— Самое время для атаки, — сообщил Карел. — Мы идем с наветренной стороны. Они так увлечены, что нас не заметили.
— Ну что ж, действуй, мой юный друг, но только помни: за провал операции ты будешь отвечать головой, а за отсутствие головы… В общем, сам понимаешь. Будьте осмотрительны!
— Ага, — энергично ответил Карел, рывком обнажил меч, сорвал с головы шлем и бросился на прогалину, с криками и улюлюканьем тарабаня по нему. За ним устремился Бастиан, что есть сил грохоча по найденному в лодке деревянному ведру ковшиком для вычерпывания забортной воды. Во всю мочь Бастиан горланил «Отче наш», — должно быть, со страху ему больше ничего не лезло в голову.
Как и предполагал опытный «юннат», не ожидавшая подобного натиска стая опрометью бросилась в чащу. Вожак убегал последним, отскочив за кусты, он обернулся и, внимательно поглядев на атакующих, неспешно потрусил в заросли. Из лесу послышался обиженный визг раздосадованных волчат.
— Мы победили! — Бастиан схватил за руку могучего соратника. — Видел, как они удирали?
— Кто вы? — донеслось с ветки, служившей убежищем августейшим беглецам.
— Ну, это, — Карел, встал в гордую позу и прокашлялся, набираясь важности. — Я — герцог Жант Нурсийский. А это мой соратник и друг Бастиан. Мы прибыли сюда, чтобы спасти вас.
— Спасти? — удивленно переспросила Гизелла. — Но вас только двое, а наших гонителей сотни, может быть, тысячи. Вы лишь без толку погубите себя!
— Не беспокойтесь, мадам, — еще более приосанился бывший гвардеец, польщенный вниманием августейшей персоны. Служба в президентском полку, включавшая охрану приезжих коронованных особ, позволяла ему чувствовать себя рядом со столь знатной дамой без оторопи, присущей многим. Но ситуация и впрямь изрядно отличалась от всего ранее виденного. — Давайте я помогу вам слезть.
— Жант, — раздался за его спиной сдавленный, точно петлей, хрип Бастиана. — Герцог, обернись! Тут волки! Стая вернулась!
Глава 14
Каждая решенная проблема порождает, как минимум, одну нерешенную.
Женечка вертела в пальцах отточенное гусиное перо, всматриваясь в чисто выскобленный лист пергамента, точно надеясь разглядеть на нем еще не написанные строки. С одной стороны, вся информация, которую нужно было сообщить оперативной группе, рыщущей в поисках Дагоберта, уже и без того была им известна. С другой — попробуй объясни только-только поверившему в нее Пипину, каким волшебным манером осуществляется столь быстрая и незаметная глазу передача информации в неведомую даль. Вернее, объяснить-то можно, приплести волшебные чары, ну, скажем, того же Инсти, но тогда придется доказывать, что сама не колдунья. А здесь с этим могут возникнуть проблемы.
Конечно, до появления инквизиции еще несколько веков, но это означает лишь одно: никакого судилища с пытками не будет — попросту, без всякой бюрократии, по-семейному забьют камнями. И на том спасибо, но результат, мягко говоря, далек от идеального. Значит, что-то необходимо все же написать. При этом нет ни малейших сомнений, что Пипин его прочтет.
Женя почувствовала, как от волнения у нее дрожат пальцы. В голове точно кто-то вымел мысли из всех извилин. Она досадовала на себя. Казалось бы, что сложного, взять и сочинить ничего особо не означающий текст, мало ли в школе писано сочинений. С чего бы вдруг такой ступор в столь неподходящий момент?! Евгения досадливо сморщила нос, предчувствуя град насмешек, всегда готовых сорваться с языка Лиса, и с тяжелым вздохом активизировала связь.
— Господин инструктор, а что писать-то?
— Вот ты даешь! — изумился Сергей. — Первое сентября, классная работа, тема сочинения: «Как я дожила до столь преклонного возраста с торричеллиевой пустотой во внутричерепном пространстве».
— Я же серьезно, — обиженно проговорила Женечка.
— Еще бы не серьезно! На эту тему надо писать кровью сердца вперемешку с горючими слезами. Женя, ну ты как маленькая: шо писать, как писать? Письмо Татьяны к Онегину.
— Но ведь Пипин захочет его прочитать, — напомнила девушка.
— Вот и прекрасно, заодно приобщится к классике великой русской литературы. Глядишь, на путь истинный выбредет. Евгения Тимуровна, возьмите себе в голову раз и насовсем главное правило любой политической риторики: ежели не знаешь, шо трындеть — бубни! Усекла?
— Усекла, но…
— Усеклано — это в Италии или в Японии? Тимуровна, ну ты сама подумай, в чем проблема? Пипин захочет прочесть. Нам-то что с его хотения? Он тебе кто: отец, муж, племянчатый внук от позапрошлого брака?
— Я не замужем.
— Согласен, неувязка вышла. Незаконный племянчатый внук. Пиши на русском языке все, шо тебе взбредет в голову, хоть краткий курс истории ВКП(б). Ты же чужестранка и не обязана в письменном виде доходчиво излагать свои мысли. Ты ж тутошних школ не заканчивала. Я тебе более того скажу, их тут пока и вовсе нет.
