Сладоцвет, самый недалекий из всех, сказал с достоинством:
— Но мы не живем, как все!.. Мы живем... кто в удивительной башне, кто на самых высоких горах... Мы вкушаем особые яства, у нас слуги... зачастую вовсе не люди...
Боровик отвел взор, Россоха поморщился, а Олег гаркнул так яростно, что под сводами загремело, вспыхнул короткий злой свет, длинная молния с шипением вонзилась под ноги и дрожала как причудливое дерево, рассыпая шипящие искры.
— Это не как все?
— Но мы...
Он заорал, его трясло от ярости, губы прыгали, а зубы стучали, как у голодного волка при виде молоденького ягненка:
— Слушайте меня вы... ленивые толстые твари! Вы, по своей тупости, вежливость и нежелание спорить принимаете за слабость, но здесь вы ошиблись!.. Вы меня разозлили, твари!.. Да-да, твари, а не могучие чародеи, если живете как твари, таскаете в свои гнезда как вороны блестящие камешки, если как кроты забиваетесь в свои норы или подобно летучим мышам прячетесь в высоких башнях, дабы не видеть света!.. Если вас, как тварей, больше волнует ваше положение в стае, а не... я не знаю, как это выразить, но если нам, чародеям, больше дано, то с нас больше и спрашивается!.. Если умнее остального стада, то должны вести это стадо на лучшие пастбища, а не довольствоваться тем, что в состоянии каждого козла забодать и забрать его коров или кобылиц!
Его бросало то в жар, то в холод, не сразу понял, что это не чародеи, спохватившись, пытаются заморозить или сжечь. В глазах помутилось, заволокло красным. Он скрипнул зубами, и в ответ раздались испуганные крики.
Сквозь красную пелену он увидел человеческие фигуры, что распластались на каменном полу. Воздух был настолько горяч, что у него затрещали волосы. Стены накалялись на глазах, стали темно-вишневыми, пурпурными. Колдуны кричали в страхе, на Боровике загорелась одежда, а Сладоцвет катался по полу, объятый пламенем.
С трудом заставил застыть мышцы, жар тут же сменился холодом.
— Сдержи свой гнев! — прокричал чей-то голос. — Мы ведь не пытаемся тебе что-то сделать...
Он заорал, его трясло, он чувствовал, как надуваются жилы на шее, а от прилива горячей крови череп за-трещал. От ярости слетели запоры, и небесная магия вливалась в его дрожащее тело, грозя разорвать его в клочья. Глаза застлало красным, казалось, что он, прижавшись лбом, смотрит через стекло, по которому стекают потоки крови.
Колдуны отшатнулись, он был страшен. Боровик что-то пролепетал, выставил дрожащие руки, но воспользоваться заклятиями не посмел, уже видел страшную мощь этого дикого человека из Леса.
— Не пытаетесь? — гаркнул Олег. — Ты хоть одного человека сделал счастливым? Это я говорю, которому двадцать весен и который доселе чтил старших!.. Но ты не старший, ты вообще не человек, а тварь ненасытная, жадная и тупая! Как ты мог, дожив до семидесяти... или не знаю, скольких лет, все еще тлеть как простой селянин, которому ничего не надо, как только нажраться, поиметь жену соседа, а другому плюнуть в суп?
Колдуны вжимались глубже в кресла, опускали глаза, ежились, но он видел с болью и яростью, что все равно его крик и горечь не пробиваются, они думают если не о том, как сокрушить, то хотя бы как оправдаться, выкрутиться, чтобы снова вернуться к своей простенькой жизни, так как другой не знают и знать не хотят.
Беркут, который легче других переносил его ярость, вытер со лба тыльной стороной капли пота.
— Ну ты и зверь!.. Откуда у тебя, столь юного, такая мощь? Мы никогда ни о чем подобном даже не слыхивали!
Олег огрызнулся:
— Вы все слышали о воде... той воде, прежних людей. Но только мне пришло в голову отыскать ее.
Беркут ахнул:
— Ты... побывал в тех горах?
— Да.
— И ты...
Оба видели, как все застыли, даже Сладоцвет перестал превращать обгорелые лохмотья в красочный халат с диковинными золотыми звездами.
— Да, я спустился в те мрачные пещеры, там уцелело озеро. Мудрец намеревался пользоваться ею долго... Там нет ни солнца, ни холода, так что вода не испарилась, не вымерзла. Ее почти столько, сколько и было.
В гробовой тишине Беркут прогрохотал:
— Так вот откуда у тебя такая мощь!
— Я захватил с собой этой воды, — сказал Олег су-хо. — И мог бы поделиться со всеми... Но с чародеями, а не тараканами, что сидят в норах, ненавидят и боятся друг друга!
Беркут встал, походил взад-вперед. Колдуны посматривали то на него, то на грозного пришельца, как отнесется, звероватый колдун вышагивает так, что оказывается почти за спиной волхва с зелеными глазами.
— Допустим, — сказал Беркут, — только допустим, что мы... Но что это даст лично для нас? Я никогда не поверю, что кто-то бескорыстно шелохнет хоть пальцем! Либо защищает родню, либо тех, кем попользуется, либо еще какие личные страстишки... Что движет тобой? На самом деле?
Олег ответил зло:
— Да, движет! Иногда я сам начинаю думать, а на кой мне, не лучше ли все к черту, и вон как свиньи или как вы, что одно и то же... Но я в самом деле хочу больше! Лично для себя!
