Все посмотрели на Луизу, та кивнула:
– Мы давно уже перестали воспринимать психические заболевания как нечто относительно несерьезное по сравнению с телесными. Я считаю, их надо лечить аналогичным образом.
– По-твоему, его обязательно лечить?
Луиза чуть покраснела:
– К чему ты сейчас клонишь, Аида?
– Я много об этом читала, – сказала Аида. – Существует точка зрения, что биполярность – полезный приобретенный признак. В неблагоприятных обстоятельствах ты впадаешь в депрессию, прячешься, экономишь силы. Когда обстоятельства меняются, ты вступаешь в действие с удвоенной энергией.
– И ты хочешь сказать…
– Собираетесь ли вы лечить мое потомство против моей воли? Что, если я хочу иметь множество биполярных детишек?
Последовавшую за этим озадаченную тишину прервала Камила:
– Как насчет агрессии?
Теперь все повернулись к ней, словно сомневаясь, что правильно ее расслышали.
– Я серьезно, – сказала она. Потом посмотрела на Аиду. – Я не пытаюсь приуменьшить страдания, которые приносит тебе твоя болезнь. Но за всю историю человечества агрессия причинила куда больше бед, чем любое биполярное расстройство. Если уж мы собрались исправлять те аспекты человеческой психики, которые приносят страдания, не следует ли устранить и тенденцию к агрессивному поведению?
– Это не одно и то же, – начала было Мойра, но ее перебила Дина:
– Одну минутку. Я – агрессивна! И всегда была. Да я чуть было не попала в олимпийскую футбольную сборную! И вообще это для меня единственный способ хоть чего-то добиться – направить свою агрессию на что-нибудь полезное. – Дина мотнула головой в сторону Феклы. – Эй, да ты на нее посмотри! Сколько раз она нас вытаскивала из задницы благодаря своей агрессивности!
Фекла кивнула.
– Да. Дина меня саму спасла, агрессивно нарушив правила космической станции. Проблема не в агрессии. А в отсутствии дисциплины. Человек может быть агрессивен, – она указала взглядом на Дину, – и быть при этом конструктивным членом общества, если держит страсти под контролем.
Тут она бросила многозначительный взгляд на Аиду, которая фыркнула и отвернулась.
– То есть ты предлагаешь вывести породу людей с повышенной дисциплиной и самоконтролем, – переспросила Айви. – Не уверена, что я все правильно уловила.
– По-моему, Камила просто хотела сказать, что определенные черты характера, доведенные до нездоровых пределов, ничуть не лучше диагностируемых психических заболеваний как таковых. Если не хуже, – заметила Джулия.
– Не надо за меня говорить, – возмутилась Камила. – Пожалуйста, Джулия, никогда больше не смей за меня говорить.
– Я всего лишь пыталась помочь, – возразила Джулия. Но там, где в голосе прежней Джей-Би-Эф прозвучал бы упрек, сейчас слышалась лишь усталость.
– Ну а я просто хочу сказать, – снова вмешалась Дина, – что не желаю, чтобы на меня навешивали ярлык генетического урода, которому в будущем человечестве нет места!
– Никто о тебе и не говорит, – сказала Айви. – Камила имела в виду тех недоумков, которые ее чуть не убили за то, что она хотела учиться.
– А сама-то ты что думаешь? – спросила Фекла у Айви.
– Примерно то же, что и ты. Агрессия приемлема. Ее следует держать под контролем. Задавать ей направление. Но средством для этого служит интеллект. Разумное мышление.
У Аиды это вызвало смешок.
– Ой, простите. Мне что-то Рой пришел в голову. Восемьсот человек, тщательно отобранных за свой интеллект и разумное мышление. Под конец все наши мысли были лишь о том, у кого какой вкус.
– Никто из нас друг друга не ел, – возразила Айви.
– Но вы все об этом задумывались, – ухмыльнулась Аида.
Дина громко хлопнула ладонью по столу. Посидела еще мгновение с закрытыми глазами, потом вскочила и вылетела из комнаты.
– Подозреваю, что ей не хватает дисциплины или интеллекта, чтобы контролировать агрессию, – снова хихикнула Аида.
– Это такая разновидность самодисциплины, – пояснила Фекла. – Чтобы ей не пришлось тебя убивать. Видишь ли, Аида, думать и делать – не одно и то же. Для этого и требуется дисциплина.
– Радость моя, но что ты имеешь в виду, говоря о дисциплине? – спросила ее Мойра. – Я сейчас пытаюсь перевести это слово на язык генетики. Я могу найти генетический маркер для муковисцидоза. Но не уверена, что это возможно для дисциплины.
– Некоторые расы дисциплинированны. Факт, – ответила Фекла. – Японцы дисциплинированней, чем… итальянцы.
Она наградила Аиду взглядом, способным любого приморозить к стулу, но Аида лишь триумфально расхохоталась, задрав подбородок:
– Про римские легионы ты забыла. Но продолжай, будь любезна.
– Мужчины дисциплинированней, чем женщины. Тоже факт. Должны быть гены.
Снова повисло молчание, на сей раз его нарушила Луиза:
– Сейчас, Фекла, я вижу тебя с такой стороны, с какой раньше не знала.
