С открытием навигации снова в дорогу. Вновь многоводные сибирские реки, пороги, стремнины, волоки. И всё же обратный путь не кажется таким долгим, тяжким, как дорога с Лены в Москву. Уж был опыт по преодолению трудных участков пути. Не было прежних хлопот с тяжёлыми грузами кости и пушнины.
Вот и Лена. Вниз по реке лодья легко идёт под парусами. Встречаются якутские поселения. На пойменных лугах пасутся коровы. А вот и башни острога. Долгожданный Якутск.
— Не слышал ли, мил человек, чего о моём сынке Любимушке? Почему не вижу его среди встречающих?
Таков был первый вопрос, заданный Дежнёвым встречному казаку.
— Нет твоего Любима в Якутске. Ушёл с отрядом служить в дальние земли, — ответил казак.
19. ПОСЛЕДНИЕ СЛУЖБЫ
Голенищев-Кутузов встретил Дежнёва сдержанно, даже, пожалуй, неприветливо. С чином атамана, который удалось Семёну Ивановичу выхлопотать в Москве, не поздравил. В своём окружении воевода не скрывал недовольства.
— Каков выскочка! — говорил он. — Теперь подавай ему, безродному казачишке, подходящую должность. А я берег оклад атаманский для одного достойного казака.
Окружение знало, что достойными Голенищев-Кутузов называл вовсе не самых отличившихся, проявивших храбрость в походах, а людей со связями, которые могли принести ему, воеводе, какую-либо выгоду. А что возьмёшь с безродного казачишки, будь он хоть атаман? Так рассуждал Голенищев-Кутузов. Дежнёву он сказал коротко:
— Жди, пока не подберу тебе должность.
Отряд Ерастова возвратился в Якутск в середине лета 1666 года. Около четырёх лет заняла поездка в Москву. За это время в Якутске произошло много перемен. Сменились люди в воеводском окружении. Одни уезжали нести службу в дальних зимовьях и острожках, другие приезжали из отдалённых уголков края, чтобы занять их место. Иван Большой Голенищев-Кутузов доживал последние недели на посту воеводы и ждал замены. Его должен был сменить князь Иван Петрович Барятинский, находившийся где-то в пути. В окрестностях Якутска три года тому назад был основан Спасский монастырь. Церковь стремилась расширить своё влияние в якутском крае, в качестве опоры светской власти. Теперь на перезвон колоколов Троицкого собора отзывались колокола монастырского храма. Монастырь пополнялся; отслужившие своё и удалившиеся на покой казаки принимали монашеский сан. Приезжали молодые послушники и иноки из Енисейска и Тобольска.
Голенищев-Кутузов медлил с назначением Дежнёва на новую должность. Приехал новый воевода, князь Барятинский. От предыдущего воеводы он отличался разве только сановной надменностью и невероятным тугодумием. Семён Иванович не выдержал долгого ожидания и обратился к новому воеводе с вопросом — когда же можно рассчитывать на новое назначение. Князь ответил неопределённо:
— Входим в курс дела, думаем, прикидываем. Жди.
Дежнёв пребывал в Якутске без определённых занятий, без близких людей. Сын Любим нёс службу где-то за тридевять земель. Неопределённость и одиночество тяготили Семёна Ивановича.
Однажды встретилась ему старая знакомая Степанида, и он пожаловался ей на гнетущее одиночество. Оно усугублялось ещё и тем, что ни с самим воеводой, ни с казачьей старшиной, составлявшей воеводское окружение, Семён Иванович никогда не был близок.
— Подумал над моими словами, Сёмушка? — спросила участливо Степанида. Она напоминала о прежнем разговоре, когда предлагала Дежнёву свои услуги свахи. А в Якутске она слыла первой свахой.
— Не было времени подумать, — неохотно ответил Дежнёв.
— Заходи ко мне, потолкуем. Не стоило бы тебе хозяйкой обзавестись? Зачем одному-одинёшеньку остаток жизни коротать?
«А в самом деле, зачем», — подумал Дежнёв и пришёл к Степаниде потолковать. Та прямо приступила к делу:
— Ты казак ещё хоть куда, в чине высоком. Не важно, что седенький. Тебе баба нужна и хозяйка в доме.
— Пожалуй, ты права, Степанидушка, — отозвался Дежнёв. — Есть что подходящее на примете?
— Есть, конечно. Иначе и не приглашала бы тебя для беседы.
— О каком товаре речь пойдёт?
— Говоря откровенно, товар подержанный. Тридцатилетняя вдовушка. Так ведь и ты не юнец.
— Расскажи о ней поподробней.
— Муж её кузнец, Иван Арбутов, года два тому назад скончался от грудной жабы. Вдова, якутская баба, до крещения звалась Кантеминкой, или, на русский лад, Капкой. В крещении стала Пелагеей. Сынок у неё от покойного мужа, Осип.
— Сколько годков Осипу?
— Точно не скажу. Полагаю, что лет семь-восемь.
— Красивая эта Капка?
— Какое это теперь для тебя имеет значение? Баба как баба. Всё у неё на месте.
— Подумаю, Степанидушка.
— Долго-то не раздумывай. Будешь долго раздумывать — ходовой товар уплывёт в чужие руки. Сам ведь знаешь, русских женщин в Якутске всё ещё мало. Поэтому-то служилые вынуждены брать якутских жён. И вдовушки находят спрос. При вашей нелёгкой казачьей службе многие мужики не возвращаются из походов, а жёны становятся вдовами. Однако же коли возраст ещё позволяет, во вдовах долго не засиживаются. Учти это.
