Так что Мойра была избавлена от необходимости отвечать на вопрос Феклы.
Ответил Маркус, хотя его-то никто и не спрашивал:
– Понимаю, что мне нужно быть особенно аккуратным. Мой родной язык – немецкий, и это означает определенную историческую ответственность. Да. Ответственность я осознаю. И понимаю необходимость в аккуратности. Слишком деликатная тема. Однако…
– Ты знал, что произойдет? – перебила его Мойра.
– Нет. Меня никто ни о чем не предупреждал.
Мойра кивнула.
– Однако если бы моего мнения спросили, я сказал бы «да», – заключил Маркус.
– Им все равно умирать, – Фекла тоже кивнула.
Мойра вдруг поразилась, насколько эти двое естественно себя чувствуют в обществе друг друга. Собственно, а что здесь удивительного? Сексуальные предпочтения Феклы Маркуса совершенно не волнуют, более того, для таких, как он, даже легче, если наверняка известно, что девушка недоступна. Маркус раньше был военным летчиком, Фекла – тоже. Вполне естественно, что многое они воспринимают одинаково. В первый год существования Облачного Ковчега Фекла была здесь кем-то вроде разнорабочего. Казалось парадоксальным, что на космической станции живет некто без закрепленных обязанностей. Однако скауты фактически считались смертниками, и долговременных задач для них не предусмотрели. Отчуждение между Феклой и остальными русскими, которые взвалили на себя работы в открытом космосе, привело к тому, что она стала пробовать себя в самых разных областях. Она знала внутреннее устройство «Иззи» лучше кого бы то ни было, умела управлять каплей, а при необходимости была готова влезть в скафандр и заняться космической сваркой. Однако судя по всему, период неопределенности для нее закончился только тогда, когда бразды правления взял в руки Маркус. Мойра слабо представляла, чем конкретно теперь занимается Фекла. Зато у нее было четкое ощущение, что подчиняется она непосредственно Маркусу, который доверил ей какое-то важное дело.
– Им все равно умирать, это правда, – произнес новый голос. – Но нам-то досталось жить.
Это была Луиза. Появившись у Феклы за спиной, она безмолвно попросила у нее разрешения присесть на стул, на спинке которого покоилась рука русской. Та не просто убрала руку, но вскочила и вежливо отодвинула для Луизы стул.
– Нам еще рано умирать, во всяком случае я на это надеюсь, – продолжила та, – и мы все только что видели, что произошло. И нам теперь с этим жить. И не только с этим. Однако через несколько часов мы начнем принимать ракеты с Куру, пожиная плоды применения атомной бомбы и боеприпасов объемного взрыва против фактически беззащитных людей. Память об этом теперь в нашей ДНК. – Она бросила быстрый взгляд на Мойру. – Если доктор Крю простит мне подобную метафору.
Мойра чуть улыбнулась и кивнула.
– Значит, ты против? – уточнил Маркус.
– Нет, – сказала Луиза. – Однако, Маркус, не стану скрывать, что на мне тоже лежит историческая ответственность. Я – цветная испаноговорящая латиноамериканка. Я провела несколько лет, работая с беженцами на таких же судах. Наконец, я еврейка. Вот такая ответственность, это понятно?
– Принято, – подтвердил Маркус.
– Я не внизу, мне неизвестно, о чем говорят Джей-Би-Эф ее советники…
– И к чему ты клонишь? – перебил ее Маркус, хотя и безукоризненно вежливым тоном.
– У нас нет никаких законов. Никаких прав. Конституции. Судебной системы или полиции.
Маркус и Фекла переглянулись. Выражение их лиц не было ни хитрым, ни виноватым, ни заговорщическим. Просто обменялись значительным взглядом.
– Этим есть кому заняться, – ответил Маркус. Он не шутил – с того момента, как было подписано Соглашение Кратерного озера, в Гааге над вопросом трудилась целая ассамблея специалистов по конституционному праву, и один из них уже находился наверху.
– Знаю, – ответила Луиза, – и лично мне представляется очень важным, чтобы ужасы, подобные тому, свидетелем чего мы сейчас стали, не отравили весь законотворческий процесс. Нельзя делать вид, будто ничего не произошло.
Маркус и Фекла, снова обменявшись многозначительными взглядами, очевидно, пришли к решению ничего сейчас не говорить.
Телефон Мойры завибрировал. Она бросила взгляд на экран и обнаружила, что через пятнадцать минут у нее запланирована встреча. Извинившись, она покинула междусобойчик, приобретший довольно странный оборот. Впрочем, возможно, он успел излечить ее от кое-каких сентиментальных идей. Она пришла сюда в надежде воссоздать завтрак в европейской кафешке, а получила полчаса ядерных взрывов, массового сожжения протестующих и серьезных рассуждений на этические темы, к которым примешалось неожиданное сексуальное напряжение между ней и Феклой. Как у многих на Ковчеге, с самого прибытия у нее не было секса. Многие из тех, кому не давили на совесть приговоренные к смерти супруги или нареченные, оставшиеся на Земле, как-то устроились на этот счет, но у других так ничего и не случилось. Хотя и ясно, что это ненадолго. Два запирающихся модуля были отведены специально для любовных свиданий, и каждый на станции был осведомлен о других подходящих для этой цели укромных уголках. У Мойры на Земле никого не осталось. Воздержание ее было вызвано в основном тем, что здесь пока никого не нашлось, да и само место совершенно не располагало к романтическим отношениям. Однако воздерживаться становилось все тяжелей.