– Можешь называть меня расисткой, если хочешь. Ты сейчас скажешь: это все воспитание, культура. Не согласна. Если тебе не больно, ты и не реагируешь на боль. И еще гормоны.
– Что там насчет гормонов, любовь моя? – уточнила Мойра. Ее нежные чувства к Фекле были всем очевидны и даже помогли ослабить напряжение в комнате.
– Мы все здесь знаем, когда определенные гормоны, эмоции очень сильные. В другое время – нет. Это генетика.
– Или эпигенетика. Мы и правда не знаем, – ответила Мойра.
– Все равно, – не сдавалась Фекла. – Я про то, что людям, которые будут сотни лет жить в жестянках, нужна дисциплина. Не сверху. Изнутри. Если в твоей генетической лаборатории можно это организовать, то нужно.
– Мы так и не обсудили точку зрения Айви, – сказала Луиза, – что ключом является интеллект.
– Да, – подтвердила Айви, многозначительно взглянув на Аиду. – Меня перебили.
Аида прикрыла рукой рот и театрально усмехнулась. Айви продолжила:
– Если мы действительно собираемся улучшать наше потомство генетическим путем, по-моему, нам следует обратить взгляд на самое важное качество. И это очевидным образом интеллект.
– Почему ты думаешь, что он важнее прочих? – уточнила Луиза.
– Посредством интеллекта ты осознаешь необходимость проявить дисциплину, если ситуация к тому обязывает. Ну, или действовать агрессивно. Или не действовать. Я полагаю, что человеческое сознание достаточно гибко и что можно стать любым из тех человеческих типов, которые описали Камила, Аида и Фекла. Но все они имеют в основе то, что и отличает нас от животных. Наши мозги.
– Есть много разновидностей интеллекта, – заметила Луиза.
Айви мотнула головой:
– Читала я про всякий эмоциональный интеллект и что там еще у тебя в списке. Ладно. Пускай. Но ты-то прекрасно знаешь, о каком именно я говорю. И знаешь, что он обусловлен генетически. Стоит только изучить школьные оценки и экзаменационные баллы евреев-ашкенази.
– Как представитель евреев-сефардов, – ответила Луиза, – я даже не нахожусь, что по этому поводу сказать.
– В конечном итоге мы нуждаемся в мозгах, вот и все, – продолжила Айви. – Мы давно уже не охотники и не собиратели. Мы живем, как пациенты реанимации. И жизнь в нас поддерживает вовсе не храбрость, не физическая сила и не прочие качества, полезные для пещерного человека, а наша способность управляться со сложной техникой. Наша к ней страсть. И плодить нам следует маленьких гиков. – Айви повернулась, чтобы смотреть Аиде прямо в лицо. – Ты хотела реализма. Твои претензии к ней, – она мотнула головой в сторону Джулии, – и к ее окружению заключались в том, что они предлагали плацебо. Закрывали глаза на факты. Прекрасно. Вот тебе факты. Все мы тут гики. И есть смысл сделаться гиками продвинутыми.
Аида насмешливо покачала головой:
– Ты совсем забыла про человеческий фактор. Потому-то ты и плохой лидер. Потому тебя и заменили Маркусом, пока власть была у тех, кто хоть что-то соображал. И потому мы в конце концов здесь и оказались.
– Оказались, причем в полной безопасности, – согласилась Айви. – В отличие от тех, кто пошел за тобой. Эти все мертвы.
– Они мертвы, – сказала Аида, – а я жива, и вижу, чем все кончится: вы запрете меня в капле, чтобы я производила для вас генно-модифицированных младенцев, а вы их будете у меня отбирать.
И она разрыдалась.
– Она совсем как я, только в худшем варианте, – пояснила Джулия. – Видит множество вариантов – большинство, учитывая текущую ситуацию, довольно мрачные – и поступает соответственно.
– Неожиданный для тебя уровень самоанализа, Джулия, – заметила Мойра.
– Ты и понятия не имеешь о моем уровне самоанализа, – отрезала та. – Большую часть жизни я провела в состоянии клинической депрессии. Одно время принимала лекарства. Потом прекратила. Прекратила потому, что лекарства делали меня дурой, и я решила – пусть лучше мне будет плохо, но дурой я не буду. Я – это я.
– В определенной степени депрессия обусловлена генетически, – сказала Мойра. – Хочешь, я сотру соответствующие гены у твоих детей?
– Ты меня прекрасно слышала, – ответила Джулия. – И всем вам теперь известно, какое я приняла решение. Страдать, раз от этого есть польза. Общество погибнет, если в нем не будет таких, кто, подобно мне, видит разные сценарии. Позволяет им разыгрываться без ограничений у себя в голове. Предвидит наихудшие варианты. И принимает меры, чтобы до них не дошло. Если цена всего этого – цена того, что твоя голова переполнена мрачными предчувствиями, – страдание, то так тому и быть.
– И ты хочешь такого для своего потомства?
– Разумеется, нет, – сказала Джулия. – Если бы только была возможность получить одно без другого – дар предвидения без боли, – я бы ни секунды не колебалась.
– Людей с такой ментальностью нам нужно совсем немного, – заметила Фекла. – Если перебрать, будет Советский Союз.
– Мне сорок семь, – сказала Джулия. – Если повезет, я рожу еще одного. Остальные могут штамповать детей лет двадцать. Сами посчитайте соотношение.