– На Ковчеге имеется с десяток тазеров, – сказал Маркус. – Я их не заказывал. Когда я прилетел, они уже были здесь. Про них никто не знает. И меня не особо радует перспектива того, что кто-то станет расхаживать с оружием – пусть даже всего лишь с тазерами, – а все вокруг будут безоружны. И тем не менее. Нас здесь около двух тысяч. В любом городке с подобным населением на Земле имеется полиция. Неизбежны преступления. И конфликты.
– А что в конституции сказано про полицию? – спросила Болор-Эрден. – Я до конца не дочитала.
Присутствующие дружно расхохотались, давая понять, что оценили шутку.
– Никто из нас не дочитал, Бо, – успокоил ее Маркус. – Если эту ерунду распечатать, она будет вот такой толщины, – он развел большой и указательный пальцы сантиметров на пять. – Там потрудилась, ясное дело, целая комиссия.
– Маркус, я все правильно понимаю? – озабоченно спросил Дзюн. – Ты ведь не хочешь сказать…
– Нет, Дзюн, я вовсе не призываю на нее наплевать. Можешь мне поверить, я только и делаю, что ору на них и требую ее упростить, дать нам… как это называется…
– Шпаргалку? – предположил Том.
– Именно. Пока мы окончательно не завалили экзамен. Дать нам элементарное руководство по эксплуатации. Но где-то в этом томе упоминается и полиция. Я делал поиск по ключевому слову. И поначалу это будет скорее народная милиция – ввиду отсутствия профессионалов. Я изучил ваши личные дела. Все вы занимались той или иной разновидностью борьбы. А борьба есть единственная форма организованного насилия, от которой на космической станции будет какой-то прок – если оставить в стороне совершенно безумные варианты.
– Как насчет драться на палках? – поинтересовался Том.
– Я знал, что ты спросишь, у тебя в резюме упоминается знакомство с кендо, – согласился Маркус. – Идея сама по себе неплохая. Однако у меня есть один встречный вопрос.
– Какой?
– Где ты здесь видишь палки?
– Мы же собираемся растить деревья? – усмехнулась Бо.
– Так быстро их не вырастить, – усмехнулся Маркус в ответ. – Поэтому я всего лишь прошу вас вот о чем – ненадолго собирайтесь каждый день в этом модуле и тренируйте борцовские приемы. Впоследствии может пригодиться.
Дюб спал так плохо, что заподозрил было, что заснуть ему вообще не удалось. Однако часы показывали примерно точка-пятнадцать. Когда он залезал в спальник, на них было точка-девять или около того. В какой-то момент он все-таки отключился. Он слабо представлял себе, когда именно.
Вечерний видеосеанс связи с Амелией прошел не лучшим образом. Не сказать, чтобы все было ужасно – не было ни криков, ни слез, – однако сначала они говорили только о бомбардировке Куру, а потом доброй беседы так и не получилось. С Генри вышло примерно то же самое.
Им уже почти нечего сказать друг другу. Звучит чудовищно, но так оно и есть. Члены его семьи готовились к встрече с создателем – до нее осталось две, три, самое большее четыре недели. Правительство раздавало всем желающим бесплатные таблетки для эвтаназии; тысячи людей ими уже воспользовались, морги были переполнены. Экскаваторы рыли братские могилы. Дюб же в это самое время готовился, говоря честно и откровенно, к величайшему в жизни приключению.
В глубине души он предпочел бы, чтобы его родные уже умерли.
Несколько дней назад он произнес эти совершенно невозможные слова Луизе, и она лишь кивнула:
– Такое сплошь и рядом происходит с теми, кто ухаживает за родственниками на последней стадии Альцгеймера или чего-то подобного. К их мукам добавляются еще и чудовищные стыд и чувство вины.
– Но ведь у Амелии нет Альцгеймера, просто она…
– Это неважно. Когда ты ее видишь, когда разговариваешь с ней, тебе тяжело. На каком-то уровне сознания твой мозг хочет, чтобы то, от чего тебе тяжело, прекратило существование. Простейшая реакция. Она не означает, что ты плохой человек. И равно не означает, что ей следует поддаваться.
Сначала его заставили ворочаться с боку на бок – если эти слова применимы к тому, кто никак не может заснуть внутри просторного мешка в невесомости – мысли обо всем этом, а следом за ними – вопрос «Когда?». День 720 плюс-минус несколько суток было годным прогнозом в День 360. Сейчас заканчивался День 700, и вот эти «плюс-минус» стали серьезно его беспокоить. В последнее время прогноз сузился до «плюс-минус три дня», однако лишь как уступка политическому давлению. С научной точки зрения для такой точности не было особых оснований. К тому же для ученых сам смысл утверждения несколько отличался от общепринятого. Простые люди понимали его как «однозначно между 717 и 723». Ученые же сказали бы, что если повторить эксперимент по разрушению Луны достаточное количество раз, фиксируя время наступления Белых Небес при каждой попытке, то эти времена образуют так называемое нормальное распределение, лягут на колоколообразную кривую, и примерно две трети случаев окажется в указанном интервале.
