавшись приходу новых людей и оживлению монотонной жизни на Анадыри. Но какое-то подсознательное чувство заставило его насторожиться. Угадывалось в Селиверстове что-то стадухинское, нехорошее: начальственный, властный тон, самоуверенность и, очевидно, властолюбие. Хотя и полного равенства с Михайлом здесь, пожалуй, не было. Держался Юшко (или старался держаться) просто, был любезен, охотно рассказывал о себе.
Он напомнил, что находился несколько лет тому назад в стадухинском отряде. Не был в восторге от тяжёлого, властного характера Михайлы. На Колыме Стадухин тоже заинтересовался моржовой костью и навыменивал её у аборигенов. Он послал Селиверстова с «костяной казной» с Колымы в Якутск. Из Якутска Юшко уже не захотел возвращаться в стадухинский отряд. Зиму он провёл в центре воеводства, а в начале следующего года подаёт челобитную на имя тогдашнего воеводы Дмитрия Францбекова, предшественника Лодыженского, с просьбой отпустить его на реку Погычу (Анадырь) для костяного промысла. Он убеждал воеводу, что по берегам моря лежит «многая замореная кость», то есть моржовые клыки от павших животных. И той костью можно было нагрузить целые кочи, — утверждал Юшко.
По корыстолюбию и жадности Дмитрий Андреевич Францбеков, пожалуй, превосходил своего преемника Лодыженского. Воевода быстро смекнул, что здесь открывается отличная возможность поживиться за счёт челобитчика, ссудил Селиверстову на подъём большую сумму денег из казны, более трёх тысяч рублей, как личные деньги. И конечно, объявил условие — возвратишь, Юшко, долг с хорошими процентами, когда разживёшься добычей. Вот за счёт этой большой суммы удалось хорошо снарядить экспедицию, приобрести коч со снастями, много хлеба, порохового зелья и свинца, большую партию разнообразных товаров для меновой торговли с аборигенами. Вместе с тем Селиверстов, как и многие промышленные люди, оказался в должниках у воеводы. Давая ссуды на снаряжение экспедиции, воевода опустошал казну. Служилым людям не выплачивалось жалованье — на это не было средств. Должники обязывались возвращать долги