– …И это все. Кто желает первым их опробовать?
Рыцари отклоняются назад. Украдкой переглядываются. Один в переднем ряду кривит носом.
Веспер громко цокает.
– Чего вы ждете?
– Прости нас, – произносит один из старших рыцарей. – Но разве эти мечи не осквернены?
– Нет, – произносит Самаэль. – Сущность инертна. Я удалил из нее инфернальную часть.
– Тогда почему они называются некромечами?
– Потому что они сделаны из сущности мертвых, а некронеры из Дивенбурга приложили к их изготовлению свою умелую руку.
Рыцари отклоняются еще немного.
– Ох, да ради всего святого! – не выдерживает Веспер. – Это великий подарок. Я сама на них смотрела и могу сказать, что причин для страха нет.
Устыдившись, старший рыцарь выходит вперед и берет один из мечей. Взвешивает в руке и, получив кивок от Самаэля, делает несколько пробных махов.
– А теперь попробуй спеть, – произносит полукровка, указывая на деревянную мишень.
Рыцарь поет, активируя сущность в клинке, и меч начинает гудеть. Когда он атакует, заточенное острие делает в дереве чистый разрез.
– У самого клинка нет песни, – объясняет Самаэль, – но он может усилить твою песнь.
Старый рыцарь обдумывает эти слова, а затем произносит:
– У меня есть вопрос.
– Да?
– Можно я еще раз попробую?
Тысячу тридцать один год назад
Иногда Массасси хочется, чтобы у нее не было способности читать сущности. Тогда бы было проще игнорировать чужие переживания. Она сидит в своей комнате и вращает в руках болт. Она уверена, что идея нового проекта таится где-то совсем близко, и если она еще немного тут посидит, то она обязательно придет ей на ум.
Мир-Пятнадцатая стоит рядом, ломая пальцы из-за нервов.
– Что тебе надо? – срывается Массасси. Это жестоко, поскольку Массасси знает, что надо девочке, почему ей это надо, почему это важно, так же как знает, что та делает все правильно. Массасси все равно жестока. Все чаще она находит удовольствие в мелких проявлениях злобы.
– Пора принимать лекарства.
– Правда? Разве меня не перекормили ими так, что на всю оставшуюся жизнь хватит? Может, я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
Мир-Пятнадцатая демонстративно смотрит на время.
– Да, точно пора. Я вас подсоединяю?
– А если я скажу, что не хочу?
– Тогда я не буду ничего делать.
Она замолкает, но Массасси видит, что это еще не полная победа.
– Но, разумеется, напомню, что отсрочка в принятии медикаментов может вызвать дискомфорт, увеличить риск тромбообразования, усугубить нагрузку на сердце, отрицательно повлиять на пищеварение, способствовать ухудшению сна…
– Ни слова больше, – перебивает Массасси, не на шутку пугая девочку, после чего добавляет: – Ни слова больше. Ладно, приму я эти ваши треклятые лекарства, и уж какие бы ни были там побочные эффекты.
Мир-Пятнадцатой хватает ума, чтобы ничего не говорить и сразу же приняться за работу. Клапан в боку Массасси подсоединяется к тонкой медтрубке. Дозы отмеряются самой машиной и поступают в ее тело напрямую. Мир-Пятнадцатая контролирует каждый этап процедуры – дополнительная мера безопасности, абсолютно ненужная. Эта забота не может не тронуть Массасси, и она ненавидит себя за то, что превратилась в такую злобную каргу.
Из-за нахлынувшего чувства раскаяния она сводит свои жалобы к минимуму, и лишь недовольно стонет, когда Мир-Пятнадцатая отсоединяет медтрубку.
Но благие намерения вскоре пропадают.
– Почему ты еще здесь? – ворчит она.
– Я подумала, вам было бы неплохо прогуляться, – отваживается предложить девочка.
– Зачем?
– Немного подышать.
– Я не хочу.
– Вы три дня не выходили.
– Нет.
– Но вы ведь ненавидите сидеть без дела.
– Нет.
На мгновение Мир-Пятнадцатая задумывается.
– Мы могли бы пойти проведать Альфу, Бету и Гамму. Они любят, когда вы приходите.
– Гамма – нет.
– Разумеется, да. Она спрашивала о вас буквально вчера.
Массасси смотрит на болт у себя в руках. Он выпал из какой-то машины и уже поистрепался. Барахло, с его помощью можно скорее что-то разрушить, чем починить. Хлам. Она пытается не обращать внимания на то, что Мир-Пятнадцатая все еще здесь и смотрит на нее. Массасси ненавидит этот взгляд! Она привыкла к страху и почтению, но сейчас это почтение сопряжено с переживанием, для нее невыносимым.
– Уходи, – Массасси хочет, чтобы эта реплика прозвучала резким, приказным тоном, но, к ее ужасу, выходит что-то, больше похожее на мольбу.
Мир-Пятнадцатая кланяется, не умея скрыть обиду от глаз Массасси, и уходит.
Оставшись одна, она окидывает комнату взглядом. Бак для ежедневных погружений, стол, на котором очень плохо спится, и больше почти ничего. Она ненавидит эту комнату. Она пустая, холодная и не предназначена для того, чтобы сидеть в ней без дела. Ей необходим стимул, что-то, что займет ее разум и отвлечет от чувства вины, которое за всю жизнь охватывало ее слишком часто.