Это в свою очередь означало, что оставшаяся треть будет за пределами интервала, причем отдельные случаи – далеко за пределами. Нельзя было исключать, что все произойдет завтра – и даже что оно происходит прямо сейчас, пока Дюб плавает здесь в своем чертовом мешке.
Поэтому, когда в точка-пятнадцать его разбудила Дина, он вовсе не рассердился. Скорее даже был ей благодарен.
Обычная вежливость не позволила Дюбу произнести это вслух, однако выглядела Дина ужасно. Даже не в смысле эмоционального истощения. Просто физически выжата, как лимон.
– Слышал про Гвиану? – спросила она через плечо, пока они вместе пробирались в Шахтерский поселок.
– Да.
– Ладно.
Больше она не произнесла ни слова, пока они не добрались до мастерской. По всему помещению виднелись следы сеансов связи в старомодном значении этого слова – приклеенные липкой лентой на все свободные поверхности листы бумаги, плавающие повсюду затупившиеся карандаши, страницы из «инструкции для сотрудников» с вычеркнутыми строчками использованных символов.
– Пришлось сказать Шону, что пора завязывать, – подтвердила Дина. – У меня силы на исходе. Не могу больше. Надо хоть чуть-чуть поспать. Эта хрень все-таки очень сложная, ошибаться-то нельзя. А передавать с такой скоростью, чтобы Шон ничего не пропустил – все равно что медленно ходить.
– Медленно ходить?
– Понимаешь, с обычной скоростью можно ходить сколько хочешь. Ничего сложного. А если идти в два раза медленней – ну, вроде как вместе с кем-то, кому идти трудно? Замучаешься я не знаю как!
– Все понял.
– Когда я запросила пощады, он переменил тему. До тех пор все было в духе «привет, как дела, ну и сколько вас там на Ковчеге?», но стоило мне его немного поторопить, он заговорил про сенситивный анализ.
Дюб расхохотался.
– Ого, – заметила Дина, уставившись на него. – Я ожидала немного другой реакции.
– Я не спал последние несколько часов, потому что именно об этом и думал.
– А, так тебе понятно, что Шон имеет в виду. Я вот необразованная деревенщина, мне пришлось его переспрашивать.
– Думаю, он имеет в виду вопрос, насколько мы на самом деле уверены, что все случится именно в День 720. И степень нестабильности всей системы.
– Угу, именно это.
– Чем ближе мы к этой дате, тем больше все похоже на неуправляемый ядерный реактор – то есть это, я хотел сказать…
– Можешь выбрать любую метафору – я все поняла, – успокоила его Дина.
– Любую систему, достигшую подобной нестабильности, может вывести из равновесия что угодно на уровне шума. И мы по определению не можем этого предсказать. Скоро все зависнет на грани и может сорваться от любого косого взгляда. Лавина неизбежна, но мы понятия не имеем, какой именно камешек ее вызовет.
Дина какое-то время взвешивала в уме его слова, потом отвела глаза и бросила взгляд на радио.
– Шон имеет.
– Кажется, я не расслышал, – сказал Дюб после долгой, страшно неуютной паузы.
– Шар номер восемь, – ответила Дина. – Шон его так называет. Ты не знаешь про этот камень. И не можешь его увидеть. Он слишком далеко и слишком темный.
– Подожди, Дина, я запутался – речь о каком-то гипотетическом астероиде…
– Нет. О конкретном. И совершенно реальном. Дюб, послушай, ты же знаешь, что «Арджуна» не один год запускала микроспутники. У нас в небесах плавают сотни глаз, которые фотографируют околоземные астероиды, ведут их учет и определяют орбитальные параметры с максимальной доступной нам точностью. Короче, очевидно, Шон, как и ты, не спал ночами, думая о том же самом. О чрезвычайной нестабильности тучи лунных обломков. О том, насколько она чувствительна к любому возмущению. И тут его посетила блестящая мысль: почему бы не сделать поиск по секретной базе данных «Арджуны» и не выяснить, не пройдет ли какой-нибудь плохиш через эту тучу в ближайшую пару недель, когда все повиснет на волоске?
– У него с собой база данных?
– Ну да, подумаешь, это просто электронная таблица.
– Значит, он открыл таблицу и провел анализ?
– Угу. Дюб, послушай, я все это собрала по кусочкам из косвенных свидетельств. Ты сам видел, какая была связь!
– Я тебя понял.
– Я думаю, что он провел анализ и нашел такой астероид, который он называет «шар номер восемь». Я так поняла, у него низкое альбедо.
– Черный шар. Все «восьмерки» черные.
– Я ничего не знаю про его размер или орбитальные параметры, вообще ничего. Но Шон полагает, что он пройдет прямо сквозь тучу через шесть часов.
– Через шесть часов?!
– И что кинетической энергии у него хватит для, ну, чего-то интересного.
Дюб думал об Амелии. И о чувствах, совсем недавно не дававших ему заснуть. Разумеется, сейчас все развернулось на сто восемьдесят градусов, и он пришел в ужас при мысли, что она, Генри, Геспер и Гедли вот-вот умрут.
Дина поняла это так, что Дюб пытается производить в уме астрономические вычисления.
– У меня есть шесть часов, чтобы поспать, – сказала она. – Спокойной ночи.