— Ой, простите, не подумала, — сокрушенно ответила племянница Инсти. — Всю жизнь училась излагать свои мысли красиво и понятно. А тут…
— Ладно, проехали. Даст бог, вернешься назад, там в Отделе Разработки будешь писать свои изложения красиво и обстоятельно.
В дверь, наклоняясь, чтобы не зацепить макушкой притолоку, вошел Фрейднур.
— Мой господин велел идти к вам, — смущаясь, пробасил он. — Сказал, что, того, вы желаете послать меня гонцом.
— Так и есть, — напуская на себя гордый вид, подтвердила девушка. — Но прежде я хочу узнать, насколько ты верен своему господину.
Комис удивленно заморгал, глядя на даму Ойген.
— Едва я научился держать в руках меч, отец велел мне отправляться сюда. И он сам прежде, стало быть, и два брата его служили еще отцу Пипина. Жизней не жалели, ну и, как есть, всегда пользовались доверием славных майордомов Австразии и Нейстрии. Мой господин, бывало, посылал меня с тайными вестями и в Бургундию, и в Ломбардию. В походах я охранял его, так же точно, как мой отец и дядя — его отца.
— Стало быть, ваш род уже два поколения служит Арнульфингам? — спросила Женя, припоминая, как именовалась династия, к которой принадлежал нынешний майордом.
— Если, того, — воитель замялся, — позволите сказать — то уже три поколения. Еще дед мой покойный тогда поступил на службу и был удостоен чести охранять… Ну, то есть, когда поступил, еще не покойный был.
— Достойно, очень достойно, — похвалила Женя. Суровое лицо северянина просветлело. — Раз все эти годы вы пользовались таким доверием, то у меня, конечно же, нет повода сомневаться.
— Я ж, вот истинный крест, мечом клянусь, исполню все в лучшем виде! — горячо заверил могучий воин.
— В этом я не сомневаюсь ни единого мига. По всему видно, что ты отменный храбрец. Впрочем, о чем я? Конечно, только храбрец мог столь долго и столь верно служить господину рядом с такой, — Женя картинно задумалась, подыскивая слова, — выдающейся дамой, как Брунгильда.
Лицо Фрейднура передернулось. Он на всякий случай оглянулся и понизил голос.
— О ней, того, всяко шепчутся…
— О чем?
— Это, ну, это, что того… — комис мучительно подыскивал слова.
— Что она помыкает братом?
— Да это что, это не то. Мне вот дядька как-то рассказывал… Но только ж — тсс! Потому как, ежели узнает — не помилует. Я только вам. Вы ж меня от смерти… А она на вас так поглядывает… В общем, не к добру это. — Длинные фразы тяжело давались Фрейднуру.
— Она что же, кого-то съела? — ужаснулась Евгения.
— Может, и так, кто о том доподлинно знает? — Фрейднур выглянул за дверь, убедился, что подслушивать его некому, и заговорил, близко наклоняясь к спасительнице: — Дядька рассказывал, когда Брунгильда только родилась, весь двор на охоте был. Отец девочки взял бабку-шепталку, кормилицу, пару слуг, с полдюжины своих воинов, да вместе с матерью и дитем отправился в город, чтобы крестить ребенка, — говорил он возбужденной скороговоркой, должно быть, в уме уже неоднократно произносил заготовленный текст.
— Понятно, — кивнула Женя.
— Оно-то так, да все ж наперекосяк пошло. Ехали они, а тут вдруг в небе тучи, ливень, молнии, вихрь такой, что не приведи Господь! С гор, что рядом были, не то что камни, а целые скалы отрывало да наземь бросало! Казалось, нет спасения ни конному, ни пешему, ни единой живой душе.
Одной такой огромной каменюкой возок, в котором ехали мать Брунгильды и ее дите, аккурат расшибло на куски. Старуху да кормилицу насмерть убило, а мать и девочка, хоть и побились сильно, но живы были. Отец, стало быть, в слезах: и дочь, и жена помирают, вокруг никто помочь не может. А вихрь-то все кружит, буря ревет, ливень такой, будто вновь потоп начался. Думали, уж всех четверых хоронить придется.
Ан сталось-то по-другому. Откуда ни возьмись, вышел на тропу старик с бородой по пояс, весь такой согбенный, лицо под капюшоном упрятано — ясное дело, святой отшельник. Поднял он руки к небу, прошептал что-то, по всему видать, молитву, и вдруг — ни бури, ни напасти как не бывало. Унеслась прочь, как кошка, ежели ей на хвост наступить. Осмотрел он раны, да и говорит: «Жена твоя, владыка сильный, оправится. А дочь, коли хочешь вновь увидеть, оставь здесь, ибо жизнь ее на волоске повисла, и до города дитя не довезти».
Майордом сильно закручинился. Еще бы: мало, что дочь его вот-вот Богу душу отдаст, так еще и душа эта некрещеная. Недалеко и того, — Фрейднур перекрестился, — злого призрака себе на дом нажить. Или, того хуже, кровососа-дохляка. А старец ему: «О том не кручинься, я сам все обряды свершу. Отдай мне девочку на семь да еще пару деньков, заберешь отсюда здоровехоньку».
«Да как же без молока-то?» — удивился тогда майордом.
А отшельник ему в ответ: «У моей козы молоко чудодейное. Ступай, и ни о чем не тревожься».
— Что же было дальше? — завороженно спросила Женечка.