На нее нападает кашель, требуя обратить на себя все внимание целиком. Сотрясаются хрупкие кости, пока грудь не разрывает от боли и не становится трудно дышать.
Болт выскальзывает из пальцев, звонко падает и укатывается из поля зрения.
Массасси следит за ним, ругаясь сквозь зубы и злобно сотрясая руками, пока на ее мониторах не загораются предупреждающие лампочки и на них не появляется Мир-Пятнадцатая.
Девочка быстро кланяется.
– Все в порядке?
– Я… решила, – выдыхает Массасси, – что… хочу… прогуляться.
Глава двенадцатая
Низко над океаном летит небесный корабль, крылья которого обрамляют два потока света. С его брюха под углом в сорок пять градусов свисают туго натянутые тросы, прикрепленные к маленькому водному шаттлу, который подбрасывает на волнах.
Странник стоит на носу и улыбается. Рядом – Джем и Рила, а Дельта все еще лежит на палубе, укрытая старым плащом Странника.
Время от времени Странник бросает взгляд на Джема, пока тот наконец не восклицает:
– Ладно! Признаю. Это была хорошая идея.
Странник слегка задирает подбородок, ловит взгляд Джема, а затем величественно и удовлетворенно кивает.
Поскольку в их распоряжении всего лишь один пилот, им приходится останавливаться на ночь и спускать небесный корабль на воду. Днем они логично решили, что Рила, Джем и Странник будут дежурить на шаттле, в то время как лейтенант и остальные солдаты остаются на корабле.
Ночью Джем нарушает этот порядок, садясь рядом с лейтенантом, которая ухаживает за солдатом, находящимся в сознании, и еще двумя без сознания.
– Как они?
– Живы, – буднично отвечает лейтенант. – Пока.
– Что насчет него? – он показывает на солдата в сознании, того, у которого на шлеме вмятина.
– Не так радужно. Он едва говорит и почти не ест.
К его удивлению, солдат, о котором они говорили, уже забылся тревожным сном.
– А ты как?
– Нормально. Устала от полета и… – она запинается. – К утру я снова буду готова встать за штурвал.
– Хорошо. Кстати, меня зовут Джем, а тебя?
– Зачем тебе?
Джем собирается улыбнуться, но затем застенчиво прикрывает рот рукой.
– Потому что однажды один очень мудрый человек сказал мне: злиться на того, кого знаешь, труднее.
Непохоже, что этот аргумент ее убедил, но она все равно отвечает:
– Лейтенант Мазар. Нет, просто Мазар. Они наверняка уже лишили меня звания и прокляли за мои художества.
– Они знают, что случилось?
– Они знают достаточно, – отвечает она. – Очевидно, что мы их подвели. Детали не имеют значения.
Джем храбро пытается спасти разговор:
– В любом случае рад с тобой познакомиться. Хочешь есть?
– У нас пайки.
– А-а.
Наступает неловкое молчание, а затем Мазар произносит:
– Мне нужно отдохнуть.
Потерпев поражение, Джем возвращается на шаттл.
Мазар выжидает, чтобы убедиться, что Джем ушел, и лишь после этого с облегчением выдыхает. Она была уверена, что у него появились подозрения. Иначе зачем бы он пришел сюда и стал задавать вопросы?
Она его не понимает, а с тех пор, как Дельта разрушила ее мир, не понимает вообще ничего. Ясно только одно – она не может жить, если Дельта недовольна, и не может умереть, пока не найдет способ это искупить.
Закрывая глаза, она всегда видит обращенный к ней взгляд Дельты – двери в другой мир, мир бури и сумрака. Отдых сегодня ей не светит – теперь сон кажется не успокоением, а скорее источником угрозы.
Ее солдаты сломались под давлением. Не в силах совместить свой долг с осуждением Дельты, не в силах примириться с собой, не в силах действовать, они, парализованные, отбыли туда, где вечные сумерки.
Никто не должен так страдать, думает она. Никто.
Она встает, проверяет, действительно ли ушел Джем и не прячется ли он где-нибудь рядом. Никого – ни снаружи под люком, ни на крыле. На стоящем напротив водном шаттле отражаются огни, которые высвечивают лица болтающих о чем-то людей. Мазар их счастье непонятно, чужеродно, его следует изучать на расстоянии.
Она снова запечатывает люк и возвращается в свое кресло. Какое-то время экран в кабине пилота ее развлекает. Повторяются предупреждения о том, что навигация и коммы слетели, мерцающие рядом с тихими оповещениями о нормальной работе основных систем корабля.
Звукоизоляция не пропускает внутрь шум волн, и она выключает микрофоны. В тишине легко услышать дыхание товарищей. Они дышат спокойно и размеренно, лишь иногда задыхаясь от какого-нибудь очередного кошмарного видения.
Мазар чуть не падает на колени в молитве, взыскуя прощения, но осекается. Она не ждет, что ее за это простят, и даже если бы ей предложили, то она бы не приняла это прощение.
Они уже успокаиваются – трое солдат, погружающихся в более глубокий, естественный сон. Похоже, их дыхания подстроились друг под друга и обрели единый ритм – не синхронный, но взаимодополняющий, как поочередно накатывающие на берег волны.