Если честно, в ее долговременном списке задач отдельным пунктом значилась разработка процедуры для беременностей на Ковчеге. Поскольку потребности беременных принципиально не отличаются от потребностей небеременных, фактически речь шла о том, как быть с детьми. Капельмейстеры исходили из того, что весь процесс будет упорядочен и беременеть станут исключительно с намерением заморозить эмбрион, который можно будет имплантировать позже, когда условия для малышей станут получше. Проведя на станции почти год, Мойра усомнилась, что все так и будет. Капельмейстеры явно недооценили культурные различия между регулярами и каппи.
Еще несколько месяцев назад они назывались облачниками – термин до сих пор использовался в официальной документации. Однако затем кто-то образовал от «капсулы», или «капли», термин «каппи». Как это бывает только в Интернете, слово мгновенно превратилось в мем, за сутки облетело весь мир и сделалось общепринятым. Отдельные чувствительные греки стали было возражать, но им быстро заткнули рот.
Каппи были по сути еще детьми и почти не имели контакта с регулярами. Они жили в каплях, более или менее прикованных к своему месту в рое. Перемещаться между каплями было практически невозможно – это означало бы эпическое путешествие в скафандре с использованием различных трюков орбитальной механики. Для перемещения людей из удела в удел имелись небольшие космические аппараты, известные как «эмки», но их было немного, а квалифицированных пилотов еще меньше. Маркус, следуя советам Луизы, попытался организовать «перемешивание» – это означало, что в любой момент времени на «Иззи» должно было проживать и работать около десяти процентов всех каппи. Однако большую часть времени подавляющая часть каппи была заперта в индивидуальных каплях, триадах или гептадах и поддерживала контакты с Регулярным населением посредством видеосвязи («спайк»), социальной сети («спейсбук») и других позаимствованных с Земли технологий. Мойра поразилась бы, узнав, что никто из девушек до сих пор не забеременел – однако запросов на замораживание эмбрионов она пока не получала.
И любому нормальному человеку, последуй он сейчас за Мойрой через «Звезду» и «вниз», в низкотемпературное хранилище, стало бы ясно почему. Это место было абсолютно неспособно вызвать приятную дрожь в нервных окончаниях человека, собирающегося создать семью. Оно до смехотворного напоминало помесь клиники с промышленным предприятием.
Зато, как надеялась Мойра, оно должно было произвести должное впечатление на вновь прибывших, которые и явились сюда на встречу с ней точно по расписанию. Несколько часов назад они прилетели на пассажирском корабле, запущенном с мыса Канаверал: время, достаточное для того, чтобы пилюли от тошноты начали действовать, а сами они успели прийти в себя. Это была небольшая группа с Филиппин: биолог, работавший с генно-модифицированными породами риса, социолог, изучавшая моряков-филиппинцев, проводящих всю жизнь на борту сухогрузов – очевидно, она должна была прийти на помощь Луизе, – и двое каппи, судя по внешности принадлежавших к столь же различным этническим группам, как, например, исландцы и сицилийцы. Как обычно, при одном из них был переносной холодильник для пива. Как было прекрасно известно Мойре – подобные церемонии случались не реже раза в день, – в холодильнике находилась сперма, яйцеклетки и замороженные эмбрионы от доноров со всех уголков страны происхождения – в данном случае, Филиппин. Она приняла холодильник со всеми подобающими почестями, словно японский бизнесмен, которому вручают визитку, и открыла крышку, чтобы проверить содержимое. На дне еще виднелись несколько кусков сухого льда: это хорошо. Пробирки, с палец толщиной, заполняли шестиугольную пластиковую решетку. Мойра проверила несколько инфракрасным термометром в виде пистолета и убедилась, что ни одна не оттаяла. Затем, натянув хлопчатобумажные перчатки, чтобы защитить кожу от холода, она извлекла наружу еще несколько пробирок и тщательно осмотрела, чтобы убедиться, что они запечатаны, а также снабжены этикетками и штрих-кодом в соответствии с процедурой, описанной в Третьем техническом приложении к Соглашению Кратерного озера, том III, раздел 4, параграф 11. Проверка нарушений не выявила. От доктора Мигеля Андрады, генетика, она ничего другого и не ожидала.
Она также могла предположить, что доктор Андрада догадывается, пусть даже и без уверенности – шансов у этих биоматериалов развиться в разумную форму жизни не больше, чем у снежинки в жаркий летний день, однако сейчас было не время это обсуждать. Мойра произнесла хорошо заученную речь, следя за тем, чтобы слова по возможности звучали как в первый раз. Она поблагодарила новоприбывших, а вместе с ними и весь филиппинский народ, за доверенные ей, и в ее лице Облачному Ковчегу, драгоценные материалы и намекнула, ничего при этом не обещая, на будущее, в котором из каждой пластиковой пробирки, словно из рога изобилия, хлынут новые обитатели Ковчега. Предполагалось, что теперь прибывшие отправятся в свои капли, откуда сообщат радостную новость друзьям и родственникам внизу посредством эсэмэсок или Фейсбука. Радужные обещания должны удержать оставшихся на Земле от в