Раздумывал Семён Иванович. Тяжко переносить одиночество. Иногда становилось нестерпимо тоскливо. И в то же время мысль о вторичной женитьбе пугала его. Ведь он уже не молод, в долгих скитаниях отвык от женской ласки, заботы. Да и жена его Капка (если он решится на женитьбу) будет женщиной не первой молодости, да ещё с чужим ребёнком. Его ждёт далёкая служба в каком-нибудь зимовье или острожке. Захочет ли его новая жена с малолетним сыном покинуть насиженное место, хозяйство и последовать за новым мужем, может быть, вести вместе с ним скитальческий образ жизни? Кузнец, говорят, был мужик хозяйственный, обстоятельный, имел избу, корову, участок земли.
И всё-таки чувство тоски, одиночества оказались сильнее всяких сомнений. Через несколько дней Дежнёв пришёл к Степаниде и попросил:
— Ты бы показала мне твою Капку. Может, и понравимся друг другу.
— Устроим, не откладывая, смотрины. Приходи завтра. И Пелагеюшку успею предупредить.
Кантеминка-Пелагея, небольшого роста, складная якутка, выглядела чистенькой, подтянутой. По случаю смотрин приоделась. К Дежнёву обращалась вежливо — «батюшка».
— Говорят, ты, батюшка, в Москве, в вашем главном городе побывал? — спросила она.
— Побывал.
— И царя вашего видел?
— Нет, Пелагеюшка, царя не видел. Не довелось. Царь живёт в огромном каменном остроге за высокой стеной. Острог тот Кремлем называется и охраняется стражей.
— Про Москву Семейка тебе многое порасскажет, — перебила Дежнёва Степанида. — Оставим рассказы на потом. А сейчас о деле поговорим.
— Давай о деле, — согласился Семён Иванович.
— Скажи, Семейка, понравилась тебе Пелагеюшка? — спросила Степанида.
Дежнёв не сразу ответил. Соображал, как бы ответить уклончиво, не обидев якутку. Какая уж может быть любовь в его возрасте? Не за смазливым личиком нужно теперь гнаться. Была бы усердная хозяйка в доме. А якутка, видать, аккуратная, чистоплотная и из себя не уродина. Хотя, видать, не первой молодости. Уже и морщинки обозначились.
Нашёлся, как ответить:
— С плохой бабой не знакомила бы, Степанидушка.
И спросил Пелагею:
— Муж-то покойный хороший мужик был?
— Хороший, когда спал, — неопределённо ответила якутка.
— Как это понять? — спросил недоумевающе Дежнёв.
— Крутой был характер у кузнеца, взрывной, — ответила за Пелагею Степанида. — Ты уж, Пелагеюшка, не обижайся, если я скажу правду. Сёмушка свой человек. Ему можно правду сказать. Бывало, кузнец твой в гневе и поколачивал тебя, Бог ему судья.
— Зачем старое ворошить, Степанида?
— Не будем. Ты на Семейку посмотри, Пелагеюшка. Кроткий ангел. Все отзываются о нём как о человеке добром, сердечном и справедливом. Такой и мухи не обидит. Это тебе не кузнец Ивашка. Повезёт кому-то с таким мужем, как Сёмушка.
— У меня ведь сынок есть, — перебила Степаниду Пелагея.
— Велик ли сынок? — спросил Дежнёв.
— Восьмой годик.
— Пора малого учить казачьим доблестям.
Пелагея приглянулась Семёну Ивановичу, хотя и не вызвала бурного чувства. Возобладал спокойный трезвый расчёт немолодого, умудрённого жизнью человека — нужна хозяйка в доме, спутница жизни.
Венчались в посадской церквушке. Венчал молодой иеромонах Феогност из иноков Спасского монастыря, который заменил недавно отца Маврикия. Прежний священник ещё был жив, но по дряхлости уже не служил. Иногда прислуживал Феогносту, крестил младенцев, но быстро уставал и потом не вставал с постели в течение нескольких дней.
На венчание Семёна Ивановича с Пелагеей старый священник всё же пришёл, обнял Дежнёва, прослезился, сказал ему несколько проникновенных слов.
Свадебное застолье Дежнёвы не устраивали. Кузнец Иван Арбутов оставил жене в наследство недвижимость, избу на посаде, сенокос на Еловом острове вблизи Якутска, да ещё корову. Вступая в брак с вдовой кузнеца, Семён Иванович брал на себя обязательство содержать пасынка и принял недвижимое имущество покойного Арбутова.
Забегая вперёд, скажем, что от второго брака у Дежнёва появился сын Афанасий, ставший впоследствии тоже служилым человеком. В конце 90-х годов, когда старого Дежнёва уже не было в живых, его младший сын служил на Анадыри, там, где когда-то служил и его отец. Стал впоследствии служилым человеком и Осип, пасынок Семёна Ивановича.
В течение осени и зимы 1666/67 годов Дежнёв проживал с семьёй в Якутске, занимаясь устройством своих семейных дел. Затем он получил назначение на Чечуйский волок, расположенный на водоразделе между верхней Леной и верховьями нижней Тунгуски. Место это было захолустное, малолюдное. Чечуйским волоком в то время пользовались редко. Лишь иногда переходили на верхнюю Тунгуску небольшие отряды казаков для сбора ясака с местных тунгусов (эвенков). Сам волок проходил по горной местности и был крайне неудобен для перетаскивания судов. Но рядом были оживлённые ленские верховья. Здесь русски