Олег вытерпел бурные объятия, красавец витязь скачет и прыгает вокруг, как щенок, сдавил в ответ, отстранился:
— Ладно, всего обслюнявил. Так ты все еще в женихах?
— Все еще, — ответил Колоксай со вздохом.
Теперь Олег видел глубокие линии на лице, складки на лбу, даже морщинки, что мужчины привыкли не замечать друг у друга. Глаза слегка запали, нос заострился, а скулы обозленно выдвинулись вперед, вызывающе натягивая кожу.
Не сумев вывернуться от вопрошающего взора Олега, он сказал неохотно:
— Это у нас, простых... тяп-ляп и вся свадьба. А то еще, если умыкнешь, то и вовсе... Здесь же пока все не освятят, не побрызгают, не сошьют особые платья, не созовут родню со всех концов света... Видишь, к свадьбе даже двор перепахали!
Он говорил быстро, оправдываясь, обоим же ясно, что невеста идет под венец по принуждению, нехорошо, только Колоксай все еще уверен, что стерпится — слюбится, что она еще не почувствовала, как он смел, отважен, нежен, добр, как умеет развеселить, как он будет любить и на руках носить, терпеть любые ее капризы!
— А когда свадьба?
— Да завтра уже, завтра, — почти выкрикнул Колоксай. — Как я ждал этого дня!
Олег кивнул:
— Тогда я вовремя.
— Еще как вовремя, — просиял Колоксай. — Ты будешь по мою праву руку! Главным боярином. Хоть один из моих краев!
— Да-да, — согласился Олег, хотя насчет одних краев — это если понимать как от Края и до Края, но странное недоброе чувство билось в груди и холодило кровь, что в самом деле в день свадьбы побыть бы вблизи отважного влюбленного дурака. — Интересно, какие здесь свадебные ритуалы... Гм, я видел и весьма... весьма необычные.
Колоксай отмахнулся:
— Да зачем мне необычные? Мне бы сгрести ее и... Свадьба — это множество оберток, а мне бы добраться до жемчужинки внутри! Пойдем, я сам отве-ду тебя в палаты близь моих, а по дороге... а потом и за пирком в твою честь поведаешь, где был, о чем мыслил!
— А ты, — спросил Олег с недоверием, — так и сидел здесь, свадьбу ждал?
— Точно, — согласился Колоксай. — Пару раз только отлучился.
— Куда?
— Да так, — отмахнулся Колоксай. — Тюринцев смирил, багнюков примучил, воеводу Гнилозуба из полона освободил... Да это было просто! Ну, еще отыскал в пещере чудище трехголовое, прибил, сокровища достал, народу раздал в возмещение убытков... Это все рядом! Тут хоть и сад с этими золотыми, но за оградой Змей на Змее, кощеи стаями, нежить, навьи... Кто хочет славы, только за ворота выйди!
Олег прикусил язык. С героем что-то происходило. Неделю тому он еще доказывал, что Змея прибить — подвиг из подвигов, а сейчас в глазах странное ожидание чего-то еще ярче, что ждет в той, другой жизни, что ждет его за свадьбой.
— Да, — согласился он с неловкостью, — пустячки... Но что ж тогда, по-твоему, народ называет жизнью, полной подвигов?
Колоксай в затруднении пожал плечами. Он сам чувствовал, что с ним что-то происходит... начинает происходить, но чтобы это осмыслить сразу и полно, надо в пещеры, а какая свадьба в пещере?
— Это хорошо, — сказал Олег с великим облегчением, — что ты это... освобождал, завоевывал... э-э... примучивал к дани. Это хорошо.
Колоксай смотрел с удивлением. Темны движения души мудреца, а мысль их непонятна вовсе. Во всяком случае, он говорит о чем-то другом, а не о завоеваниях или подвигах.
Глава 38
В окно падал рассеянный бледный свет. Медный лик луны, изъеденный пятнами, смотрел через решетку мертвыми колдовскими глазами. Узкий луч высвечивал плотно подогнанные дубовые половицы.
Олег неслышно подошел к окну. Железные прутья толщиной в палец, каждый кован искусно, лепестки из металла, набухшие почки... Многое сумел передать умелец кузнец, жаль, что за пару лет все равно все изойдет ржавчиной. Ну, пусть не за пару, но все же...
По спине прошла волна холодка, хотя он знал, что сзади дверь закрыта да еще и подперта. А если бы и распахнулась, изнутри повалит теплый дух человеческого жилья, разогретых тел челяди, что спят вповалку внизу.
Колоксай, как он уже знал, в своих палатах спит с мечом у изголовья. Не дурак, понимает, что слишком многие хотят избавиться от чужака, но в открытом поединке мало кто рискнет сойтись грудь в грудь. А вот прокрасться в опочивальню с острым ножом в зубах...
— Какие поединки, — пробормотал он, — какие мечи... Здесь правит женщина. Значит, и ответ должен быть женским... Без железа. А то и без крови вовсе... Хотя за последнее я бы голову не положил. Даже палец...
Смутная угроза шла от темного приземистого здания далеко за садом. Он чувствовал тяжелые волны, что катятся неспешно, одна за другой. Высокие настолько, что накрывают дома и даже весь дворец. Только птицы... а сейчас жуки и летучие мыши носятся поверх незримого половодья чар.