Все оживились, заулыбались, в глазах понимающий блеск. Он сказал еще злее:
— Ну стану я могучим магом! И что? Да деревьев не хватит, чтобы таких магов перевешать!.. Все это уже было, было... И что хорошего править народами, что почти не отличаются от того скота, который пасут? Как легко чувствовать себя умным и знающим! А я хочу, чтобы все люди стали... как боги! И тогда мне будет с кем тягаться.
Беркут вытаращил глаза:
— И как же ты собираешься всех сделать колду-нами?
— Да не колдунами! В городе, откуда ты пришел, даже женщины и дети таскают камни на городские стены, варят смолу, втыкают во рву обломки кос, строят ловушки... Да, там во рву погибнет часть мужчин из другого города. А остальные проломят стену, ворвутся, еще половина поляжет, залив улицы своей кровью, а оставшиеся победно разбегутся по улицам и начнут резню... Еще половина погибнет в уличных схватках поодиночке, где каждый защищает свой дом, но в конце концов город будет сожжен, разрушен, а на том месте, где он был, плугом пропашут полосу... Но что получит победитель, когда вместо десятитысячного войска с победой вернется два десятка искалеченных?.. Все еще непонятно? Да какие же вы мудрые... Если каждый город будет знать, что никто не нападет, то люди смогут все оставшееся время после работы истратить на... на все то, что делает нас людьми! Если головы не будут забиты страхом, как бы укрыть своих близких в новую войну, люди смогут...
Он говорил быстро, захлебываясь, перескакивая с одного на другое, ибо легко доказывать свои права на престол, пусть даже только что придуманные, это звучит весомо, но забота о благе всех людей звучит все равно неискренне.
— Да черт бы вас побрал! — заорал он, озлив-шись. — Мы будем править не племенами, не народами, а всем миром! Вы даже не знаете, что он в самом деле шире ваших огородов!.. Вы только слышали о заморских странах, а так и заморье будет тоже вашим! Вы будете их незримыми правителями! Пусть хоть ваша жадность подтолкнет вас! Все сокровища мира — ваши!.. Все тайны древних народов, скрытые в их пещерах, все древние книги, которые они не смогли прочесть, все золото, все камни, весь жемчуг, все диковины и чудеса!
Воздух оставался горячим и насыщенным, лица тоже не менялись, глаза злые, но он ощутил, как нечто изменилось, душа обнажена, как ветка молодого деревца с содранной корой, малейшее движение чувствуется болезненно.
Снова первым пошевелился Беркут, пророкотал:
— Не знаю, что другие... Наверняка возразят, ибо у меня всегда было не так, у этого сброда... но в твоем сумасшествии нечто такое... Наверное, я сам сумасшедший...
Колдуны переглядывались, Хакама спросила сладким голоском:
— Но если в тех странах есть свои маги...
— Они не сильнее, — ответил Олег горячо. — Я видел, общался, знаю!.. Но если вы устояли против моего напора, то весь мир — ваш!.. Они так же дерутся друг с другом, как и вы. Если так же, объединившись, скажете: либо вы маги и будете вести себя как маги, либо придем и сметем вас к... просто сметем.
— А как вести себя, как маги? — полюбопытствовала Хакама все тем же сладеньким голоском, в котором яду было больше, чем во всех змеях и скорпионах белого света.
— Каждый из вас заботился о своем племени, — процедил Олег зло. — О своем народе! Крепит его мощь, блюдет интересы, заботится о здоровье, помогает с дождями... Это достойно мага... но только простого мага. А вы, став Высшими Магами, узрите все народы и племена. И будете володеть всеми!
Лохматый Короед, покряхтев в длинную бороду, как-то стыдливо зыркнул из-под огромных лохматых бровей, посмотрел на всех по очереди:
— Если честно... не поверю, чтобы каждому из вас хоть раз в жизни не приходила мысль... стать самым первым из чародеев! Показать себя так, чтобы все согнулись. И тогда весь мир будет твоим... Весь, а не тот клочок, который гордо именуем страной, вроде других нет вовсе. Разве что двое-трое соседей, а больше на всем белом свете ничего... На картах за Гипербореей — пусто, только надпись: «Там странные звери». Но именно там могут быть самые древние книги, самые мощные заклятия! Кто знает?
Олег затаил дыхание. Колдуны переглядывались. Хакама спросила напряженно:
— Короед, что ты предлагаешь?
— Я скажу, что он хочет предложить, — вмешался Олег торопливо. — Вы в ярости, я вломился как медведь, что-то поломал и теперь хочу всех себе в челядь... Нет! Я не хочу Первым Чародеем. Я не хочу никого наклонять... Довольно крови и разбросанных кусков мяса, от которого звери жиреют, а вороны перестают летать от тяжести. Мы составим Совет из сильнейших, чтобы следили за странами и народами. Мы будем вмешиваться, когда это необходимо... на благо самих народов. Мы будем строить города, зная, что никто их не собирается разрушать, будем отправлять караваны с товарами в дальние страны без охраны, потому что никто не посмеет остановить, тем более — ограбить! Мир, освобожденный от наших распрей, станет неслыханно богат! А богатство — это магов как муравьев в трухлявом пне, это мудрецы, учителя, странствующие пророки! И все отыскивают тропинки, а то и дорожки к новым мудростям, новым знаниям, новым заклятиям, что когда-то приведут человека на те сверкающие вершины... откуда мы достанем... достанем...