Уже заалел на востоке небосвод, но понять угрозу не мог. С каждым часом, а теперь с каждым мгновением там накапливалось нечто враждебное, огромное, наливалось злой мощью.
В отчаянии он перебрал все, что знал, но душа съежилась от стыда за такую скудость. Он чувствовал унижение, словно на глазах всего люда облили помоями да еще и хохочут, указывая пальцами. Ну, не обучен хитросплетениям заклятий, когда одним уколом иглы можно перетряхнуть устои государства, сменить одно племя другим, когда умело сказанное заклятие поменяет в груди человека сердце на селезенку, и тот внезапно рухнет как подрубленное дерево на глазах изумленных соседей...
Громко пропел петух, в ответ заорали, перекрикивая, во всех дворах. Перекличка прокатилась по всему граду, где-то замычала разбуженная корова. С заднего двора послышался скрип колодезного ворота.
Внезапно он ощутил, как унижение уже давно перерождается в нечто злое, оскорбленная душа пытается разогнуться, стряхнуть помои, а еще лучше — смыть эти помои кровью того, кто обрушил на него всю эту бадью.
— Перестань, — сказал он себе, морщась. — Не пристало волхву вести себя как задиристый мальчишка или как... просто человек. Не пристало! И я не стану...
В слабом рассвете он видел над домиком колышущееся как студень облачко. Прозрачное, так дрожит нагретый воздух, в нем любят толктись безобидные комарики, прозванные толкунцами, но этот воздух не поднимается, словно вокруг дома незримый шар из бычьего пузыря...
Он словно ощутил в груди злое жжение. Плечи раздвинулись, он чувствовал, как от гнева перехватило дыхание. Несколько мгновений боролся, затем вдруг как молния блеснула мысль: а почему нет? Пока он добивается, чтобы никому пальчик не прищемить, власть захватывают, как говорил Мрак, просто сильные... даже не столько сильные, как уверенные, наглые, идущие к цели напролом, наступая другим не только на ноги, но и на головы.
— Да черт с тобой, — вырвалось у него обозленное. — Мог бы остаться поселянином, пас бы коров, никто бы...
Он чувствовал, что оправдывается, а в груди затрещало, незримая рука начала выдирать внутренности. Боль, тянущая пустота, а под ногами дрогнуло, раздался сухой треск, грохот. На том месте, где виднелся домик, взвился столб огня, побежал как огненная ящерица с высоким пламенным гребнем по извилистой линии.
Дом исчез, на его месте зияла страшная трещина. С десяток саженей вширь, в длину не угадать, концы уходят, постепенно сужаясь, за пределы сада. Треск умолк, только земля еще вздрагивала. Стали слышны отчаянные крики, плач, мычание испуганного скота. Зато тяжелое давящее ощущение беды исчезло, словно это не он только что... да ладно, тот напросился.
За садом взвились струи темного дыма. Медленно поднялся темный столб и за садом. Олег, натужившись, медленно свел края трещин вместе. Воздух наполнен гарью и дымом, когда же узнает, что горит в недрах...
Края соприкоснулись, затрещало, снова грохот, гул, что прокатился под ногами. Когда утихло, за садом огонь разгорелся сильнее, а крики оттуда доносились хоть и далекие, но страх звучал в каждом вопле.
Через двор промчался человек:
— Пожар!.. Пожар!
Олег крикнул:
— Что горит?
— Летние палаты царицы!.. Все туда с ведрами!
Олег проводил его долгим взглядом, двор качался, а перед глазами плыло. В теле была такая слабость, что на ощупь отыскал край лавки, опустился как куль с отрубями. Можно бы попробовать дождь, но по всему телу вскакивают волдыри, когда вспомнит, как вместо дождя то рыба с небес, то жабы, то вовсе раки и тина...
Дверь вылетела с петель, снесенная мощным ударом. Колоксай выскочил как ярый тур, в глазах ярость и отвага, голый до пояса, мышцы блестят, весь в буграх мускулов, руки развел в стороны, как для схватки.
— Олег?.. Что там?
— Тряпки горят, — ответил Олег слабым голосом. — Видать, девки-рукодельницы лучину обронили...
Из-за деревьев вздымался уже не только черный дым, но и языки багрового огня. Колоксай не сводил взгляда с зарева.
— Да нет, что за грохот был? Земля тряслась, как перепуганный конь.
— А, это, — протянул он слабым голосом. — Это все, видать, их новый колдун. Они все пробуют новые заклятия, вот и... допробовался. Земля расторглась, а сам он с домом, челядью, собакой... я видел собаку, добрая была, хорошая, всегда хвостом виляла и никогда не гавкала! А теперь это в диковину, всяк норовит ухватить, грызануть, цапнуть или хотя бы обгавкать...
За садом багровые языки медленно скрывались в черном дыме. Высокий столб, в котором уносились и снопы искр, все еще упирался в голубеющее небо. Колоксай спросил с беспокойством:
— Так, говоришь, сами управятся?
— Сами, — утешил Олег. — Не жениховское это дело!
— Чертов колдун, — вырвалось у Колоксая, — сколько зла натворил.
— А сколько еще собирался, — добавил Олег, потому что насчет натворенного зла не был уверен. Может быть, это первая гадость, которую собирался делать, но, как говорят старые люди, чего не следует делать, не делай даже в мыслях. — Не простынешь?.. Ночи здесь свежие, а утром так и вовсе по росе... Будешь сопли размазывать в венчание. Что про такого жениха скажут?